Серебряные клейма

На серебряных изделиях XVIII века нередко встречаются клейма с одинаковыми монограммами, которые отличаются друг от друга либо формой щитка, либо начертанием букв. Если они относятся к одному временному периоду, то это всегда — загадки для исследователя. Соотнести их с конкретными мастерами порой бывает просто невозможно. Одна так и не разгаданная до конца загадка — три монограммы «МК» на изделиях 1740-х—1750-х годов. 

Первая мысль, которая возникла при знакомстве с этой группой изделий: все три клейма принадлежат одному серебрянику. Такое бывало. Мастер мог по каким-то причинам менять свое клеймо. Оно могло потеряться или сгореть во время пожара. Однако после пристального изучения и сравнения особенностей чеканки, гравировки, нюансов в орнаментации на вещах пришлось отказаться от первоначального предположения. Стало очевидным, что клейма принадлежат трем разным серебряникам. Кто они? Открыв «Указатель русских клейм» М.М.Постниковой-Лосевой, находим лишь одно московское клеймо с буквами «МК», которое автор соотнесла с именем Михаила Максимова Клушина (илл. 1). 

Этот серебряник неоднократно упоминается в архивных документах, благодаря чему его биография прослеживается относительно полно. Он был сыном купца города Старицы Максима Яковлева Клушина. Точная дата его рождения неизвестна, однако косвенные данные, в частности упоминание о возрасте в Переписной книге жителей города начала 1720-х годов, позволяют утверждать, что он родился не ранее 1718 года. С его слов в документе 1744 года записано, что «по смерти отца за неимением в оном городе торгов своих промыслов» он «сошел в Москву и для обучения купечеству жил у разных купецких людей». Из этого следует, что серебряному делу он обучился в родном городе.

В феврале 1741 года Михаил Клушин взял в московской пробирной палатке три серебряные иглы (пробы), назвавшись серебряного дела мастеровым человеком и посадским человеком города Старицы. Наследственный капитал позволил ему приобрести в Москве в Серебряном ряду торговую лавку, после чего в 1744 году он подал в Московский магистрат прошение о принятии его во вторую гильдию московского купечества. Помимо лавки он «объявил» торговый капитал в 500 рублей. Для получения членства в купеческой гильдии в то время требовалось поручительство нескольких уважаемых и состоятельных купцов, которые в случае форсмажорных обстоятельств у претендента могли бы разделить с ним материальную ответственность. Любопытен этот список поручителей, которые не только знали Клушина лично, но и доверяли ему. Это были купцы первой гильдии, торговавшие в Серебряном ряду более двадцати лет, — Петр Михайлов Репейщиков, Иван Антипьев Мурыгин, Иван Иванов Верещагин. Разрешение было получено в марте 1745 года. С того времени Клушин получил право постоянного проживания в Москве без оформления разрешительного паспорта.

В середине XVIII столетия для многих московских серебряников наступила черная полоса. Энергичный молодой купец из Кашина Василий Матвеев Кункин сумел добиться у Московского магистрата права на монопольное изготовление в городе серебряных культовых предметов, после чего организовал собственное производство, которое назвал фабрикой. Запрет на изготовление и продажу предметов православного культа вынудил многих серебряников записаться на работу к Кункину. В списке мастеров, записавшихся в 1753 году, есть и имя Михаила Клушина. Фабрика Кункина просуществовала до внезапной смерти ее владельца в июле 1760 года. Тогда же Клушин записался в цех серебряников. В этом качестве в 1762 году он был привлечен в Гофинтендантскую контору для дворцовой работы и в числе других серебряников приводил в порядок дворцовое серебро в связи с подготовкой коронации Екатерины II. В документе он назван купцом Панкратьевской слободы (ныне Панкратьевский переулок в районе Сухаревской площади) и там же записано, что у него есть сын Егор.

Клеймом, приписанным в Указателе Михаилу Клушину, отмечен ряд произведений, находящихся в разных собраниях. В Музеях Московского Кремля хранятся четыре чеканных стакана, декорированных крупными тюльпанами на спиралевидных стеблях с пышными листьями и изображениями, заимствованными из книги «Символы и емблемата» (илл. 2—5). Один датирован 1747 годом, второй, с шарообразными ножками, — более широко: 1741 —1749. Все стаканы выполнены вполне профессионально, но не более того. Рельеф выглядит бедновато, его проработка канфарниками тоже не отличается богатством. Справедливости ради следует заметить, что барочный орнамент на бытовых изделиях такого типа и не предполагал большего. Вещи приятно взять в руки, они «смотрятся» как вблизи, так и на расстоянии. На этом же уровне выполнены и другие изделия с таким клеймом. Выполнил ли их именно Клушин? Вполне возможно.

Теперь посмотрим внимательно на вещи, отмеченные клеймом «МК» в ином начертании (илл. 6). В собрании Музеев Кремля это водосвятная чаша (илл. 7) и рукомойный комплект, состоящий из большого блюда, называвшегося лоханью (илл. 8), и кувшина (илл. 9). Все три предмета имеют клеймо пробирного мастера Кузьмы Григорьева, 1745 года. Водосвятная чаша по форме близка аналогичным произведениям XVII века: массивная, широкая, на устойчивом поддоне, с литыми ручками в виде львиных масок с фигурными кольцами. На ее венце — пространная литургическая надпись, воспроизведенная с большими ошибками, на корпусе — чеканные плакетки с композицией «Крещение» и изображением Голгофского креста. 

