От «мечтателя» к «дедушке Крылову»

Если по количеству изображений, опубликованных в разных изданиях можно судить о популярности того или иного автора у современников, то Иван Андреевич Крылов, бесспорно, принадлежал к самым часто портретируемым писателям и в этом отношении делил пальму первенства только с Г.Р.Державиным и А.С.Пушкиным. Портреты баснописца составили довольно обширную «крыловиану», значительная часть которой представлена в собрании Отдела редких книг Научной библиотеки МГУ.

К своей внешности И.А.Крылов относился более чем критически. Еще в 1793 году в стихотворении «К другу моему» он писал:

Нередко, милым быть желая,

Я перед зеркалом верчусь

И, женский вкус к ужимкам зная,

Ужимкам ловким их учусь,

Лицом различны строю маски.

Кривляю носик, губки, глазки

И, испужавшись сам себя,

Ворчу, что вялая природа

Не доработала меня

И так пустила, как урода.

Конечно, поэт вовсе не был уродом и не мог никого «испужать» своим обликом, но вот заявление о том, что он «различны строит маски», отчасти справедливо. За широким простым русским лицом ИА.Крылова скрывался совсем не простой, довольно замкнутый человек, оберегавший свой внутренний мир, не во всем понятный сторонним наблюдателям И ему действительно проще было скрыться за какой-то маской, представить одну грань своей натуры вместо целого. Всю жизнь баснописец творил некий миф о самом себе, и его портреты сыграли в этом не последнюю роль.

Первые печатные портреты И.А.Крылова, появившиеся в 1810-х годах, несколько романтизированные в духе эпохи, представили его в роли оторванного от мира мечтателя. К тому времени поэт был уже широко известен, но в лицо читающая публика его еще не знала. Первым его изображением стала гравюра резцом Кена (в другой транскрипции Каина или Каена) в книге «Fables russes tirees du recueil de Mr Kriloff...» (Paris, 1815), изданной графом Г.Орловым. В этой редкой книге 46-летний баснописец предстал молодым человеком, взор которого возведен кверху, будто в порыве поэтического вдохновения. Правда, современники отмечали, что лицо ИА.Крылова действительно преображалось, когда он о чем-то глубоко задумывался. Так, знавшая поэта с детства Варвара Алексеевна Оленина вспоминала: «Минутами, когда он задумывался, у него взгляд был гениальный». Гениальности в трактовке образа ИА.Крылова у Кена не видно, но вот романтическую приподнятость, оторванность модели от повседневной действительности он хорошо передал, что, может быть, и противоречило реалиям жизни баснописца.

Издание Г.Орлова было повторено в 1825 году под названием «Басни русские, извлеченные из собрания И.А.Крылова, с подражанием на французском и итальянском языках различными авторами и с двумя предисловиями на французском г.Лемонтея, а на итальянском г.Салфия» (Париж, 1825). К нему вновь прилагался тот же портрет баснописца, но кроме подписи гравера: «Cain sculp.» (гравировал Кен) была добавлена фамилия поэта: «ИАКРЫЛОВЪ». Этой деталью и отличается один вариант от другого, на что впервые указал А. В. Морозов.

Портрет работы Кена создал «маску», которая срослась с обликом И.А.К рылова в восприятии его читателей 1810-х годов. Во всяком случае, именно этот тип повторил гравер И.В. Ческий для издания «Собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах. Ч. 4.» (СПб., 1815—1817). Русский мастер заключил изображение в овал, в остальном почти полностью воспроизвел гравюру Кена.

Неизвестно, какой именно оригинал лежал в основе гравюр Кена и И.В.Ческого, хотя по общему выражению лица, возрасту, ракурсу модели наиболее близок к ним живописный портрет работы АИ.Волкова, созданный в 1812 году. Литография с этого полотна прилагалась к «Полному собранию сочинений И.В.Крылова» (СПб., 1847) и была повторена при 2-м издании (СПб., 1859), причем в нем на литографии был указан оригинал — портрет, «писанный Волковымъ». Известно, что именно волковский холст висел в небольшой приемной в казенной квартире И.А.Крылова при Императорской Публичной библиотеке, где баснописец служил долгие годы библиотекарем русской части книжного собрания.

