Святые чудотворцы Косма и Дамиан в житии

Икона XVI века «Святые чудотворцы Косма и Дамиан в житии», находящаяся в частной коллекции, имеет уникальную иконографию и до сих пор неизвестна специалистам и коллекционерам древнерусского искусства1. ‘История о том, КАК. была найдена эта икона, — это история о «черных досках», которых случалось немало в советский период.

В полуразрушенной сельской церкви, приспособленной под склад и мельницу, эта «черная доска» была прибита к оконному проему, чтобы косой дождь и снег не портили колхозное добро. Ее обнаружил один московский начинающий художник, студент, который не был коллекционером или реставратором. Зимой 1971 года, совершая путешествие по старинным русским городам (Вологда, Весьегонск, Кашин), он осматривал древнерусскую архитектуру и живопись, писал на плейере. Проезжая по окрестностям Кашина, он остановился на постой в селе Козьмодемьяновское и из любопытства решил зайти в храм, чтобы осмотреть руины внутри. Оказалось, что там оставалось кое-что из прежнего убранства: церковная утварь и иконы — все это относилось к концу XIX века, как и сама церковь. Но одна икона заставила остановиться: она имела внушительный размер и толщину, двойной ковчег, на краях под отбитым красочным слоем была видна паволока, хотя само изображение было невозможно разобрать из-за почерневшей олифы (ил. 1). Все это подсказывало, что икона древняя. В натопленной избе изображение начало покрываться кракелюром, надо было чем-то скрепить красочный слой, ведь предстояла долгая дорога. Имея под рукой только олифу, пришлось воспользоваться ею. А дальше — по метели более двадцати километров на лошади до вокзала... Так икона была спасена. Дальнейшие обстоятельства заставили ждать реставрации почти 40 лет.

Икона была отреставрирована в стенах МГХПУ им. С.Г. Строганова К.Я. Филиной под руководством искусствоведа и реставратора высшей категории В.Д. Сарабьянова и художника-реставратора I категории Е.И. Серегиной в 2008—2009 годах. Была раскрыта живопись, и стало понятно, что икона посвящена святым бессребреникам Косме и Дамиану, но многие сюжеты клейм вызывали недоумение: никак не удавалось сопоставить сюжет жития и сюжеты других известных житийных икон Космы и Дамиана с этими изображениями. При помощи палеографа, научного сотрудника Института русского языка им. В.В. Виноградова Г.С. Баранковой были прочитаны плохо сохранившиеся киноварные надписи, которые соответствуют времени создания иконы (2). Они помогли осмыслить и понять нетрадиционную иконографию этого памятника.

Для того чтобы атрибутировать икону, найти аналогии, был проведен стилистический анализ. Однако прямых аналогий выявлено не было. Чтобы датировать икону, попробовать приблизительно охарактеризовать личность мастера и среду, в которой изготавливалась эта икона, обратимся к мельчайшим деталям и нюансам письма. Только таким образом можно что-то узнать о создании памятника, проследить его судьбу и осмыслить его предназначение.

Икона «Косма и Дамиан в житии» имеет киноварную опушь по краю и двойной ковчег. Во внешнем ковчеге — житийный цикл. Общая композиция иконы немного вытянутая, что подчеркивается узким средником, удлиненными пропорциями фигур, легкостью башнеобразной архитектуры. В среднике иконы (ил. 3) изображены два святых целителя в рост, фронтально, пропорции фигур удлиненные. Слева — Косма, справа — Дамиан, оба средовеки; с короткими прическами, залысинами и окладистыми небольшими бородами. Фигуры святых находятся в статичных спокойных позах. Святые одеты в длинные туники, короткие хитоны, их плечи и длани покрывают плащи. Для написания одежд художник выбирает нежные сочетания оливковых и охристых тонов, среди которых доминантой звучит яркая киноварь плаща Космы. Поручи, подольники и оплечья украшены ассистом. Такими же золотыми лучами декорированы и ковчежцы, поддерживаемые святыми через ткань плащей. Десницы святых в двуперстном благословении без лекарских ложечек (3).

Иконография средника этой кашинской иконы традиционна, стилистика письма имеет влияние московской иконописной школы. Достаточно широко известно о влиянии Дмитрова на кашинское искусство через мастеров князя Юрия Ивановича (4), который был настоящим «благотворителем для Кашинских монастырей» (5). Эти столичные мастера, работавшие в Кашине, Калязине и Старице, оказали большое влияние на местных иконописцев (6). Личное письмо сохранилось фрагментарно. Лики (ил. 4) написаны темным зеленоватым санкирем, вохрение светлое, контрастное, положено мазками, без подрумянки, с графической прорисовкой черт, неяркий мазок пробелов лишь выделяет белок глаза. Лоб высокий, надбровные дуги выделены, под глазами глубокие тени, а также прямой, тонкий нос с аккуратным округлым кончиком. Глаза находятся на разной высоте, что придает лику асимметричность и живость. Черты некрупные, тонкие и изящные.

