г. Москва, ул. Большая Никитская, д. 37 стр. 1
Издревле люди использовали украшения для обозначения своего статуса и демонстрации богатства. (Бусы из редких раковин или камней, широкий драгоценный воротник- ожерелье «ускх» фараонов Древнего Египта, древнерусские гривны и бармы, диадимы византийских императоров, короны — все это в разное время было символами монаршей власти.
Со временем украшения получили более широкое распространение и перестали быть только символов власти. Так, золото, серебро, редкие крупные самоцветы, усеивая вороты и запястья парадных одежд, выделяли древнерусскую элиту. Бояре своими драгоценностями демонстрировали не только богатство, но и знатность, древность рода, свою значимость в жизни государства. В новое время двор, формировавшийся вокруг монарха, включал, наравне с представителями древних боярских фамилий, людей более низкого происхождения и даже иностранцев (к ним на Руси всегда относились настороженно, старались от них дистанцироваться, например, посредством одежды). Чтобы двор как единое целое выделялся из общей массы населения, парадные одежды мужей и дам начали украшать бриллиантами, обилие которых как бы очерчивало сверкающим ореолом русский двор. Бриллианты стали новым показателем благосостояния, знатности и власти.
Любовь к алмазу формировалась постепенно. В украшениях его начали использовать примерно с XV века, после того, как Людовигу де Беркгу этот камень, наконец, удалось огранить. Алмаз тогда шлифовали в форме правильной четырехсторонней пирамидки, иногда спиливая ее верхушку и получая при этом сверху квадратную площадку. Камень будто бы «пробовали на вкус», используя как мелкие искры рядом с яркими самоцветами и эмалями. В брошах и подвесках он не бросался в глаза, покоясь в высоком глухом касте. Новые достижения в гранильном деле — изобретение «розы» и бриллиантовой' огранки — привлекли к невзрачному алмазу пристальное внимание, не ослабевающее и по сей день. С середины XVII века стали распространяться украшения из одних алмазов (!) с лишь эпизодическим включением цветных камней.
Первые русские произведения, основную роль в которых играют алмазы, — венцы Иоанна и Петра Алексеевичей. Обе шапки сплошь покрыты золотыми с алмазами запонами в форме розеток и двуглавых орлов, а также ажурными запонами с «репьями». Покоясь на голове, венец выглядел единым сияющим нимбом, укореняя в сознании народа постулат о богоизбранности монарха. Такую же функцию выполняла и Большая императорская корона — ее бриллианты, сверкая, просто растворяли каркас, делая венец сплошным парящим сиянием. Но если сияние Большой императорской короны — заслуга бриллиантов, искусно ограненных и посаженных под разными углами, то в декоре шапок использованы исключительно алмазы-розы и таблицы, бриллиантовая огранка в украшениях появилась в России лишь во время правления Анны Иоанновны.
Постепенно алмазы, благодаря развитию бриллиантовой огранки, которая наилучшим образом выявляет изумительный блеск камня, стали активно использовать практически во всех видах украшений. С их помощью не только демонстрировали богатство и выделяли двор, но и отмечали особо отличившихся перед царем и отечеством, подчеркивали благоволение монарха к отдельному человеку. К тому же и сами украшения, символизируя те или иные понятия, девизы, становились выразительным языком галантного общества.
В начале XVIII столетия начали появляться новые, европейского вида украшения. Обладание ими (выполненными ювелирами-иностранцами) было привилегией императорского дома. В отличие от Петра, вкусы которого отличались «величественностью своей простоты», его супруга — Екатерина — любила роскошь и, как рассказал в своих «Записках...» голштинский министр граф Бассевич, была «окружена, согласно воле монарха, царским блеском ... Двор ее, который она устраивала совершенно по своему вкусу, был многочисленен, правилен, блестящ, и хотя она не могла вполне отменить при нем русских обычаев, однако ж немецкие у нее преобладали». Будучи невысокого происхождения, императрица наиболее остро, если не сказать болезненно, ощущала потребность в дорогих украшениях. Как отметил князь М.М.Щербатов: «Любила она и тщилась украшаться разными уборами и простирала свое хотение до того, что запрещено было другим женщинам подобные ей украшения носить, яко то убирать алмазами обе стороны головы, а токмо позволяла убирать левую сторону». Таким образом, украшения использовались знаково, утверждая и укореняя новую власть.
