"Невьянская" школа старообрядческая иконопись горнозаводского Урала VIII — начала XX века

Масштабное промышленное освоение Урала в начале ХУ1II века, связанное с общей петровской Модернизацией страны, инициировало строительство Многочисленны^ Металлургическим заводов и активизировало процесс освоения этик Земель. (Первенцем крупной промышленной Металлургии стал Невьянский завод, в строительстве которого ведущая роль принадлежала государству.

В декабре 1701 года здесь был выпущен первый чугун. В 1702 году предприятие было передано Никите Демидову, получившему право ставить новые заводы, «... буде приищет по той (Нейве. — Авт.) и иных реках и Тагиле у магнитной руды...». Впоследствии Невьянск на несколько десятилетий стал «столицей» демидовской промышленной «империи».

В 1720-е годы Невьянский завод превратился в крупнейшее металлургическое предприятие и давал чугуна и железа больше, чем все казенные заводы Урала. К 1725 году Никита и Акинфий Демидовы построили еще пять новых заводов, а в середине XVIII века на Урале их было уже свыше 60, в том числе — 20 демидовских.

Вокруг заводов были построены горнозаводские поселки, население которых состояло из представителей различных сословий и социальных слоев. К заводам оказались приписаны насельники сел и слобод, существовавших на Урале с середины XVII века, сюда устремился люд из Подмосковья, с Русского Севера, Поволжья. «Кадровый голод», а также стремление заводчиков избежать дополнительных расходов (при покупке крепостных и переводе их на завод) подталкивали их к «нестандартному» решению проблемы нехватки рабочих рук, как правило, в обход закона. Заводская администрация принимала всех опальных и гонимых и использовала этот «резервуар дешевого вольнонаемного труда», каким являлись беглецы.

Хорошо иллюстрирует эти процессы ситуация в Невьянске. С тульских заводов Демидова сюда для работы домны и молотовых были переведены многие мастера и подмастерья. Привезли сюда и немногочисленных купленных крепостных. В 1703 году к заводу «в работу» были приписаны крестьяне Краснопольской (1654 г.) и Аятской слобод (1669 г.) и монастырского села Покровского (1650 г.). Годом позже были приписаны и остальные социальные группы этих территорий: писчие дьяки, беломестные казаки, промышленные люди, бобыли и ясачные русские люди. Все эти категории были отменены и впредь все жители числились приписными крестьянами. Миграция на завод и ее география прослеживается по переписи 1717 года: среди жителей Невьянского завода значатся пришлые из Москвы и Тулы, Архангельска и Нижнего Новгорода, из строгановских вотчин и Галича, Устюга и Вятки, Костромы.

Одним из основных источников пополнения населения стало старообрядчество. Распространение на горнозаводском Урале двух основных течений старообрядчества — половцев и беспоповцев — шло практически одновременно. В первом десятилетии XVIII века оформляется местный центр поморцев (беспоповцев) на озере Таватуй и складывается один из «кустов» уральской поповщины в Висимских лесах. Формирование общин на заводах контролировало руководство крупных старообрядческих центров Поморья и Поволжья. При посредничестве приказчиков была выстроена целая «система» переправки новопоселенцев на заводы, включавшая и транзитные пункты на Каме, скиты в лесах вокруг заводов и последующие легализацию и вовлечение вновь прибывших «в работу». Старообрядцы нестолько заполняли кадровые лакуны в основном и вспомогательном производствах (занимая в основном только высококвалифицированные должности), сколько участвовали в организации управленческого аппарата и становлении предпринимательских и ремесленных кругов.

В 1708—1710 годы на Урал прибыл Гаврила Семенов — представитель поморского Выго-Лексинского общежития, с начала 1720-х годов Невьянск становится его резиденцией. «Поморское подворье» с училищем, монашескими кельями, множеством книг, икон и даже причастием было разгромлено властями только в 1750 году.

Поповские общины появились здесь в 1720-х годах, когда, спасаясь от «выгонки», в окрестности уральских демидовских заводов перебралось немалое число обитателей разгромленного Керженца. Поток «кержаков» (так с той поры стали называть старообрядцев) не ослабевал на протяжении 30—40 годов XVIII века, что привело к преобладанию поповщины на уральских заводах.

