Коллекция Александровского дворца

Бытование произведений искусства и предметов, формирующие окружающий нас мир, — лишь на первый взгляд безмолвные свидетелей прошлого — очень схоже с человеческими судьбами, поэтому привлекает внимание порой не меньшее, чем подлинные жизненные истории. А факты и эпизоды из истории создания художественных коллекций часто складываются в увлекательнейшие эпопеи, в которые почти каждый предмет можно персонифицировать уже потому, что появился он на свет не случайно, а по воле конкретного человека — художника, непосредственного исполнителя, или заказчика. Как и люди, вещи путешествуют, однако в отличие от людей они передвигаются не только в пространстве, но и во времени.

Катаклизмы, сотрясавшие нашу страну в XX столетии, не обошли стороной и предметы искусства, сосредоточенные после 1917 года в музейных хранилищах. В результате государственной политики разорения музеев в послереволюционные годы и потерь военных лет эти собрания изменились количественно и — что особенно печально — качественно тоже. Данная ситуация, долгое время известная лишь специалистам (и то не во всех деталях), теперь стала достоянием гласности. Новое отношение к исторической правде, публикации о продаже произведений искусства, появившийся российский антикварный рынок (пусть и пребывающий до сих пор в зачаточном состоянии), доступность сведений об аукционах, проходящих в Европе и Америке, позволили нам не только узнать о судьбе некоторых, считавшихся утраченными произведений искусства, но и помогли вернуть их — если и не на прежние исторические места, то, во всяком случае, в Россию. К числу таких сенсационных эпизодов, прогнозировать которые еще недавно не могло даже самое отчаянное воображение, относится возвращение флорентийской мозаики «Обоняние и осязание» из убранства Янтарной комнаты в царскосельском Екатерининском дворце и знаменитых пасхальных яиц К. Фаберже, увидеть которые (на выставках в российских городах) смогли уже все, кто к этому стремился.

С каждым годом увеличивается список сведений о вещах, некогда украшавших пригородные дворцы и сегодня возвращающихся в свои прежние исторические места. Видимо, наступило время «собирать камни».

В этой журнальной публикации хочется рассказать о нескольких эпизодах из биографии царскосельских дворцов-музеев, пострадавших в результате послереволюционных продаж и потерь военных лет. (Оккупированные в годы войны пригороды Ленинграда — Петергоф, Павловск, Гатчина и Царское Село, несмотря на усилия музейных сотрудников, потеряли больше половины коллекций, которые столетиями собирали коронованные их владельцы.) Судьба коллекций одного из них — Александровского дворца, сооруженного по проекту Дж.Кварнеги в 1792— 1796 годах как свадебный подарок императрицы Екатерины II любимому внуку, Великому князю Александру Павловичу, будущему Александру I, даже на фоне других императорских собраний выглядит особенно печальной. Дворец начали разорять еще в 1918 году, в 1930-е годы наиболее интересные предметы передали в музеи Москвы и Ленинграда, многое распродали на торгах прямо в Детском Селе. Сохранившееся из коллекции в предвоенное время рыло утеряно в годы Великой Отечественной войны. И эти потери поражают своими масштабами. Экспонаты из Александровского дворца практически не эвакуировали — искусство эпохи историзма и модерна не относили к художественному явлению, к тому же «отягчающим» для этой коллекции обстоятельством было то, что вещи принадлежали последним Романовым.

Этот факт в значительной степени определил и послевоенную судьбу самого дворца: он до сих пор не получил музейного статуса, а сохранившиеся в эвакуации предметы постепенно рассредоточили по разным местам, в фонды различных музеев (основная их часть и сейчас хранится: музее-заповеднике «Павловск»).

Однако многие экспонаты, находившиеся в Александровском дворце при последних владельцах и оставленные в музее в годы войны, как выясняется, не исчезли безвозвратно: время от времени мы получаем сведения о появлении предметов с дворцовыми номерами АД, помогающими идентифицировать их по музейным описям.