Этот указ оставался в силе и при Елизавете Петровне. Свидетельство тому — портрет С. С.Яковлевой (И.Я.Вишняков. 1756 г., ГЭ), где шпильки с головками-цветками украшают гладкую прическу по левой стороне от центрального эгрета в виде букета. Даже ребенок (И.К.Березин. «Портрет Е.Н.Тишининой». 1758 г., ГТГ) украшен букетиками роз лишь по левой стороне головы.
В Государственном Историческом музее хранится весьма интересный портрет кашинской купчихи Ждановой (неизвестный художник, 1830-е гг.). Женщина изображена в темном, тщательно скрывающем волосы (в соответствии с древнерусской традицией) платке, унизанном мелким речным жемчугом. Любопытно, что имитация исконно русского очелья неполная — полоса из нескольких рядов жемчужин расположена лишь по правой стороне головного убора. Видимо, нюансы указа были к тому времени уже забыты, ведь украшать полагалось левую сторону. Этот портрет свидетельствует о зарождающихся амбициях купечества — стремлении войти в высшее общество, — более ярко проявившихся в конце XIX века.
Анна Иоанновна продолжила начатый ее предшественницей процесс обустройства императорского двора. Как отмечал тот же князь Щербатов, она «любила приличное великолепие императорскому сану... умножены стали придворные чины, серебро и злато на всех придворных заблистало, и даже ливрея царская серебром была
покровенна». Не успев оформиться, русский двор настойчиво стремился затмить французский в богатстве и великолепии. На создание предметов роскоши тратятся огромные средства. Фельдмаршал Миних в своих записках, в главе «Образ правления при императрице Анне Иоанновне», отмечает, что в угоду временщику Бирону «истрачены были многие миллионы на драгоценности и жемчуги для семейства Бирона» и что «ни у одной королевы в Европе не было бриллиантов в таком изобилии, как у герцогини Курляндской». Портрет Бенигны Бирон (неизвестный художник, 1737—1740 гг., Самарский музей) наглядно демонстрирует эти слова. Здесь бриллиантовая парюра состоит из эгреты, шпилек, серег, галсбанта, запои на рукавах и корсете. И все это великолепие — на женщине, не принадлежавшей к императорской фамилии, что свидетельствует о постепенном распространении модных драгоценностей и среди придворных дам.
При Елизавете Петровне русский двор как бы соревновался с французским. В результате чего возник вариант европейского рококо — елизаветинский стиль. По справедливым замечаниям многих исследователей, Россия сохранила наибольшее количество шедевров, представляющих стиль рококо в украшениях. В Алмазном фонде целая витрина (из трех отведенных историческим драгоценностям) содержит эти вещи.
Все предметы елизаветинского рококо отличают живописность и своеобразный натурализм. «Большой букет» (около 1760 г.) навевает воспоминания о сказе «Каменный цветок». Мастерство ювелира так сплавило алмазы и металл, что оправа практически не заметна, и цветок ириса кажется выполненным из одного камня. Один из лепестков — уникальный сиреневый бриллиант, заключенный в ажурную оправу; остальные бриллианты, для достижения живописного эффекта, — на подложке из разноцветной фольги.
Двор Елизаветы Петровны можно с уверенностью назвать царством оживших иллюзий. С одной стороны — роскошь и расточительность, блеск бриллиантов, огромное количество нарядов. А с другой — почти нищенский быт с постоянно перевозимой из дворца во дворец и поэтому постоянно ломающейся мебелью, сыростью и холодом жилых покоев, с долгами придворным ювелирам.
Расточительность «особенно проявлялась в одежде, экипажах, банкетах и празднествах ... а императрица показывала всем пример ... и настаивала, чтобы придворные поддерживали подобный же блеск» (В.Тимирязев «Дочь Петра Великого»). И придворные изо всех сил старались соответствовать: «Наряды дам очень богаты, равно как и золотые вещи их; бриллиантов придворные дамы надевают изумительное множество. На дамах сравнительно низшего звания бывает бриллиантов на 10—12 тысяч рублей» (из записок придворного бриллиантщика Позье).