Таким образом, изначально в поселке жили представители различных социальных групп и конфессий со своими культурными и производственными традициями, объединенные новыми экономическими реалиями. Основному производству требовались управленцы, квалифицированные мастеровые, подсобные рабочие, поэтому происходит профессиональная специализация населения. Возникают новые и совершенствуются старые промыслы, так или иначе ориентированные на завод. Развивается предпринимательство, ориентированное на поставку материалов и сырья для производства, перепродажу заводской продукции, продовольственное снабжение жителей. Новые социальноэкономические, административные и культурно-бытовые факторы жизни, тесно переплетаясь и взаимодействуя с традиционными, постепенно меняют человека и общество. Об этом свидетельствуют и отход от ценностей традиционного общества (сельской общины), и повышение уровня грамотности населения, и проявление у него рационализма, мобильности, восприимчивости к светской культуре, и распространение в этом обществе представлений о ценности денег и собственности. Фактически можно говорить о становлении в XVIII веке на горнозаводском Урале так называемого «среднего сословия» и рождении его культуры, частью которой стала «невьянская» икона

Интерес к местной иконописи возник еще на рубеже XIX—XX веков, о чем свидетельствуют материалы уральских краеведов в различных земских и епархиальных изданиях. О ней спустя три десятилетия, зимой 1923 года, на заседании Уральского общества любителей естествознания говорил Сюшель Дюлонг в своем докладе «Заметки по вопросу уральского иконописания». Его исследованию пред шествовали лишь отдельные упоминания об уральских иконописцах в местных старообрядческих историко-литературных сочинениях, а также небольшие сюжеты в очерках Д. Н. Мамина-Сибиряка «Самоцветы» и «Платина». С. Дюлонг отметил инаковость и высокий уровень работ местных иконописцев, а также наличие у них общих стилевых и технико-технологических приемов: «...на Урале была целая серия иконописцев, которые до сего времени (некоторые из них еще живы) сохранили настоящую традицию иконописания, и потому их работа стоит по достоинству, безусловно, выше московских иконописцев нашей эпохи, то есть XVIII и XIX веков. Если не школа, все-таки есть сход ство между всеми иконами, написанными на Урале».

С конца 1980-х годов исследованием уральского горнозаводского иконописания начали заниматься искусствоведы и историки, которые создали довольно обширную историографию «невьянской» школы. Сегодня это одна из самых изученных старообрядческих иконописных традиций. Можно выделить два основных направления исследовательской деятельности: искусствоведческое и источниковедческое. Искусствоведы (Г.В. Голынец, О.П. Губкин, Т. А. Рунева, НА. Гончарова) сконцентрировали свои усилия на концептуальном и терминологическом оформлении уральского иконописания, выявлении стилевых особенностей и описании известных памятников. Историки (В.И. Байдин) в первую очередь обратились к источникам истории уральского горнозаводского иконописания. Это привело не только к наполнению термина «невьянская» школа персоналиями, но и позволило уточнить многие предположения искусствоведов.

В декабре 1999 года в Екатеринбурге мы открыли музей «Невьянская икона», был издан альбом-каталог, выходит повременной научный сборник. В фондах нашего музея — более 500 икон «невьянской» школы, 80 из них — подписные и датированные.

Иконный промысел на уральской земле начался, по всей видимости, еще в XVII веке Вряд ли спрос обитателей крестьянских слобод удовлетворялся только привозной иконой. При этом здесь практически не встречаются произведения того периода, а немногочисленные памятники, которые удалось зафиксировать, относятся к самому концу XVII века и представляют собой упрощенные вариации так называемых «северных писем». На государственном хранении (в Свердловском областном краеведческом музее и Екатеринбургском музее изобразительных искусств) находится ряд памятников иконописи конца XVI — XVII века, но утверждать, что они уральские, не представляется возможным. Существование иконописного промысла на Урале, косвенно прослеживается на основании ряда фактов. О работе нескольких иконников существуют документальные свидетельства в приходно-расходных книгах Верхотурского Николаевского монастыря за 1701 год. При передаче в 1702 году Никите Демидову Невьянского завода среди имущества было отмечено 9 образов. Постройка Невьянского завода обеспечивалась за счет местных ресурсов, из центра присылали только специалистов и оборудование, поэтому скорее всего эти иконы были местными.

Становление «невьянской» стилистики, вероятно, началось в десятых годах XVIII века Сведения об иконописцах, с именами и работами которых можно связать этот процесс, фрагментарны и отрывочны. Самое раннее прямое свидетельство о существовании иконописцев на уральских заводах и их работе относится к 1717 году. Это ландратская перепись Невьянских заводов, содержащая упоминание о Григории Яковлеве Сахарове, который «кормитца от иконного художества» с 1706 года. В это же время в Аятской слободе проживал и обслуживал запросы окрестных крестьян, прохожего и проезжего люда иконописец Яков Фролов. Несколько лет, с 1732 года, на Невьянском заводе «питался иконным промыслом» Иван Кузьмин Холуев, уроженец села Городец Нижегородской губернии (известного уже в первой половине XVIII века как старообрядческий центр), в 1735 году записавшийся в подушный оклад при Екатеринбурге. Трудно определить направленность творчества этих иконописцев — старообрядческую или официально православную, поскольку проблема старообрядчества стала более актуальной для горнозаводского Урала только в 1730-е годы и соответственно нашла подробное отражение в документальных источниках.