Некоторые физиогномические особенности и живописные приемы объединяют исследуемую икону с калязинской иконой «Богоматерь Одигитрия Смоленская» (7) (ил. 5), написанной дмитровскими мастерами. Также типологически лики средника кашинской иконы близки личному письму другой иконы Космы и Дамиана (8) из Пятницкой церкви города Дмитрова (ил. 6). Аскетичные, некрупные черты, собранные в центре лика, восходят к лучшим образцам московской живописной школы начала XVI века, духовному образу которых свойственна созерцательность, спокойствие, чистота и ясность. В отличие от московских икон кашинские лики написаны более живописно и колоритно, что характерно для тверского письма.

Ноги святых в одинаковых позах, обуты в сапожки коричневого цвета. Лики, кисти рук и ступни изящные и маленькие, что является характерным признаком московской традиции первой половины XVI века (9).

Также следует обратить внимание на три житийные иконы святого Георгия начала XVI века. Нельзя утверждать, что кашинский мастер точно следовал стилистике этих высоких столичных образцов, однако общий светоносный колористический настрой, богатство и нарядность за счет золоченого фона и ассиста, легкость и гармоничность композиции, которые восходят к живописи круга Дионисия, — эти черты можно отнести и к рассматриваемому кашинскому памятнику.

Чуть выше линии плеч идет киноварная надпись (10): 

Отметим, что в надписи акцентируется внимание на чудотворной миссии святых, они названы не целителями или бессребрениками, как на других известных иконах Космы и Дамиана, а чудотворцами. Эта миссия подробно изложена в иконографии клейм.

Житийный цикл состоит из 14-ти клейм и читается слева направо. Иконография некоторых сюжетов необычна и не встречается более ни в одной известной иконе Космы и Дамиана, представляет собой явление самобытное и редкое. Живопись клейм более архаична и провинциальна по сравнению с письмом в среднике иконы и в некоторых своих чертах ближе памятникам тверского происхождения.

Пропорции фигур в клеймах удлиненные, позы статичные, лишенные динамики. Общение между персонажами обозначено жестами и взглядами. По сравнению с личным письмом в среднике иконы, в клеймах лики написаны упрощенно, они лишены психологизма, тем не менее не навязчивы и гармонируют со всей фигурой. Интересно сопоставить письмо клейм кашинской иконы «Косма и Дамиан в житии» и дмитровской иконы «Рождество Богородицы, с житием» (11). Так поразительно похожи лики святого Дамиана из сцены «Исцеление глухонемой» и Иосифа из клейма «Первые шаги Богоматери»: широкий лоб, взгляд из-под бровей, маленький нос и округлая небольшая бородка (ил. 7—8). Также схож принцип построения архитектурных форм: два башнеобразных здания с треугольными или полукруглыми скатами крыш, стоящие по краям и соединенные стеной. Узкие темные проемы окон и дверей, грани подчеркнуты тонкой линией пробелов, поверхности стен и торцы украшены крупным цветочным декором и бегунцами.

Однако на дмитровской иконе фигуры персонажей заметно крупнее по отношению к архитектуре, что было свойственно московской традиции, тогда как кашинской иконе свойственен тверской подход погружения персонажа в среду, будь то архитектура или пейзаж. В связи с этим можно вспомнить небольшую аналойную тверскую икону «Преподобный Савватий в молении кресту» (12) (ил. 9) и обратить внимание, что некоторые черты обеих икон имеют сходство. Горки золотисто-охристого или светлооливкового цвета, причудливых, как бы клубящихся форм, имеют в завершении характерный «кокошник» из двух или трех пробеленных полукружий и лещадки, похожие на черепичные крыши (ил. 10). На хитонах и туниках образуются складки в виде длинных вертикальных и коротких У-образных линий (ил. 11), такие же характерные складки можно видеть и на одеждах Савватия. На кашинской иконе в гористых пустынях встречаются деревца, написанные темной краской, структуру которых подчеркивают тонкие длинные линии пробелов. Изображения этих пышных растений очень занимательны и своеобразны: от коротеньких пенечков в сторону отходит изящная тонкая веточка, на которой пушится пальмовый лист с раскидистыми длинными листьями. Эти растения напоминают те, которые изображены на гористых склонах, где молится Савватий. Преподобный поднимает руки в молении кресту, в основании которого изображена стена розового цвета, моделированная тонкой графьей и пробелами, с цветочным декором, что также напоминает стены зданий с кашинской иконы. Также похожие черты можно найти и с тверской иконой «Рождество Богородицы, с житием» (13) (ил. 12—13).