Порой, не имея возможности позволить себе такое великолепие, однако будучи вынужденными соответствовать блеску, дамы носили роскошные по исполнению и рисунку украшения, но... из фальшивых камней. Так, Позье, как сам он и описал, для приехавших тетки и племянницы Петра III «...наделал несколько уборов из фальшивых камней разных цветов, подобрал и перемешал с бриллиантами так, что невозможно было догадаться, что камни не настоящие. Это произвело огромный эффект, и приезжие несколько являлись все в разных уборах, и наши дамы надивиться не могли, как это у них так много вещей из таких отличных камней, с таким вкусом подобранных и отделанных». К этой уловке с перемешиванием в украшениях драгоценных камней и их имитаций (для удешевления произведения в целом) часто прибегали небогатые семейства, вынужденные вести светский образ жизни. Поэтому у иностранцев складывалось впечатление, что «даже и те, у кого семейство в долгах, щеголяют великолепными драгоценностями» (В.А.Бильбасов «История Екатерины II»).
Отличительные признаки украшений елизаветинского стиля — вариативное использование драгоценных камней. Во-первых, для каждого камня подбиралась своя огранка, при этом достигалось выигрышное звучание каждого камешка в общем рисунке изделия. Во- вторых, как правило, делалась подложка из цветной фольги, что усиливало окраску камня и скрывало его изъяны.
В- третьих, старались избежать плоскостности изделия, для этого камни закрепляли под различными углами, выгибали щитки колец, стебельки букетов размещали на разных уровнях, оживляли и заставляли трепетать цветочки при помощи миниатюрных пружинок. Фантазия и мастерство ювелира плюс качество исполнения делали уникальными даже самые заурядные украшения.
Екатерина II не стремилась лишний раз подчеркивать свой императорский титул. Ее украшения были декоративным элементом строго упорядоченного рисунка (согласно канонам классицизма), не кричащими на языке «символов и эмблематов» о «трудолюбии и неусыпности в делах государства, науки, искусства и художества» (как украшения Елизаветы Петровны). И уж, конечно, совсем не актуален стал запрет на полное украшение причесок. Свидетельство тому — портрет М.М.Черевиной (Г.С.Островский. 1774 г., Солигаличский музей). Здесь мы видим девять шпилек с алмазами по обеим сторонам высоко начесанной прически. Более поздние прически ампира тоже украшали шпильками и золотыми колосьями с обеих сторон.
По общему мнению современников, бывавших в Версале, двор Екатерины II считался самым блестящим в Европе. «Следы древнего азиатского великолепия смешивались с европейскою утонченностью. Из различных предметов роскоши, отличающих русскую знать, ничто так не поражало нас, иностранцев, как обилие драгоценных камней, блестевших на различных частях их костюмов. В большей части европейских стран эти дорогие украшения (кроме немногих знатнейших или самых богатых лиц) составляют почти исключительную принадлежность женщин. Но в России мужчины в этом отношении соперничают с женщинами», — писал путешественник Уильямс Кокс. Особенно это актуально для времен Екатерины II. Все фавориты, в том числе и Потемкин, получали от императрицы множество бриллиантовых подарков. По словам современников князя Таврического, его парадные костюмы были осыпаны бриллиантами и стоили сотни тысяч рублей. Так, например, 9 мая 1791 года, давая праздник в Таврическом дворце в честь императрицы, «он имел на себе ... алый фрак и епанчу из черных кружев ... Всюду, где только на мужском одеянии можно было употребить бриллианты, оные блистали. Шляпа его была оными столь обременена, что трудно стало ему держать оную в руке. Один из адъютантов его должен был сию шляпу за ним носить». Кроме того, даже танцовщики— 24 пары, представшие на этом празднике, — были в белых атласных платьях, украшенных бриллиантами.
Императрица, с ее европейскими вкусами и привычками, не смогла обуздать эту страсть придворных к поистине восточному великолепию. Да и сама она была ею захвачена.
