Портрет Елены Людвиговны Мне очень понравился и с художественной, и с психологической стороны.
Из письма Ирины Георгиевны Коровай
Май, 2004
В истории сибирского авангарда 1910—1920-хгодов художники Михаил Иванович Курзин (1888— 1957) и Елена Людвиговна Коровай (1901—1974) занимают особое положение. Творческая судьба живописцев завораживает энергией и жаждой деятельности: с конца 1910-х годов они много путешествовали, принимали участие в выставках, открыли Музей новой живописной культуры в Барнауле, вели художественные студии. М.И. Курзин и Е.Л. Коровай примыкали в то время к одному из главных направлений в искусстве — футуризму. Современные исследователи отмечают, что с их отъездом в середине 1920-х годов в Среднюю Азию «деятельность левых в Барнауле прекратилась».
Несомненно, художникам приходилось работать в крайне тяжелое, неоднозначное время. Известно, что еще в 1918 году вождь большевиков Ленин настаивал на замене авангардистов художниками-реалистами и требовал от А.В. Луначарского пресекать выступления футуристов. К середине 1930-х годов — времени «агрессивнейшей политизации» художественной жизни в стране — о бывших барнаульских авангардистах забыли надолго.
Ситуация изменилась лишь в конце 1980-х годов. Искусство мастеров далеких 1920—1930-х становится востребованным, о чем свидетельствуют выставки, серьезные научные исследования, красочно изданные альбомы. Благодаря устойчивости этого положения, неизменную актуальность приобретают любые новые изыскания, касающиеся жизни и деятельности прославленных авангардистов.
Известно, что омские художники Н.А. Мамонтов (1898—1964) и В.И. Уфимцев (1899—1964) в 1920-е годы тесно взаимодействовали с барнаульскими футуристами, поэтому особенно важными и значимыми являются свидетельства таких контактов. Например, Николай Мамонтов был замечательным портретистом, и в его творческом наследии имеется множество самых разнообразных портретных изображений. Своей оригинальной манерой исполнения и ярким внешним сходством эти работы представляют не только большой художественный интерес, но и обладают исторической значимостью, так как демонстрируют интереснейшую галерею современников художника. Так, обращают на себя внимание редкие, если не единственные, портреты художников Виктора Уфимцева, Ильи Волкова, Петра Осолодкова, Владимира Тронова, поэта Игоря Славнина, писателя Антона Сорокина и других1. Портреты, как правило, датированы и подписаны, однако встречаются и анонимные изображения.
В последней группе памятников внимание автора привлекли небольшие погрудные изображения молодого мужчины и девушки (собрание ОГИК — Омского Государственного историко-краеведческого музея), написанные Николаем Мамонтовым в 1918 году. Портреты отличаются стилистическим и композиционным единством, схожей техникой исполнения (бумага, масло) и временем создания. И даже две последние цифры — «18», от даты «1918» — на работах расположены одинаково: справа, на светлом фоне, что также в значительной степени свидетельствует о единовременном исполнении обоих произведений. Поэтому у автора статьи не возникало сомнения в том, что Н.А. Мамонтовым созданы «парные» по характеру портреты не только близких художнику, но и связанных узами между собой молодых людей.
Поэтому в 1998 году при подготовке и отборе живописных и графических работ для экспонирования на выставке, посвященной 100-летнему юбилею Николая Андреевича Мамонтова (Омский краеведческий музей), было выдвинуто предположение о том, что живописные портреты 1918 года могут изображать Елену Людвиговну Коровай и Михаила Ивановича Курзина. Трудности в исследовании для автора в тот период заключались в отсутствии расширенных биографических сведений о барнаульских мастерах, а также необходимых для атрибуционной работы фотографий или домашних адресов близких и родственников, к которым можно было бы обратиться за помощью. Единственное, на что можно было опереться, — это книги воспоминаний поэта АН. Мартынова и художника В.И. Уфимцева, сохранивших живые образы своих3 друзей и соратников по искусству .