Характерной особенностью кашинской иконы являются киноварные подробные надписи, которые широко располагаются по всему фону клейма, спускаясь между архитектурными башенками и горками. Таким образом, они принимают активное участие в сценах, являясь одновременно информационным, концептуальным и декоративным элементом изображения. Эта особенность позволяет сблизить исследуемый памятник с другой тверской житийной иконой Мученицы Параскевы (14) (ил. 14—15).

Сочетание провинциальных архаизмов в написании ликов и фигур в клеймах и столичной утонченности, уравновешенности и использования светлых тонов в среднике позволяет сблизить икону с памятниками XVI века, происходящими из храмов Твери, Тверской области и подмосковного города Дмитрова. Становится ясно, что некоторые черты этой иконы находят аналогии с памятниками тверской школы, а некоторые с образцами дмитровской, а по сути столичной живописи. Взаимовлиянием различных школ объясняется возникновение пограничных памятников, таких как этот и еще целый ряд других, носящих черты сразу двух или нескольких традиций письма. 

Точных стилистических аналогий иконе «Косма и Дамиан в житии» пока не выявлено. Однако проведенный сравнительный анализ показывает вероятную принадлежность иконы кисти провинциального кашинского художника середины XVI века, который принадлежал тверской школе и был хорошо знаком со столичной живописью через дмитровских мастеров, работавших в Кашине. Этот иконописец обладал хорошим вкусом и смог доступными ему художественными средствами создать образ цельный, величавый, гармоничный и спокойный.

Принадлежность кругу этих памятников не противоречит и география происхождения исследуемой иконы. Она происходит из церкви во имя Воскресения Христова села Козьмодемьяновское. Архитектура храма относится к типовым кирпичным храмовым постройкам второй половины XIX столетия, с советских времен и по сей день находится в руинированном виде (ил. 17). По некоторым сведениям, существующая церковь была сооружена в 1868 году (15) на месте более древней церкви этого села.

Интересен тот факт, что в Кашине на правом берегу реки Кашинки, ранее называемом Козьмодемьяновским берегом (16), существовал древний мужской Козьмодемьяновский (Никитский) монастырь с собором во имя святых бессребреников Космы и Дамиана (17). Можно предположить, что расцвет монастыря приходится на XV—XVI века.

Вероятно, большая по размеру и дорогая по стоимости житийная икона Космы и Дамиана заказана для соборной церкви Козьмодемьяновского монастыря как храмовый образ. Возможно, мастер работал в иконописной мастерской этого монастыря. Такое предположение подтверждает необычная иконография этого памятника, в частности, шестое клеймо об избавлении монаха от змия (ил. 10) с надписью:Такой сюжет не фигурирует в житии и чудесах Космы и Дамиана и не встречается в житийных циклах других известных икон этих святых. Известно, что в связи с чудом о Малхе и его жене, которую святые целители спасли от дьявола, напавшего на женщину в дороге, Косма и Дамиан почитались как защитники путешественников. Однако иконописец не обращается к этому популярному сюжету, а использует другой неожиданный образ. На иконе монах — это путешественник, а змий — дьявол-искуситель. Так художник прославляет святых Косму и Дамиана в качестве покровителей монашества. Изображения монаха в пустыне не случайно, ведь пустынное место — это самое опасное место для путника, а для монаха пустыня — это место спасения, пустынь, монастырь, основное место духовной брани. Это богословский образ «пустыни сомнений и исканий». Поэтому эту сцену можно трактовать не просто как спасение от покушения на жизнь, а как спасение от духовного падения. Здесь и во многих других сюжетах клейм иконописец стремится перейти к духовной сути, при этом используя свои оригинальные иконографические сюжеты основных событий жизни святых, понятные только какому-то определенному образованному кругу людей. Такой сюжет о покровительстве святых монахам мог бы быть актуален именно в монастырской среде, близок в первую очередь монашествующим. 

Иконописец практически отказывается от обычно изображаемых сцен исцеления, выбирая доминирующей идеей тему проповедничества, повторяемую в трех следующих друг за другом клеймах: «О верных и неверных» (ил. 16), «Святые Косма и Дамиан, сидящие под древом» и «Чудо оживления сухого древа» (ил. 18). Группа «верных» могла бы олицетворять монахов. «Верные» следуют за святыми и молят их сотворить чудо, дабы все неверующие и прибывающие во тьме уверовали во Христа, так же как и монахи молят святых о чуде для уверения мирских людей. Происходящее объясняет киноварная надпись клейма (19):

Такой сюжет тоже весьма оригинален и отсутствует в житийных циклах других известных икон Космы и Дамиана и в Макарьевских Великих Четьих- Минеях. Сложный и многогранный культ почитания этих святых также в качестве наставников, учителей и проповедников оригинальным образом воплощен в неканонических, незнакомых нам сюжетах. Весь этот сложный богословский подход к иконографии говорит о концептуальности иконы, что актуально для просвещенного зрителя из монашествующей среды.