Инвентарные описи — основополагающий документ любой коллекции. В императорских дворцах еще в XVIII столетии учет имущества вели комнатные смотрители — гардемебли, принимавшие на ответственное хранение убранство помещений. Первые полные инвентари всего императорского хозяйства появились в 1860-х годах: тогда номерам, вписанным в книги, соответствовала маркировка, нанесенная на предметы (масляной краской и помещенная в графу на специальных бумажных этикетках). Эти атрибуты помогают нам установить принадлежность предметов той или иной дворцовой коллекции. Они же — и в этом парадокс — мешают вещам и картинам вернуться домой, так как их дворцовое происхождение (даже без уточнения топографических деталей), как правило, так повышает их аукционную стоимость, что она оказывается недоступной для музеев.

В Царском Селе, как и в других пригородных резиденциях, полная инвентаризация прошла в 1860-х, 1917— 1918 и 1938—1940-х годах. Надо заметить, что, понимая, сколь важно зафиксировать для истории последние страницы жизни империи, работать над полными описями Александровского дворца начали уже в августе 1917 года, вскоре после того, как семья Николая II покинула свой дом. За два года не только составили инвентари всего дворцового имущества, но и провели фотофиксацию интерьеров и подготовили экспликации — подробные планы развески картин, размещения мебели в интерьерах и предметов на рабочих столах. Первая и последняя описи сохранились, благодаря чему удалось идентифицировать некоторые памятники из исторической коллекции Александровского дворца, появившиеся на петербургском антикварном рынке. При финансовой поддержке фонда «St. Petersburg Collection» предметы были возвращены во дворец. История этих поступлений разворачивалась постепенно, но по нарастающей.

Возвращение вещей началось в 1999 году, когда музею предложили приобрести картину, изображающую двух гусаров, с инвентарным номером императорской живописной коллекции. Кроме этого на ташке одного из персонажей отчетливо прочитывался вензель прусского короля Фридриха Вильгельма IV «FW IV». Все это однозначно свидетельствовало о том, что картина имела отношение и к венценосным владельцам в России, и к прусскому королевскому дому, с которым породнился Великий князь Николай Павлович, взяв в супруги немецкую принцессу Шарлотту (после принятия православия получившую имя Александры Федоровны). По архивным документам удалось установить, что эта небольшая картина действительно из Александровского дворца и что происходила она из личной коллекции Николая I. В описи она значилась как произведение художника Вика «Два прусских гусара, перепрыгивающие через плетень». Как попало это произведение в царскосельский дворец — неизвестно, но вполне можно допустить, что картина была привезена русскому императору из Берлина в подарок от брата Александры Федоровны, прусского короля Фридриха Вильгельма IV. Обмен подобными подарками был вполне во вкусе отношений между коронованными фамилиями.

Музейщики говорят, что вещи «ходят парами». Сейчас же предметы стали появляться целыми группами. Через год после картины Бика, принадлежавшей Николаю I, во дворец вернулись часы, когда-то находившиеся на половине его супруги, императрицы Александры Федоровны, и с этого момента начавшие новый отсчет времени в залах Александровского дворца. Каминные часы в корпусе красного дерева (их принадлежность дворцовой коллекции была определена по сохранившимся на корпусе номерам), как и картина, входили, по-видимому, в число тех вещей, которые были проданы из дворца в 1930-е годы.

В это же предвоенное десятилетие на распродажах, проходивших у стен Александровского дворца (об этом стало известно со слов очевидцев) среди прочих предметов был продан дубовый ящик для дров, за несколько лет до этого приобретенный в музей из частных рук. Бытовой, но редко встречающийся сегодня предмет (для нас важно, что он с дворцовыми номерами) находится в Приемной Николая II, украшенной дубовыми панелями и камином в дубовой облицовке.

