О свежих веяниях в искусстве, сибиряки в накале XX века узнавали со страниц прессы и на выступлениях редких гастролеров. Их несли с собой беженцы из европейской чacmu России, оказавшиеся за Уралом во время революции и Гражданской войны. Так к концу 1910-х годов до Сибири докатился футуризм, который объединял, как известно, разнообразные авангардные художественные движения.
В Омске футуристические настроения отразились в деятельности группы «Червонная тройка» (1921—1923 гг.). Это был вольный, основанный на дружеских контактах союз молодых художников и поэтов. Устава и четкой программы он не имел, но цель его была вполне определенной и имела характер просветительский — на выставках и литературных выступлениях внедрить в умы горожан идеи и формы новейших художественных течений. Не менее важной задачей молодежи было утверждение себя как носителей нового.
В формировании омичей-футуристов решающую роль сыграли деятели культуры, приехавшие в Омск в 1918—1919 годах во время Гражданской войны. Город на Иртыше стал тогда столицей «белой» России. В стане Колчака нашли прибежище беглецы от советской власти, голода и разрухи. В их числе было немало художников. Наиболее яркий след в душах артистической молодежи оставили мартовские гастроли Давида Бурлюка «Отец российского футуризма» привез с собой выставку, на которой кроме художников традиционного реалистического направления экспонировались произведения Н. Калмакова, Н. Кульбина, Д. Мощевитина, Е. Спасского, самого Д. Бурлюка и даже лавочные вывески. Незабываемыми были и устроенные Бурлюком шумные «поэзо-вечера», об одном из которых вспоминал позднее В.И. Уфимцев, в то время ученик студии А.Н. Клементьева. «С вечера я ушел футуристом, и мои взгляды на святое чистое искусство изменились», — признавался он (Уфимцев В.И. Говоря о себе. Воспоминания. М., 1973).
Виктор Уфимцев — организатор и лидер «Червонной тройки». Универсально одаренный художник, музыкант, любитель и знаток поэзии, он страстно увлекался художественными опытами авангардистов. Писал станковые картины, работал в театре, занимался печатной графикой, фотографией. Уфимцев объединил вокруг себя единомышленников, стремящихся, как и он, к претворению достижений современного искусства в своем творчестве и их популяризации. В круг его товарищей вошли бывшие студийцы Клементьева, студенты Сибирской художественнопромышленной школы (Худпрома), недавние воспитанники гимназии. Среди художников, которые в будущем обретут известность и признание, назовем Петра Осолодкова, Айно Бах, Георгия Белоуско, Георгия Бибикова, композитора Виссариона Шебалина, поэта Леонида Мартынова.
У приверженцев нового искусства были еще свежи в памяти выступления Бурлюка, еще рядом находились выходцы из России, свидетели и участники авангардных экспериментов, происходивших в центре. Один из них — художник Евгений Спасский, застрявший в Омске из-за разрухи на транспорте. Уфимцеву нравятся его взгляды: «...художник не должен быть вне массы, не должен уходить от народа, а [должен] все время вращаться среди него. Как древние пророки — учить и проповедовать. Тянуть толпу за собой» (Виктор Иванович Уфимцев. Архив. Дневники, фотографии, рисунки коллажи, живопись Авт.-сост. И. Галеев, 3. Девятьярова. М.: Галеев-Галерея, 2009, с. 21). Эти убеждения были близки призыву «На улицы, футуристы, барабанщики и поэты!», провозглашенному Маяковским в стихотворении «Приказ по армии искусства» (1918). Из мемуаров Уфимцева: «Мы топали гурьбой по омским улицам и дружно горланили:
Дней бык пег,
Медленна лет арба.
Наш бог бег,
Сердце наш барабан.
«Подонки общества!» — неслось вслед, и в нас летели кирпичи».
Декламируя стихи современных поэтов, футуристическая молодежь возмущала публику на улицах и в общественных местах, о чем позднее вспоминал Л. Мартынов в новелле «Омские озорники». Пик скандальности этих молодежных акций пришелся на середину 1920 — первую половину 1921 года.
В это время Уфимцев заводит альбом «Автографы», куда его товарищи записывают свои стихи и размышления. На титульном листе рядом с призывно-митинговыми и эпатажными строфами Маяковского и Шершеневича — автопортрет в жесткой кубистической манере с червой на левой щеке. Подсказанное, без сомнения, авангардными источниками, и прежде всего «Бубновым валетом», впервые в композициях Уфимцева появляется красное сердечко карточной масти. Возможно, в конце 1920 года Уфимцев устроил «заборную» выставку, о которой позднее писал: «На этой выставке были новые города. Улицы, изрезанные линиями трамвайных путей и проводов. Этажи скошенных небоскребов, автомобили... Динамика нового века! По верху забора, как лозунг, были написаны слова Маяковского: «Только тот коммунист истый, Кто мосты к отступлению сжег!» Я называл себя тогда футуристом, понимая слово «футуризм» как искусство будущего».