Портрет А.Б.Куракина работы В.Л.Боровиковского (1801 —1802 гг., ГТГ) наглядно демонстрирует екатерининского вельможу во всем его бриллиантовом блеске. Если просто перечислить детали и предметы, украшенные алмазами, получится, что они во всем облачении: бриллиантовая эполета, удерживающая на правом плече ленту ордена св. Андрея Первозванного, бриллиантовые орденские знаки, эфес шпаги, пряжки на ботинках, брошка на треуголке. Все в костюме бриллиантового князя, вплоть до пуговиц и обшлагов на рукавах, краев кафтана и камзола, сверкает и переливается. «Таков же и генерал Корсаков, — пишет в своих письмах на родину (1806 г.) подруга княгини Дашковой, мисс Вильмот, — осиротевший фаворит, которого можно почти назвать алмазным видением».
Образ украшения парадных одежд бриллиантами демонстрируют портреты и сохранившиеся нашивки. Ювелир получал заказ на выполнение не только отдельных законченных произведений, но и деталей, которые лишь нашивали на платье, образовывая целое. Эти бриллиантовые нашивки можно разделить на два вида. Первые — полосы металлических «кружев» (например, хранящиеся в Алмазном фонде нашивки на кафтан, состоящие из 365 частей), которыми украшали края рукавов, подол, обшлага камзолов и т.д. Вторые имели форму бантиков (как на портрете А.П.Шереметьевой в карусельном костюме неизвестного художника второй половины XVIII в. Около 1760 г., ГЭ) или S-образных завитков, которые пришивали на платье, имитируя рисунок на ткани.
Традиция нашивания украшений на парадное платье восходит к комплексу древнерусских драгоценных уборов. Покрывая и совершенно скрывая ткань, украшения, отдельные камни, золотые и серебряные нити превращали простое по крою одеяние в единое законченное произведение — «ювелирный костюм». В Новое время нашивные украшения продолжают существовать, располагаясь локальными зонами, подчеркивая структуру платья, изгибы фигуры, не создавая при этом единого сплава с тканью.
На портретах императрица Екатерина I предстает в платьях, декорированных именно нашивными украшениями. Это — и горизонтально расположенные на корсаже нити алмазов, и брошь с тремя жемчужными подвесками по центру; это — золотой позумент на корсаже и запоны, собирающие живописные складки на рукавах; это — нити жемчуга, нашитые на рукава, корсаж и подол платья — все подчеркивает индивидуальность фигуры, но никак не покрывает ее сияющим рисунком.
Как мы видим, ювелирные нашивки женского платья в петровское время не отличались системностью, при которой образуется единый образ костюма, а располагались зонально. Декольте обрамляла «берта» (фр. berthe — название огромного воротника-колье из драгоценных камней, жемчуга, иногда дополненное каплевидными подвесками), ее можно увидеть на портрете Е.А.Ушаковой (неизвестный художник Р.Н.Никитин (?), ПТ).
Здесь берта представлена в виде широкой в центре и сужающейся на концах гирлянды алмазов с тремя жемчужными грушевидными подвесками. Вообще уже само название указывает на «генетическую» связь украшения с платьем. Однако в России, как, впрочем, и в Италии (свидетельство тому — портрет Анжелы Марии Ааркари Ломбарди. Около 1700 г. Картинная галерея Уолтерса. Балтимор), берта декорирует лишь верх центральной части корсажа. Это украшение уже не вполне может именоваться «воротником», поэтому его нашивной характер, в принципе, не обоснован.
Еще одно нашивное украшение Нового времени — «стомашер» (stomacher — в Англии, или «пьес д’эсто- ма» — во Франции) позаимствовало название у центральной V-образной части корсажа, так как именно здесь оно и располагалось.