Еще один приятный эпизод — неожиданно найденный в петербургском антикварном магазине стул из Полукруглого зала Александровского дворца. Этот парадный зал, расположенный в центре садовой анфилады, сохранявшей отделку конца XVIII столетия, вошел в историю как место, где провела последние часы семья Николая II перед отправкой в Тобольск в ночь на 1 августа 1917 года. А в начале XX века в этом помещении по воскресным дням императорская семья собиралась на завтраки, приглашая к столу до двадцати и более гостей, или устраивала просмотры кинофильмов, которые очень любили дети. В то время убранство зала, зафиксированное на фотографиях, состояло из консольных столов конца XVIII века с нарядными вазами и канделябрами, стульев, изготовленных по рисункам придворного архитектора С.Данини, и живописных полотен К.Айвазовского на стенах. Стулья появились здесь в 1909 году, после того как архитектор предложил на выбор государыни два эскиза и «...Александра Федоровна изволила выбрать рисунок, отмеченный красным крестом, и приказала сделать по нем стулья для столов в круглом зале». Из двух вариантов императрица отдала предпочтение наиболее интересному предмету в неоампирной стилистике, не только отвечавшему общему духу времени — увлечению в 1910-х годах этим ретроспективным направлением, но и соответствующему архитектурному решению одного из самых нарядных залов Дж. Кваренги. 48 стульев, покрытых белой краской и украшенных позолоченным ампирным декором, были изготовлены на фабрике придворного поставщика Ф. Мельцера Теперь вместе с семью сохранившимися в эвакуации предметами из этого гарнитура в восстановленный интерьер сможет вернуться еще один стул, переживший войну и обнаруженный в 2004 году в Петербурге.

Отдельного рассказа заслуживает история возвращения в Царское Село трех акварелей, висевших на стене в Туалетной (Мавританской) императора Николая II в Александровском дворце.

Две из них принадлежат кисти дворцового хроникера М.Зичи (1827—1906), автора многочисленных изображений официальных событий при Дворе трех императоров — Александра II, Александра III и Николая II. В маленьких акварелях (11,0x7,5 см) из Царского Села, созданных в 1897 году, художник зафиксировал эпизоды частной жизни последнего русского царя — прогулки по парку с Александрой Федоровной и императорскую чету у дерева, на котором Александр III вырезал букву А. На этой акварели сохранилась надпись: «Въ 1892 году въ сентября мъсяце государь императоръ Александръ III во время охоты отдыхая подь этимъ деревомъ собственноручно изволилъ выръзать букву А».

Третья акварель— «Голубой будуар в доме графа Бреверн де ла Гарди» принадлежит кисти Г. Кумминга и представляет собой один из интерьеров графского дома в Гапсале. В конце XIX века Гапсаль, водолечебница в Эстляндии, известная своими грязями, привлекала многих жителей Северной столицы. Здесь часто отдыхала семья Великого князя Владимира Александровича, дяди Николая II, останавливавшаяся в доме, «любезно предоставленном в наше распоряжение двумя очень милыми старыми девами графинями Бреверн де ла Гарди, которые иногда навещали нас». В память о посещении водолечебницы, вероятно, и появилась эта небольшая акварель, занявшая место в комнате на половине коронованного хозяина. Здесь, как и в других личных апартаментах императорской семьи, подобных неприхотливых, но милых их сердцам сувениров было великое множество.

Сохранившиеся на акварелях номера и подписи свидетельствуют о том, что вплоть до 1941 года они находились в Туалетной Николая II (не только зафиксированы в предвоенной музейной описи, но и вошли в каталог В.И. Яковлева «Александровский дворец-музей в Детском Селе. Убранство. Вместо каталога», изданный в 1928 году).

В войну работы Зичи и Кумминга не были эвакуированы и считались утраченными. Несколько лет назад вместе с известием о том, что они сохранились, мы узнали и их послевоенную историю. Выяснилось, что в первые месяцы оккупации г. Пушкина немецкий офицер (оставшийся неизвестным) забрал из дворца продолжавшие висеть там на стене акварели, которые были с ним всю войну, а в 1946 году передал герцогу Константину Лейхтенбергскому, жившему в то время в Баварии. Свой странный, на первый взгляд, поступок бывший офицер объяснил герцогу так: возвращает ему имущество дворца «как русскому и имеющему отношение к Дому Романовых», так как забрал картины из опустевшего здания, «чтобы они не погибли» (получается, действительно спас). После смерти герцога акварели перешли по наследству к его дочери Ксении К.Граббе (герцогине Лейхтенбергской), ныне проживающей вместе с семьей в США. Чета Граббе в 2003 году вернула картины в Царскосельский музей.