Надо сказать, что АИ.Волков внес свой вклад в создание мифа о Крылове. По многочисленным свидетельствам современников, баснописец не имел привычки систематически работать за письменным столом, предпочитая писать «на лоскутках» (так тогда называли обрывки бумаги) в самых разных местах, иной раз даже в кровати. На картине Волкова ИАКрылов «доработан» до некоего идеального образа творческого человека: баснописец сидит за письменным столом в халате, предавшись вдохновению, о чем свидетельствуют взгляд, устремленный вверх, и рука, которая как бы только что замерла над листом бумаги. Другая лежит не на каких-нибудь вообще книжках, а на томике его же басен, словно автору больше делать нечего, как перечитывать на досуге собственные сочинения. Конечно, в этой «причесанной» правдоподобности не нашлось места для всклокоченной, нечесаной головы, халата в пятнах, оставшихся от всего, что подавалось в доме баснописца к столу, огрызка пера или карандашика, которыми и были написаны, в большинстве своем, его великие творения.

Забегая несколько вперед, остановимся на элементах оформления литографии 1847 года Портрет помещен в золотую ажурную рамку, украшенную вверху лавровым венком в сиянии лучей. Поскольку басни — жанр нравоучительный, вполне уместно в нижней части листа размещена цитата: «ИСТИНА // СНОСНЪЕ // ВПОЛОТКРЫТА», взятая из «Волка и Лисицы».

Если же вернуться к книжным портретам И.А.Крылова 1810-х годов, то лучшим среди них следует признать гравюру резцом и офортом Н.И.Уткина по рисунку О.А.Кипренского, приложенную к книге «Новые басни И.Крылова Ч. 4—5» (СПб., 1816). Этот внешне скромный, камерного формата лист выполнен безукоризненно с точки зрения гравировальной техники. В нем Н.И.Уткин проявил незаурядное умение работать с оригиналом: ему удалось передать в гравюре мягкие движения карандаша рисовальщика, сделать портрет таким же выразительным, психологически точным и в то же время сдержанным, как и оригинал О.А.Кипренского. Художник изобразил И.А.Крылова мечтающим, но здесь уже видно то «гениальное» выражение глаз, о котором упоминала В.А.Оленина. Дума баснописца нетороплива, в ней угадываются и ум, и проницательность, и естественность, и талант — словом, поистине разные грани его незаурядной личности. Романтический подход к видению модели не сводился, как у Кена и И.В.Ческого, только к одной детали, а как бы пронизывал самую сущность образа. Противник романтизма в творчестве, ИА.Крылов на гравюре Н.И.Уткина предстает истинно романтическим мечтателем. Все художественные приемы гравера были подчинены этой главной цели. ГА.Принцева, исследователь творчества гравера Н.И.Уткина, обратила внимание на то, что «даже фон в этом портрете сделан необычными редкими неперекрещивающимися штрихами, что делает изображение пространственно свободнее».

Еще один очень удачный образ И.А.Крылова, созданный художником-любителем П.А.Олениным, прилагался к книге «Басни в 7 книгах» (СПб., 1825). Пастель П.А.Оленина заслужила высокую оценку профессионалов, от Императорской Академии художеств он получил за нее звание назначенного. С его оригинала гравюру для книги выполнил И.П.Фридриц — талантливый ученик Н.И.Уткина. На листе кроме указания имен гравера и автора оригинала есть еще монограмма «АО», которую обычно объясняют так: «придумал Алексей Оленин». Такая монограмма встречается на многих титульных листах и виньетках. Имена Олениных не случайно оказались рядом с именем баснописца. Многие годы ИА.Крылов служил под началом А.Н.Оленина в Императорской Публичной библиотеке, но главное — он был завсегдатаем дома Олениных, их близким другом. Известно, что хозяйка дома, Елизавета Марковна, звала его «милым Крылочкой», что, может быть, звучало и несколько комично, но в полной мере отражало отношение всей этой семьи к баснописцу.

На пастели ПА.Оленина ИА.Крылов снова изображен в мечтательном уединении, но автору удалось избежать общих мест. Нужно было часто наблюдать поэта в непринужденной обстановке, действительно быть свидетелем творческих моментов, чтобы схватить этот удивительно характерный крыловский жест: баснописец сидит, подперев рукой голову. Поза эта очень домашняя, естественная, как и весь его облик. В качестве значимой детали здесь снова размещены книги, как у А.И.Волкова, но теперь они включены в жизненное пространство портретируемого, а не служат подставкой для его локтя. Они не только знак его писательского труда или профессии библиотекаря, но просто продолжение его самого: недаром он чуть ли не возлежит на них.