Движение новаторов в начале 1920-х годов объединило в Омске артистические силы. На заседаниях Артели поэтов и писателей участвовали и художники. Они знали и любили поэзию, пытались заниматься и стихосложением. Уфимцев с ними. Он запишет в феврале 1921 года: «Видел почти всю нашу литературную банду. Послезавтра в доме Республики устраиваем поэзо-сеанс». На таких вечерах, называвшихся иногда и «поэзо-вылазками», звучали стихи Маяковского, Каменского, Северянина, Шершеневича и др. Здесь разгорались горячие споры о путях русской культуры. Диспуты, столь любимые московскими футуристами в 1910-е годы, стали знамением времени и в Омске начала 1920-х. Николай Мартынов (брат поэта) вспоминал один из таких громких вечеров в клубе высшей военной школы. Антон Сорокин, писатель и местный чудак, во время дискуссии раздавал оппонентам «порошки от глупости», а в это время на сцене «бородатый эгофутурист в клетчатых штанах и с женским гребнем в шевелюре (Шабль. — И. Д.) распевал поэзы Игоря Северянина. Курсанты школы экспансивно выражали свои чувства, — то рукоплескал, то свистя и топая ногами» (Мартынов Н.Н. Первые шаги (из воспоминаний)//Литературный Омск. Омск, 1959, с. 95—96). Борис Шабль был не только любителем северянинского творчества, но и страстным пропагандистом Маяковского и Каменского. Он принимал участие в нескольких выпусках «Живого литературного журнала», организуемых Культпросветом. Программа таких мероприятий представляла различные течения в поэзии — пролетарское, футуристическое, имажинистов. Звучали стихи знаменитых и омских поэтов, затем начинался критический разбор последних, и завершался «журнал» дискуссией о современном искусстве, где Шаблю, умеющему владеть аудиторией, не было равных. Его поддерживали товарищи — будущие «червоннотройцы», в числе которых были поэты Леонид Мартынов, Сергей Орлов, Борис Жезлов, Вадим Берников, музыкант Виссарион Шебалин, политпросветчик Иннокентий Черников, «причислявший себя к имажинистам».
Первая выставка группы «Червонная тройка» открылась 1 мая в клубе Троцкого (бывшее Военное собрание, сейчас — Дом офицеров) и работала до 8 мая. В эпатажном названии удачно соединились указания на цвет революционной эпохи, связь со знаменитым московским объединением «Бубновый валет» и число организаторов группы. Их было трое: В. Уфимцев, Б. Шабль, Н. Мамонтов. В экспозиции были представлены их работы, исполненные за последние три года. Каталог не издавался. О составе выставки дают представление работы Уфимцева и Мамонтова 1919—1921 годов, хранящиеся в ОГИКМ (Омский государственный историко-краеведческий музей) и ООМИИ (Омский областной музей изобразительных искусств им. М.А. Врубеля). Многие из них, безусловно, экспонировались на выставке. Из жанров преобладали натюрморты, портреты, пейзажи, были и жанровые сцены, решаемые в духе народных картинок. Уфимцев работал в манере, близкой бубнововалетцам, отдавая предпочтение фактурной, пастозной живописи, упрощая формы, сталкивая цветовые контрасты («Осенний пейзаж», этюд, 1919; «Пейзаж со скворечниками», этюд, 1919; «Пейзаж с избами», этюд, 1919; «Стволы деревьев», этюд, 1920; «Пейзаж с фигурами», 1920; «Пейзажный этюд», 1921; «Улица старого Омска», этюд, 1921. — ОГИКМ). Коллаж Уфимцева «Композиция с голубой лошадью» (1921, ОГИКМ) говорил о том, что автор знаком с опытом дадаистов. Н. Мамонтову были ближе темы символистской поэзии («Поцелуй. Сцена из прошлого», 1919; «Жар-птица», 1919; «Композиция с бумажными фонариками», 1921. — ООМИИ им. М.А. Врубеля. «Ночное кафе», 1919. — ОГИКМ), но и он отозвался на злобу дня работами, отмеченными эмоциональнонапряженной и экспрессивной характеристикой объекта («Автопортрет», 1920; «Натюрморт с зеркалом», 1920; «Портрет Черного», 1921; «Натюрморт с гномами», 1921. — ОГИКМ). Исполненная в смешанной технике «Электротехническая мастерская» (1921, ОГИКМ) с использованием аппликации из ткани и цветной бумаги, напоминает декоративные, провинциальные композиции Ольги Розановой, очарованной лубочными картинками и примитивной роскошью вывесок. Шабль выставил, вероятно, очень нравившиеся Уфимцеву произведения в постимпрессионистской манере, то есть исполненные эскизно, широким мазком, с пленэрной яркостью красок. Возможно, в экспозицию был включен экспрессивный «Восточный мотив» (начало 1920-х, ОГИ КМ), написанный по впечатлениям от спектаклей традиционного китайского театра с его условностями и символикой цвета. Свои работы на выставку дал и шестнадцатилетний Леонид Мартынов, вспоминавший десятилетия спустя: «Я тоже не отставал от других. И, помнится, выставил кое-что из своих опытов, например, алую самочку с мешком за плечами, скорчившуюся на крыше теплушки. <..> И еще помню кентавра, мчащегося на испуганноокой одушевленной мотоциклетке».