Стомашер мог быть расшит золотым позументом, мог представлять собой сплошной трехмерный цветочный узор из бриллиантов, как, например, на портрете королевы Шарлотты Мекленбург-Стрелицкой, или же быть огромной «брошью» из металла и драгоценных камней, состоящей из двух или трех частей. Трудно сказать, существовали ли подобные грандиозные произведения ювелирного искусства в России. Самих вещей, как и в случае с бертой, не сохранилось. И даже портреты не дают однозначного ответа. Однако, скорее всего, г именно стомашер в виде сплошного золотого панциря с акцентированными полукружиями груди и золотыми кистями позумента по сторонам декорирует платье Екатерины I (на портрете работы Ж.-М.Натье). Кованые пластины золота с бриллиантовыми гирляндами украшают также платье Н.Я.Демидовой (неизвестный художник. 1760 г., ГИМ), а стомашер(?) Бенигны Бирон имеет несколько текстильный оттенок — основной рисунок выполнен кружевами, а отдельные бриллиантовые запоны расставляют сверкающие акценты.
Со времен Елизаветы Петровны ювелирные нашивки понемногу стараются заменить съемными украшениями. На смену стомашерам приходят «трансформеры».
В их числе — «пластрон» (от фр. plastron — нагрудник), который мог использоваться не только как брошь, декорирующая по контуру "V"—образную часть корсажа, но и как ожерелье. К «трансформерам» также можно отнести украшения в
виде букетов. Они могли быть тремя самостоятельными украшениями или одним большим, если их соединить. Букеты использовали не только как украшение корсажа, но и в прическе. Таков Малый букет (шпилька на корсаж) второй половины XVIII века, выполненный из бриллиантов, золота и серебра (хранится в Алмазном фонде).
Прически украшали и появившиеся в петровскую эпоху шпильки с ювелирными дрожащими головками, которые тогда называли «тресила» и «тресульки» — от французского слова, означающего «коса». Во времена же Анны Иоанновны за ними закрепляется название «цитернадели» — от немецкого словосочетания «zittern» — дрожать и «nadel» — булавка, шпилька.
Бриллианты россыпью украшали ткань платья, блистали на шее, дрожали в прическе, в ушах, осыпали миниатюрные коробочки и футляры, превращая не ювелирные вещи в драгоценности.
Такими вещами можно назвать «фермуар» (от фр. fermoir — застежка, замочек) — ювелирно оформленную застежку колье и браслета, а также «шатлен» (от фр. chatelaine — цепочка). Шатлен был как мужским, так и женским украшением, на нем носили мелкие предметы: печатки, ключи, несессеры с ножничками, наперстком, зубочисткой, уховерткой, записную книжечку, кошелечек, часы.
Часы — тоже, в принципе, не ювелирная вещица — считались роскошью, поэтому их стремились преподносить как можно более эффектно. Почти у каждого известного часовщика был
постоянный ювелир, которому он заказывал футляры к своим механизмам. На портрете К.И.Тишининой (И.Я.Вишняков. 1755 г., Рыбинский музей) часы — единственное украшение, они спускаются на шатлене с пояса, выглядывая из-за левой фалды платья. Появлялись даже часы в виде перстня. Например, ювелир Позье из заграничного путешествия привез в подарок императрице Елизавете Петровне «кольцо с маленькими часиками осыпанными бриллиантиками». Но это были единичные экземпляры.
Как модное дополнение к туалету можно рассматривать миниатюрные коробочки, которые, выполняя определенные функции (табакерки, мушечницы, коробочки для румян), были, в принципе, милыми безделушками, созданными для услады глаз. Мода на табакерки была столь распространена, что они стали практически неотъемлемой частью парадного костюма. Их старались держать так, чтобы они были замечены. Табакерки дарили (они стали даже дипломатическими подарками), ими награждали, словно орденами. Их крышки украшали бриллианты в сочетании с эмалью, с гладкой или чеканной золотой поверхностью, с редким цельным агатом или нефритом. На крышечках отдельных, весьма скромных в декорировке коробочек основным украшением была продольная полоска из ограненных камней,
Даже такой не ювелирный, в принципе, предмет, как эполета, превращается в настоящее украшение. Эполета — не просто украшение, а награда. К примеру, ею был награжден князь Н.Б.Юсупов. «Он имел все российские ордена, портрет государя, алмазный шифр, и когда не знали уже чем его наградить, то была ему пожалована одна жемчужная эполета» (Д.Благово. «Рассказы бабушки»).