Гравюра И.П.Фридрица запечатлела «последнего» ИАКрылова-мечтателя. К началу 1830-х годов у баснописца появилась новая «маска». Теперь его все чаще будут изображать как патриарха русской литературы, некоего старейшину писательского цеха, фигуру, вокруг которой могут объединиться самые разные большие и малые таланты. Это новое «амплуа» портретов И.А.Крылова было обозначено выходом в свет альманаха «Новоселье».

Поводом к появлению альманаха в печати стал переезд книжной лавки А.Ф.Смирдина на Невский проспект, в дом 22, в начале 1832 года. По сему случаю известный книгоиздатель решил дать званый обед для писателей и журналистов, многие из которых были его постоянными авторами. Один из участников обеда, писатель и переводчик М.Е.Лобанов вспоминал: «В пространной зале, которой стены уставлены книгами — это зала чтения, — накрыт был стол для 80 гостей... Это еще первый не только в Петербурге, но и в России по полному (почти) числу писателей пир и, следовательно, отменно любопытный; тут соединились в одной зале и обиженные и обидчики, тут были даже ложные доносчики и лазутчики».

Это знаменательное событие запечатлел участник обеда, художник и архитектор А.П.Брюллов. На эскизе сепией он изобразил небольшую группу пирующих литераторов. Во главе стола сидит грузный, с великолепной крупной седой головой ИА.Крылов. Рядом с ним, с одной стороны стоит сам А.Ф.Смирдин, с другой — писатель и журналист Н.И.Греч, произносящий тост. За столом, почти напротив друг друга, сидят непримиримые литературные противники — А.С.Пушкин и Ф.В.Булгарин. Обращает на себя внимание то, что центром композиции стал именно И.А.Крылов — живое воплощение связи времен. Он, единственный из присутствовавших, начал свою писательскую карьеру еще в XVIII веке, его творчеством восхищались представители всех литературных школ и направлений, поэтому он стал естественным объединяющим началом для собравшихся.

Надо сказать, что эту роль он исполнял сознательно, о чем вспоминал ПА.Плетнев — друг А.С.Пушкина и литературный критик, впоследствии ректор Санкт-Петербургского университета: «Пережив столько поколений литераторов и оставшись в искренней дружбе только с малым числом первоклассных писателей, он (Крылов. — Е.З.) почитал себя в отношении к другим какою-то общею, законною добычей». Именно такова была роль ИА.Крылова на званом обеде у АФ.Смирдина.

Собравшиеся литераторы прямо на пиру решили почтить своего гостеприимного хозяина и издать альманах «Новоселье», который благополучно вышел в 1833 году. Свои произведения для него дали многие из присутствовавших на обеде, в том числе и И.А.Крылов, который предоставил басни «Пастух», «Белка», «Мыши», «Лиса» и «Волки и Овцы». С сепии АП.Брюллова гравером С.Ф.Галактионовым была выполнена изящная виньетка для титульного листа. Гравер внес небольшие изменения в свое произведение, но они не коснулись самого удачного и непринужденного портрета — изображения ИАКрылова. Баснописец предстал маститым старцем, живо беседующим с поэтом Д.И.Хвостовым, но при этом слышащим тост Н.И.Греча и следящим за общим застольем.

Особняком стоит очень выразительная литография Шертле 1841 года. На ней И.А.Крылов показан не столько писателем, сколько государственным служащим, что подчеркнуто его официальной одеждой — вицмундиром, со знаком за выслугу лет на лацкане, с орденом Св. Станислава второй степени на груди. Ведь как-то обычно забывается, что он почти тридцать лет прослужил библиотекарем, и хотя сам И.А.Крылов немало способствовал распространению слухов о своей крайней лени и якобы неисполнительности, здесь, на службе, он проявил глубокие познания библиотечной теории и практики. На литографии Шертле обращают внимание проявившиеся с годами значительность, солидность лица баснописца. На ней он не мечтатель, а мыслитель и государственный человек, несколько свысока наблюдающий жизнь. Под портретом помещено факсимиле автографа ИАКрылова — первые строчки басни «Щука и Кот»:

БЪда коль Пироги начнет печи Сапожникъ,

А Сапоги Тачать Пирожникъ.

Есть еще одна ипостась, последняя, которая с легкой руки поэта князя П.А.Вяземского может быть обозначена словами «дедушка Крылов». Это определение было впервые произнесено на праздничном обеде, посвященном двойному юбилею И.А.Крылова — 70-летию со дня рождения и 5 0-летию его литературной деятельности. Обед состоялся 2 февраля 1838 года. При большом стечении публики были пропеты куплеты на стихи П АВяземского с рефреном: «Здравствуй, дедушка Крылов!». Эти слова тут же были подхвачены собравшимися и вскоре пошли в народ. Казалось, что они буквально носились в воздухе и по-другому баснописца просто-таки невозможно и назвать.