Выставка была устроена в одно время с выставкой учебных работ Худпрома, чтобы противопоставить искусство «Червонной тройки» ученическим работам, выполненным по академическим, традиционным программам. При этом футуристы нашли единомышленников из числа его студентов — это Петр Осолодков и Айно Бах. Примечательно, что незадолго до своего первого самостоятельного выступления на выставке «Червонной тройки», 10 апреля 1921 года студентом Худпрома становится Б. Шабль (в документах Худпрома — Табулевич).
Открытие выставки происходило с участием поэтов. Уфимцев прочел «Мы идем» Маяковского, затем читали стихи его товарищи, после этого началась дискуссия о современном искусстве. Вступительное слово, составленное И. Черниковым, прочитал из-за его болезни Л. Мартынов.
Из дневниковых записей Уфимцева: «В начале было у нас небольшое волнение, так как не было нашей стены — Черникова. Но когда пришли Римский и Топорков, то мы понемногу успокоили себя, и диспут шел все время блестяще, хотя правда с небольшими толчками иногда. <„> Не бывало еще до сей поры у нас очень организованного и корректного. Футуристы вели себя скромно. Публика в восторге. А я тем более (подчеркнуто Уфимцевым. — И. Д.)».
Оценка экспозиции прозвучала на страницах газеты «Советская Сибирь» (28 мая, 1921) в духе господствовавшей идеологии: «Молодые футуристы должны знать одно: будущее принадлежит тому, кто принимает то или иное участие в социальном строительстве пролетариата». Официальные и общественные организации не мешали вольнодумцам, на что Мартынов отозвался частушечным экспромтом:
Нонче трогать не велят
Энтих проходимцев.
В красной кофте щеголят
Футурис Уфимцев!
Осознание своей правоты и силы еще более окрепло у Шабли после поездки в Москву в июне-августе и Уфимцева на агитпароходе «III Интернационал» по Иртышу и Оби в июле-октябре 1921 года. В Барнауле Уфимцев встречался с Еленой Коровай и Михаилом Курзиным, видел произведения бубнововалетцев, Кандинского и Малевича в Музее живописной культуры. Воспользовавшись наличием на пароходе типографии, напечатал в технике линотипии рукотворную книжку «Футуристы — сборник 1», включавшую стихи и рисунки омских футуристов. После знакомства с художественной жизнью сибирских городов и советов старших товарищей-художников, Уфимцев принял решение в ноябре 1921-го стать вольнослушателем Худпрома.
Вторая выставка «Червонной тройки» открылась 7 января 1922 года (работала до 11 января) в помещении Худпрома и тоже проводилась в одно время с отчетной выставкой учебных работ — живописных, графических и декоративно-прикладных. «Ковры порядочно спасают их рисуночки», — не без иронии записал в дневник Уфимцев. Работ было значительно меньше, чем на первой выставке, так как участников было двое — Уфимцев и Шабль (Мамонтов находился в Москве). К тому же экспонаты были исполнены за пол-года. Шабль дал незаконченную композицию «Стенька Разин» и пейзаж «Осень» (собственность В. Уфимцева), отмеченные новаторством. «Недурно, — записал в дневнике Уфимцев. — Остальные [его] правые этюды ничего не представляют как искания». Видимо, в числе последних, понравившихся публике, пресса назвала его картину «Корабли». Выставка привлекла достаточное количество посетителей и оправдала надежды устроителей (вход был платным).