Со времен Екатерины II фрейлины и статс-дамы ее императорского величества стали носить, как знак отличия, золотой с бриллиантами вензель императрицы, увенчанный императорской короной, — алмазный шифр. При Екатерине II фрейлин было «всего двенадцать девиц», и это звание было почетно. В годы царствования Александра I «во фрейлины назначались дочери тех вельмож, которые особо отличились, за личные симпатии императора к родителям, за «красивые глазки» — т.е. «хорошенькое личико» (Записки графа Михаила Дмитриевича Бутурлина). Таким образом, штат фрейлин весьма расширился, и алмазный шифр стал «в то время вполне заурядной вещью» (В.М.Головина. «Мемуары»).
В XIX веке ношение ювелирных украшений подвергалось регламентации. Наиболее дорогие украшения с бриллиантами и другими драгоценными камнями стали прерогативой женщин. Теперь богатство и социальное положение семьи подчеркивал не мужчина, а его спутница. А придерживавшиеся прежних традиций мужчины (украшавшие свой костюм бриллиантами) воспринимались уже как «алмазное видение». Регламентировалось даже время и место ношения украшений. Бриллианты можно было носить вечером и при дворе, что подчеркивало торжественность и значимость мероприятия, а также его посетителей. Для дневного ношения использовались украшения более скромные — с полудрагоценными и поделочными камнями. Однако были случаи ношения бриллиантовых украшений и днем. Именно так «эта черноволосая, рослая и мужеподобная особа, густо нарумяненная и всегда с самого утра сверкавшая бриллиантами...», стремилась подчеркнуть свою исключительность. «Принцесса приняла его в окружении множества собачек, парадно разодетая и даже в бриллиантах, как будто собралась ехать ко двору. Граф выразил опасение, что появился не вовремя: вероятно, ее высочество намеревается выехать из дому; ее высочество изволили ответить, что принцесса Пармская всегда должна быть так одета из уважения к себе» (Стендаль. «Пармская обитель»). Наверняка у этих художественных образов были реальные прототипы, старавшиеся удовлетворить свои амбиции с помощью бриллиантов.
Итак, украшения из бриллиантов становятся непременным атрибутом двора, его отличительным знаком. И чем больше украшений, чем крупнее в них камни (пусть даже ненатуральные), тем лучше, ведь Россия старается затмить этим блеском всех и вся. Поэтому бриллиантами расплачиваются при игре в карты, их подают дамам в хрустальных чашах, ими усеивают пуговицы и пряжки туфель, орденские знаки и эфесы шпаг. Драгоценности сияющим ореолом окружают фигуры знати, выделяя ее из числа простых смертных. Судить об этом в полном объеме мы можем, всматриваясь в портреты людей того времени. Многие драгоценности не сохранились, так как были переделаны в соответствии с изменчивой модой. Огромное количество вещей было вывезено из страны в периоды войн и революций. Что-то утеряно безвозвратно, что-то «всплывает» в зарубежных музеях и частных коллекциях. Лишь благодаря портретам мы можем говорить о стомашере в русском придворном костюме, о существовании эгрета в начале XVIII века (они фигурируют всего на двух портретах Екатерины I). С другой стороны, украшения могут стать датирующим признаком живописного произведения, указать на статус и общественное положение портретируемого. И несмотря на то, что живопись весьма условно передает огранку камней, нельзя не заметить, что алмазы на коронационном платье Анны Иоанновны тускловаты, переданы более темными, так как огранены розой, а украшения Бенигны Бирон и великой княжны Натальи Алексеевны (И.Милюков. 1731 г., ГРМ) — более сочные, с подвесками — панделоками и бриолетами. Эти портреты помогают приблизительно определить время распространения в России бриллиантовой огранки, которая (и вариации которой) заставила ослепительно блистать русский двор XVIII века.
Татьяна КАРСАКОВА
Иллюстрации предоставлены автором.
ДЕКАБРЬ 2003
АНТИКВАРИАТ ПРЕДМЕТЫ ИСКУССТВА И КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЯ
Новый год 