Таким «дедушкой» ИАКрылов был изображен на нескольких портретах 1840-х годов. Один из них — гравюра пунктиром на стали из второго тома «Ста русских литераторов» (СПб., 1841), изданного А.Ф.Смирдиным. На ней поэт изображен прямолично, тучным, неподвижным, как будто застывшим в каком-то внутреннем старческом отрешении от жизни, если бы не живые, умные глаза. Словом, он предстал именно таким, каким его описал И.С.Тургенев, видевший ИАКрылова всего один раз, но создавшим удивительно проникновенный словесный портрет: «Он опирался обеими руками на колени — и даже не поворачивал своей колоссальной, тяжелой и величавой головы, только глаза его изредка двигались под нависшими бровями. Нельзя было понять, что он, слушает ли и на ус себе мотает или просто сидит и «существует»? Ни сонливости, ни внимания на этом обширном русском лице — а только ума палата, да заматерелая лень, да по временам что-то лукавое словно хочет выступить наружу и не может - или не хочет — пробиться сквозь весь этот старческий жир..»

С того же оригинала, что в «Ста русских литераторах», были выполнены в 1840-х годах литография неизвестного автора и гравюра пунктиром Э.Дункана. Если первая отличается необыкновенной живостью изображения, точностью психологической характеристики, то у английского гравера баснописец выглядит каким-то кулем — нет ни мысли, ни выражения лица, а только потухшие, глядящие на зрителя глаза.

В 1841 году появился один из самых известных живописных портретов И.А.Крылова — работы К.П.Брюллова (ныне в ПТ). В нем гораздо больше живости. Художник вспоминал, что старик удивил его довольно большой подвижностью, неожиданной в столь тучном человеке. У К.П.Брюллова баснописец внимательно смотрит и слушает, причем все отлично видит и слышит, обо всем имеет свое суждение и готов произнести его как приговор. Этот портрет целиком и фрагментарно воспроизводился на многих гравюрах и литографиях и стал как бы каноническим изображением И АКрылова. К нему восходит и первый памятник поэту, изваянный бароном П.К.Клодтом в 1855 году для Летнего сада в Петербурге. Этот оригинал можно узнать в тонолитографии, приложенной к книге П.Григорьева «В память столетия русского театра. 1756— 1856» (СПб., 1856), и гравюре резцом на стали из издания А.О.Баумана «Наши деятели» (СПб., 1880).

Закончить разговор о «дедушке Крылове» хотелось бы изданием именно с таким названием и подзаголовком «Книга для подарка детям» (СПб., 1845). Оно появилось на следующий год после смерти баснописца и было адресована его любимой публике — детям, ибо какой же дедушка без внучат! Тонолитография с портретом прогуливающегося И.А.Крылова была сделана по рисунку блестящего графика А.А.Агина. Видимо, литературной основой этого изображения стал рассказ П.А.Плетнева, приведенный им в статье в журнале «Современник» и написанной, по его признанию, «под влиянием первых впечатлений, принятых моею душою вместе с известием о смерти поэта». Здесь он упоминал случай, когда «однажды летом шел он (Крылов. — Е.З.) где-то по улице, на которой перед домами разведены садики. Он заметил, что недалеко от него за отгородкою играли дети и с ними была дама, вероятно, мать их. Прошедши это место, Иван Андреевич случайно оглянулся туда — и видит, что дама брала на руки детей поочередно, поднимала их над заборчиком и глазами своими показывала на него каждому из них».

Эта живая зарисовка показывает то особое положение, которое занимал ИА.Крылов среди прочих писателей-современников. Чуть ли не весь Петербург знал его в лицо, он любил иногда заговорить то с извозчиком, то с торговцем в лавке, то с мелким служащим, спешащим с каким-то поручением, и чувствовать себя в этом разговоре как рыба в воде. Такая всенародная известность не тяготила его. Он был, по словам АС.Пушкина, «самым народным нашим поэтом (le plus national et le plus populate)», потому что «басни (как и романы) читает и литератор, и купец, и светский человек, и дамы, и горничные, и дети». Вся Россия любила и продолжает любить своего «дедушку Крылова».

Елена ЗИМЕНКО

Иллюстрации предоставлены автором.

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 47 (май 2007), стр.84