Основную роль в формировании общей уральской горнозаводской иконописной традиции сыграли изографы-старообрядцы. Около середины 1720-х годов на уральские заводы с Керженца перебрался ярославец Петр Заверткин, вероятно, работавший при Оружейной палате в Москве. Спустя несколько лет он ушел с Урала в ветковские старообрядческие слободы и вернулся на Нижне-Тагильский завод только в 1735 году. В начале 1730-х годов в лесных скитах близ демидовских заводов появился старообрядец поповского толка уроженец села Верходворское Хлыновского уезда священник Семен Ключарев (Вятский), более десяти лет занимавшийся здесь иконописью. С 1733 года жил и работал в Нижне-Тагильском заводе Григорий Андреевич Перетрутов (Седышев), состоявший в родстве с одним из иконописцев из патриаршей Благовещенской слободы Нижнего Новгорода. По местному преданию, Перетрутов «был царский иконописец при Петре Первом и бежал на Урал». Несколько позже остальных, в 1740 году, на Черноисточинском заводе А.Н. Демидова обосновался Иван Перфильевич Попов, уроженец села Галич Архангельской губернии. Еще малолетним его увезли на Выг, где он скорее всего получил подготовку как иконописец, потому что все 13 лет жизни на Урале занимался иконописанием. Меньше изучены биографии еще нескольких иконописцев-старообрядцев — С.Иванова, Т.Козмина, возможное влияние которых на процесс формирования «невьянской школы», на наш взгляд, невелико.

Известный на сегодня круг икон первой половины XVIII века, отражающий процесс выработки единых живописных «стандартов», ограничивается двумя-тремя десятками икон. Все они выполнены на прекрасно подготовленных ковчежных досках с торцевыми шпонками, монохромны по краскам, со светлыми, иногда почти белыми ликами, графичны по рисунку, с искусной палеографией. Иконографически ряд этих памятников не богат: иконы Спасителя, Богоматери, Николы и др. Следует отметить неоднородность икон того времени. В них можно проследить два творческих направления. Первое, более «северное» — для которого характерны плотные белые рельефные лики овальной формы, преобладание контрастных холодных оттенков синей и красной гаммы, живописный фон, выполненный растяжкой по цвету от темнок светло-синему, поля светлой охры. Второе отличается более мягким написанием ликов, более «глухими» и теплыми красками, использованием либо двойника, либо имитационного золочения для заполнения фонов, более темными полями, двойной полупрозрачной опушью, более простыми в орнаментальном отношении надписями. Стилистически, на наш взгляд, эти направления объединяет единственная датированная среди них икона «Богоматерь Египетская» 1734 года, унаследовавшая от первого направления белильные плави лика, фоновую растяжку по цвету, контрастность и яркость, а от второго — характерный санкирь, смягчающий белила, и более теплую общую цветовую гамму.

К сожалению, провести параллели между перечисленными иконописцами и известными нам иконами первой поло, вины XVIII века пока нельзя. Можно лишь констатировать, что работавшие в то время на Урале иконописцы могли представлять как традиционные иконописные центры — Оружейную палату, городов Поволжья, Русского Севера, так и вновь формировавшиеся старообрядческие иконные центры Ветки I и Выга. Без сомнения, именно появление здесь изографов-старообрядцев, очень уважаемых среди их единоверцев, сыграло решающую роль в становлении уральского иконописания.

В середине 30-х годов XVIII века закончился период «мирного» существования заводского старообрядчества, начался новый виток активного преследования староверов властями, в том числе и на Урале. Оценить степень влияния этих событий на развитие иконного дела сложно. Можно, лишь предположить, что старообрядцам-иконописцам, которых власти считали особо опасными раскольниками, приходилось нелегко. Не исключено, что в период усиления репрессий иконописцы временно переключались на торговлю и промыслы, даже не всегда связанные с изобразительным творчеством. Помимо пристального внимания «извне» как раз в это время урало-сибирское староверие проходит ста. дию важной внутренней трансформации. Острые противоречия между различными беглопоповскими центрами привели к тому, что главенствующую роль здесь стали играть поповцы горнозаводских районов. Упрочив свой духовный ав торитет, на фоне сильного ослабления поморцев, последовавшего после смерти А. Демидова в 1745 году, и разгрома Выговского монастыря в Невьянске в 1750 году, беглопоповское согласие (впоследствии, с 1840-х годов — часовенные) становится на заводах основным.