Благодаря выходу в свет альбома «Авангард, остановленный на бегу» (1989), а также содействию, оказанному И.Г. Девятьяровой в приобретении фотографий молодой Елены Людвиговны Коровай6, появилась возможность убедиться в правильности предположения относительно женского портрета. Оставалось заручиться мнением проживающей в Москве дочери художницы Ирины Георгиевны Коровай, которая, получив фоторепродукции портретов 1918 года кисти Н.А. Мамонтова, ответила, что «с большим интересом их смотрела», и согласилась с тем, что на женском портрете изображена Елена Людвиговна Коровай. При этом Ирина Георгиевна добавила: «Портрет Елены Людвиговны мне очень понравился и с художественной, и с психологической стороны»7.
Мужской портрет, таким образом, стал затрагивать одну из самых сложных, важных и обсуждаемых вопросов портретного искусства — проблему сходства. Исследователям известно, насколько большое значение имеет для атрибуции внешнее сходство с моделью. Так, благодаря выходу в свет альбома «Авангард, остановленный на бегу», стали доступны воспроизведенные там фотоизображения молодого бритоголового Михаила Курзина (фотографии ЕЛ. Коровай в альбоме отсутствуют). При сравнении их с атрибутируемым мужским портретом, проступают общие черты — овал лица, форма носа, немного обозначенные, как бы запавшие глазницы; даже твердый волевой взгляд и «бритоголовость» говорят в пользу того, что на живописной работе Мамонтова может быть представлен Михаил Курзин8. Однако, чтобы окончательно в этом убедиться, необходимы были дополнительные данные. И.Г. Коровай посоветовала обратиться к проживающему в Москве Валерию Александровичу Волкову, который в далекие 1950-е годы был знаком с М.И. Курзиным и мог бы способствовать атрибуции произведения9.При встрече с автором статьи ВЛ. Волков выразил сомнение в том, что на портрете изображен М.И. Курзин. Правда, он впервые увидел Курзина в Ташкенте во второй половине 1950-х годов по возвращении художника из «сталинских» лагерей уже немолодым и больным человеком10. При этом В.А. Волков отметил сходство проницательного взгляда мужчины на портрете с запомнившимся ему на всю жизнь «острым» взглядом самого М.И. Курзина, но тем не менее не смог поддержать выдвинутую автором гипотезу.
Однако важное визуальное наблюдение и небольшое свидетельство одного из современников художника позволяют автору статьи отстаивать свою версию. Рассматривая портреты, замечаешь, что оба — Курзин и Коровай — были рыжеволосыми; обаятельный Курзин и очаровательная Елена Коровай имели густые ярко-рыжие волосы; такими их и запечатлел Мамонтов. Курзина к тому же отличал красноватый оттенок кожи лица. Можно вспомнить выразительное замечание по поводу его внешности художника В.А. Фадеева, который был свидетелем сцены, развернувшейся на собрании в Союзе художников в Ташкенте: «В самый кульминационный момент полемики, когда сгущенный воздух был достаточно наэлектризован проблемами, и, почувствовав, что атмосфера предельно накалилась и уже созревала для основного удара, слово брал главный «бомбардир». На середину зала выходил задористый Михайло Курзин — загорелый, плотный и красный, как помидор»11. Все это можно увидеть на портрете Курзина.
Таким образом, работу по атрибуции женского портрета, исполненного Н.А. Мамонтовым, на котором запечатлена Елена Людвиговна Коровай, удалось завершить благодаря наличию фотографий и подтверждению обнаруженного сходства с дочерью художницы — Ириной Георгиевной Коровай12. Исследование же мужского портрета автором не может быть завершено в виду известных обстоятельств...13.
Татьяна ЕРЕМЕНКО
Иллюстрации предоставлены автором.
Автор выражает благодарность за содействие в поиске необходимого материала дорогим коллегам А.Е. Чернявской, И.Г. Девятьяровой, Ф.М. Буреевой, Е.В. Когут, фотографу М.М. Фрумгариу.