К разговору об иконографии необходимо напомнить о том, что известны три пары святых, носивших имена Косма и Дамиан. Начав и закончив житийный цикл традиционными клеймами о Малоазийской чете бессребреников (Рождество, Учение, Исцеление глухонемой, Успение и Погребение вкупе (20), основную часть автор посвящает теме бессребреничества как такового, теме святости, веры и чуда Господня. Иконописец избегает обращения к популярным сюжетам жития и известным чудесам святых Космы и Дамиана, изображая сцены обобщенного характера и придерживаясь своей богословской линии изложения.

Святые предстают в большей степени не как целители, а как чудотворцы и проповедники. В житийном цикле кашинской иконы практически отсутствуют сюжеты, изложенные в Великих Четьих-Минеях митрополита Макария, популярные сюжеты заменены другими самобытными образами-притчами. Кроме описанного клейма «Чудо об избавлении монаха от змия» и трех других клейм на тему «О верных и неверных», также существует еще ряд необычных иконографических сюжетов, о которых сейчас можно лишь упомянуть. Это клеймо «Возведение храма во имя святых Космы и Дамиана» (ил. 19), «Чудо об исцелении горожан» (ил. 21), «Чудо об исцелении зверя» (ил. 20), который скорее напоминает льва, а не фигурировавшего в житии верблюда. Поэтому представленная икона являет совершенно уникальный иконографический образец, не встречаемый нигде более, что может быть связано с тем, что, приступая к созданию этого памятника, художник не имел перед собой иконописного образца. Возможно, литературным источником для иконописца мог служить древний список Миней, неизвестный современному читателю, отличавшийся оригинальной интерпретацией и имевший локальное распространение. Возможно и то, что богословская концепция произведения была продиктована просвещенным заказчиком из кашинского Козьмодемьяновско- го монастыря, для соборного храма которого и была написана икона.

Таким образом, становится понятно, что высокое качество исполнения этого памятника, а также художественное мастерство иконописца затмевает уникальная иконография иконы, которая делает этот памятник столь интересным для изучения.

В процессе реставрационных работ были обнаружены следы более древней реставрации, в ходе которой были сделаны многочисленные вставки (ил. 22). Судя по стилистике письма и высокому мастерству исполнения, эти реставрационные работы относятся к первой половине XVII века21 (ил. 23—24), они органично вписываются в созданный ранее образ (22).

Согласно выписке с дозорных книг 1621 года, после того, как Кашин подвергся польско-литовскому разорению, о котором остались леденящие душу воспоминания современников, в начале XVII века монастырь уже не существовал, да и церковь находилась в упадке. Вероятно, эта почитаемая икона была повреждена во время жесточайшего разграбления храма, но, пройдя реставрацию, и далее продолжала находиться в богатом, полном церквей Кашине. Известно, что на месте деревянной церкви Параскевы Пятницы (23) была выстроена каменная Богоявленская церковь с пределом во имя Космы и Дамиана (24). Уже в 1774—1787 годах на этом месте был выстроен каменный двухэтажный храм, нижний престол которого был посвящен этим же святым (25). Таким образом, исследуемая икона могла быть передана в новый Богоявленский храм. Документальных подтверждений этим предположениям пока не обнаружено, но такой путь бытования иконы представляется более логичным исходя из исследования сохранившихся исторических материалов. Доподлинно известно, что в начале XX века иконы в городе не было, что подтверждает подробное описание всех святынь и древностей, находящихся в храмах Кашина, в числе которых этой иконы нет (26).

Интересен тот факт, что икону поновляли и в XIX веке: золотые фоны были записаны синей краской, на икону был наложен оклад, что и спасло древнюю живопись от дальнейшего разрушения. Возможно, последнее поновление XIX века, от которого оставались следы синей краски и окладных гвоздей, было предпринято при переносе в новый сельский храм. Само село Козьмодемьяновское было волостным центром Кашинского уезда, имело большой приход, более трехсот дворов, и то, что икона была перенесена в предел святых Космы и Дамиана нового Воскресенского храма (27), вполне логично. 

Наше исследование позволило провести не только искусствоведческий анализ, но и погрузиться в атмосферу прошлого (от духовных исканий XVI в. до церковных гонений советской эпохи), и, проследив трудный путь бытования этой иконы, мы увидели, что памятник стал живым свидетелем и участником трагических страниц русской истории. Так каждое соприкосновение с предметом старины вызывает трепет и живой интерес у истинного собирателя и исследователя. 

Анастасия КУПОРИСОВА

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 112 (декабрь 2013), стр. 4