1760—1770-е годы — переломные в истории уральского иконописания. С этого времени прослеживается стилевое единообразие икон, количество которых увеличивалось с каждым годом. Хронологию и динамику унификации облика произведений местных иконописцев иллюстрируют многочисленные датированные памятники. Более разнообразной становится иконография, создаются сложные многофигурные произведения, например, «Никола Можайский со сценами жития и чудес» 1762 года. Стилистически все иконы ориентированы на Русский Север. Для них характерны:

1) качественные ковчежные доски с торцевыми шпонками;

2) белильное личное; 3) тонкие золотые разделки одежд; 4) колорит, построенный на комбинации разных оттенков красного, оранжево-коричневого, синего цветов; 5) своеобразный позем — покатые холмики с «цветами» в сочетании с традиционными лещадками; 6) охряные (от молочно-белого до желто-коричневого) поля; 7) золочение фонов; 8) безукоризненная, часто орнаментированная палеография. Подавляющее большинство икон небольшого размера, много двух и трехстворчатых складней, оправленных в металлические (медный сплав) рамы. Выделенные особенности, конечно, не отрицают наличия некоторых, иногда явных, отличий между иконами, вышедшими из разных мастерских.

О существовании на горнозаводском Урале старообрядческой иконописной школы («невьянской») можно говорить с последней четверти XVIII века, когда здесь работало уже третье-четвертое поколение мастеров. Отдельного замечания в этом контексте заслуживает участие иконных традиций Выга и Ветки в развитии «невьянской школы». Их возможные влияния прослеживаются пока только на уровне персоналий. Практически полное отсутствие атрибутированных ветковских икон XVIII века делает какие-либо акценты преждевременными. Участие Выга здесь более вероятно. Однако и о нем можно говорить лишь гипотетически, отталкиваясь от факта функционирования в Невьянске духовного и культурного представительства поморского согласия, поддерживавшего тесные связи с северным общежительством. Известно, что производимые на Выге культовые предметы: иконы, медные образа, рукописные книги и т.п. — рассылали в поморские общины по всей России, но опять же из-за недостатка атрибуционной информации выявить эти памятники очень трудно. К тому же не до конца определено время формирования единой собственно выговской иконописной традиции. Некоторая общность «северной» стилистики выговских и уральских икон совсем не обязательно свидетельствует о взаимовлиянии. На наш взгляд, это скорее говорит о схожих художественных истоках, к тому же первые изографы Выга, как и Невьянска, были выходцами из разных мест — Каргополя, Вязников, Архангельска, Новгорода и др.

Завершение складывания «невьянской» иконы совпало по времени с изменениями в религиозной и социально-экономической политике государства, а также с продолжением процессов культурной самоидентификации уральской беглопоповщины. С воцарением Екатерины II отношение власти к «раскольникам» стало более либеральным. Наряду с общими экономическими (отменой внутренних таможенных пошлин, государственных монополий, разрешением свободно основывать промышленные предприятия и т.д.) и социальными (изданием «Городового положения» и «Жалованной грамоты» городам) нововведениями это способствовало росту и усилению влияния торгово-промышленных и ремесленных кругов старообрядчества Легализация и упрочение положения уральских купцов-старообрядцев еще больше укрепили финансовую автономность местной беглопоповщины, что стало одной из причин ее окончательного обособления от собратьев европейской части России. Обособление уральцев проявилось и в производстве собственных культовых предметов, что и объясняет последующее распространение «невьянской» иконы на востоке России. В то время иконописцы-старообрядцы могли не только спокойно работать, но и в лице всей уральской беглопоповщины обрели постоянного и очень состоятельного заказчика, нацеленного на стимулирование своей собственной иконописной традиции.

Возможно, именно это пристальное «внимание» верхушки горнозаводского купечества к работе иконников и вызвало начавшееся в 1780-е годы постепенное видоизменение облика «невьянских» икон. Иконопись здесь носила характер ремесла, то есть мастера работали только на заказ. В стилистике икон нашла отражение эволюция культурно-бытовых запросов представителей торгово-промысловых кругов (наиболее состоятельная их часть, перебравшись в Екатеринбург, с 1781 года имевшего статус города, стала горожанами). Проводниками новых тенденций, на наш взгляд, стали иконописцы династии Богатыревых, работавшие в Невьянске с 1778 года. По всей видимости, чуть больше десятилетия понадобилось Ивану Васильевичу Богатыреву (обучавшемуся иконописи скорее всего в Невьянске), чтобы в русле «невьянского» стиля разработать свой «фирменный почерк» (1791 годом датирована его подписная икона «Апостолы Петр и Павел со сценами жития», хранящаяся в Государственной Третьяковской галерее). Иконописцы, работавшие в традиционной «невьянской» манере, «сопротивлялись» нововведениям до самого конца XVIII века (пример тому написанные в разной манере иконы «Голгофа» и «Рождество Богоматери со сценами жития», датированные 1799 годом).