Маленькие фиксационные зарисовки помимо дворцового и музейного номеров сохранили владельческие знаки — вензель под короной и номер частного собрания Николая II, что в сочетании с сохранившимися рамами под стеклом и «родным» паспарту придает им особую историческую ценность. И хотя художественный смысл акварелей невелик, и мы в шутку говорим, что экспонировать их с тыльной стороны, демонстрируя владельческую собственность, было бы намного интересней, все-таки факт появления этих произведений чрезвычайно радует. История их «долгой дороги домой» удивительна, а сам акт дарения имеет для нас особое значение.

Да, вещи из дворцовых собраний стали возвращаться. И даже тогда, когда информация о предметах, проданных в 1930-е годы или исчезнувших во время войны, лишь фиксирует их физическое существование, а возвращение в родные пенаты в ближайшее время не предвидится, мы радуемся, что они где-то сохранились, что их жизнь продолжается. В такие моменты невольно вспоминается граф В.П. Зубов, который, будучи хранителем Гатчинского дворца, в 1917—1918 годах дважды воспротивился эвакуации в Москву дворцовой коллекции, отвечая (довольно резонно и от

важно), что рассматривает художественные ценности как ценности международные и предпочитает «видеть их в целости в неприятельских музеях, чем погибшими на русских железных дорогах с их расстроенным транспортом».

И мы понимаем коллегу по музейному делу из далекого 1918 года: искусство существует в пространстве, принадлежащем всем, кто его любит, независимо от места и времени пребывания. Бесспорно, что лишь в своей исторической среде, в задуманном или сложившемся контексте памятник приобретает особое значение и может поведать о скрытом смысле своего появления или бытования, но по большому счету неважно, где находится отдельно взятое произведение, важно, чтобы оно сохранялось и оставалось доступным для будущих поколений.

Мы знаем, например, что в Швейцарии находятся два уникальных столика из комнат Екатерины II, проданных в 1931 году в Берлине на аукционе Лепке, а в декабре 2005 года через аукцион вновь приобретенных в частную коллекцию. Два года назад в Стокгольме выставлялся на продажу шкаф-шифоньер 1770-х годов из довоенного царскосельского собрания. Оставленный в 1941 году в музее, он, как выясняется, не погиб, а был вывезен оккупантами. Теперь же принадлежит тем, кто документально подтверждает его законное приобретение. Вернуть предмет можно, лишь выкупив его.

Но в подобной истории есть и отрадные моменты. Совсем недавно музей получил в дар появившийся на антикварном рынке стул русской работы конца XVIII века, имеющий царскосельские номера, в том числе и первую дворцовую инвентарную этикетку 1860-х годов. Сохранившаяся маркировка без труда позволила определить его довоенное местонахождение: стул входил в убранство Картинного зала — одного из парадных дворцовых интерьеров, созданных Ф.-Б. Растрелли.

Традиционный по формам и характеру отделки, экземпляр представлял интерес не только как предмет из исторической коллекции, но и как образец русской мебели своего времени, история бытования которого документально зафиксирована с середины XIX столетия. Это обстоятельство, действительно, очень важно для специалистов: в конце XIX века такой тип стула часто копировали для многих петербургских дворцов. Поэтому сегодня, после многочисленных поновлений и реставраций бывает сложно отличить предмет прошлого столетия от его прототипа екатерининского времени. Этот экземпляр становится эталоном, что в глазах специалистов повышает его историческую ценность.

В московском антикварном салоне «Русская усадьба» музей приобрел кресло из комнат Александра II в Екатерининском дворце и в подарок получил стул из того же гарнитура. Эти предметы, тоже оставленные в войну в музейных залах, к счастью, не погибли в годы оккупации и вскоре займут свое место на половине императора.

Хотелось бы, чтобы таких отрадных историй с годами было бы все больше и все чаще предметы возвращались туда, где начиналась их биография...

Ираида БОТТ

Иллюстрации предоставлены автором.

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 48 (июнь 2007), стр.42