Но у педагогического совета Худпрома выставка вызвала раздражение. На следующий день после открытия
Артель поэтов и писателей провела инсценированный суд над новыми течениями в литературе. Вынесенный аудиторией приговор свелся к следующему:
«1) футуризм и имажинизм антиколлективны и реакционны;
2) виновны в извращении истины и в художественном шантаже;
3) провозглашая новую красоту, на деле проявляют недопустимую грубость и антихудожественность» (Урманов К. Суд над новыми течениями в литературе//Рабочий путь. 21 января, 1922).
17 января организаторы — участники выставки Уфимцев и Шабль были исключены из Худпро- ма согласно заявлению студентов.
После «суда» в газетных публикациях упоминания о «Червонной тройке» не встречаются. Шабль уезжает в Москву и поступает во ВХУТЕМАС. Уфимцев же в своей биографической хронике указывает 3-ю и 4-ю выставки «Червонной тройки», которые он организовал вместе с Мамонтовым, вернувшимся из Москвы. С 25 по 28 мая 1922 года они открыли выставку в помещении Партдома (сейчас музей им. М.А. Врубеля), где представили свыше 390 работ, исполненных с 1918 по 1921 год. Вслед за этой выставкой 4 июня одновременно с выставкой Худпрома друзья организовали следующую выставку «Червонной тройки». Поддерживая экспонентов, Г. Вяткин, журналист и «классиколюбивый» поэт, отметил, что на этих двух выставках было «кое-что интересное и яркое», но расцвет творческой индивидуальности участников еще впереди.
Уфимцев не сдается. По-прежнему в своем искусстве и в творчестве товарищей он поддерживает дух новаторства и непримирения к консервативному и по-прежнему собирает вокруг себя единомышленников. С ним — студент Худпрома Петр Осолодков, по прозвищу Черный, знаток и ценитель поэзии, «кубист по убеждениям». Бесконечно преданный искусству, он глубоко овладевал знаниями, которые давали ему педагоги Худпрома. Местонахождение произведений Осолодкова раннего периода неизвестно. Тем более дороги находки, которые удается отыскать в архивах. Таков акварельный автопортрет, исполненный в начале 1924 года в Петрограде. Его экспрессивное линейное решение и цветовые контрасты говорят о том, что ему, недавнему студенту омского Худпрома, были близки пластические идеи его товарищей футуристов.
В свои ряды «червоннотройцы» приняли и Ольгу Черемшанову, поэтическое творчество которой хотя и не имело отчетливой авангардной ориентации, но в известной мере представляло национально-архаическую традицию русского футуризма. Летом 1922 года она выступала с ними на эстраде, в рабочих клубах, на открытой сцене городского сада, исполняя свои обработки сибирских народных песен. Свидетельство ее дружбы с местными футуристами — фотоколлаж, на котором поэтесса изображена с Виктором Уфимцевым, Николаем Мамонтовым, Петром Осолодковым, Борисом Жезловым. На груди у каждого — знак, рассмотреть детали которого не позволяет любительский характер фотографии. Редкий, датируемый 1923 годом, архивный документ из Отдела рукописей Пушкинского дома дает такую возможность. Это рукотворный членский билет («Ольга Черемшанова стихарка») с удостоверяющими принадлежность поэтессы футуристической группе подписями ее учредителей: Вик Уфимцев, Ник Мамонтов, Б. Жезлов. Согласно принципу футуристической «заумной» поэзии с обрывками слов и отсечением слогов, вместо «Союз червонной тройки» — СоЧерТрой. Автор кубофутуристической композиции на миниатюрном картонном листе — безусловно, Уфимцев. Традиционное изображение красной червы геометрически стилизуется с сохранением ведущего цвета.
Одна из ярких в летописи сибирской культуры футуристическая страница завершилась с отъездом Уфимцева и Мамонтова в Туркестан в августе 1923 года. Пропагандируя современную поэзию и новаторское изобразительное искусство, за время своих футуристических «походов» молодые люди, смело заявившие о себе и обратившие внимание общественности на свои творческие, духовные ориентиры, осуществили просветительскую миссию. Полученная в Сибири футуристическая «закваска» проявлялась в их творчестве и позднее. Даже в годы идеологического давления «червоннотройцы» Уфимцев, Шабль и Мамонтов остались верны юношеским идеалам.
Ирина ДЕВЯТЬЯРОВА
Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 81 (ноябрь 2010), стр.4