Не менее интересен рукомойный комплект. На дне блюда — сложная чеканная композиция, иллюстрирующая эпос Овидия «Метаморфозы». Широкий борт украшен барочным кнорпель-орнаментом с химерами и литыми накладками в виде чудищ. При первом взгляде на блюдо любой мало-мальски сведущий в прикладном искусстве человек скажет, что это работа западноевропейского мастера. И отчасти будет прав, поскольку московский серебряник довольно точно скопировал блюдо, выполненное во второй четверти XVII века в Гданьске мастером Петером Ратценкрамером. Это блюдо можно увидеть в Оружейной палате в витрине с посольскими дарами Польши. В центре его изображен выходящий из воды Нептун и убегающая Коронида, слева — выливающий воду из кади в море Гений вод, вверху — мчащаяся над облаками тройка коней, впряженная в колесницу с Фаэтоном, и возлежащая на облаках богиня утренней зари Аврора. Ратценкрамеру не пришлось сочинять композицию для своего блюда. Он воспользовался уже существовавшей гравюрой голландского художника Генрика Гольциуса. Обративший на себя внимание заказчика кувшин — работа аугсбургского мастера XVII века Давида Швестермюллера. В 1656 году царь Алексей Михайлович пожаловал этот кувшин патриарху Никону. Сюжетные композиции «Милосердие Александра Македонского» и «Милосердие Сципиона Африканского» на его корпусе не могли оскорбить владыку, поскольку по своей сути не противоречили христианскому мировоззрению. Другие же изобразительные элементы, в том числе драконы и обнаженные торсы, смысловой нагрузки не несли. Видимо, перед дарением в качестве навершия крышки было добавлено литое Распятие. 

Московский мастер вряд ли был знаком с эпосом Овидия и римской историей. Ясно, что по своей инициативе он не мог скопировать произведения, находившиеся в Патриаршей ризнице. И даже если бы такая возможность была, он не рискнул бы потратить более двенадцати килограммов серебра на комплект без уверенности, что затраты будут оплачены. Очевидно, мастер выполнил заказ образованного, весьма влиятельного и состоятельного лица. Кого же? На этот вопрос отвечает выгравированная на горловине кувшина надпись. Из нее узнаем, что кувшин и «лохань» выполнены «ис казенного серебра при преосвященном Варламе епископе Вятском и Великопермском». Варлаам Скамницкий был назначен в Вятку в 1743 году. До этого, с 1738 года, он был архимандритом мужского Чудова монастыря в Московском Кремле. Судя по фамилии, он уроженец Западной Украины или Белоруссии, духовное образование мог получить скорее всего в Киево-Могилянской академии, которая в первой половине XVIII века была крупнейшим общеобразовательным и культурным центром Украины, Белоруссии и России. В этом случае он был в какой-то мере знаком с античной литературой, мифологией, историей и, безусловно, ему была близка западноевропейская стилистика барокко. Неудивительно, что среди драгоценной утвари бывших патриархов он выделил блюдо с сюжетом о слишком высоко вознесшемся Фаэтоне и его гибели, а также кувшин с композициями о милосердии римских полководцев и пожелал иметь такие же.

Еще раз вчитаемся в надпись на кувшине: «сделан ис казенного серебра...». Не церковного, не ветошного, а именно казенного. Награждение за заслуги дорогой серебряной вещью из казны не было редкостью в России XVII — XVIII столетий. Если в соответствующем Приказе не было подходящего изделия, награжденный мог получить деньги и заказать вещь самостоятельно, при желании добавив собственное серебро. Возможно, Варлаам, получив новое назначение, так и сделал. Выбор серебряника для копирования довольно сложных по работе и дорогих по стоимости вещей не мог быть случайным. Варлааму и не надо было полагаться на случай. Будучи архимандритом Чудова монастыря, он мог видеть в кремлевских соборах и ризницах культовые изделия разных чеканщиков и оценить их профессионализм. Но был ли выбранным серебряником Михаил Клушин? Была ли реальная возможность у недавнего провинциала получить столь ответственный и выгодный заказ? Серебро, хотя и было «казенным», весило более двенадцати килограммов, плюс плата за работу — «усмотряя искусство ремесла», то есть с учетом сложности и качества исполнения с фунта веса изделия. Нам представляется, что Клушин вряд ли успел к 1745 году зарекомендовать себя в качестве одного из лучших московских серебряников. Скорее всего Варлаам выбрал не его. Но кого же? В то время в Москве работали и другие мастера с инициалами «МК». Об одном из них сохранились архивные документы, характеризующие его как хорошего профессионала. Это Михаил Климов. В документах Главного магистрата за 1753 год он упомянут как резных и чеканных дел мастер, московский купец второй гильдии. В тот год по указу императрицы Елизаветы Петровны он был взят «к ее собственным работам в команду камергера и кавалера» Никиты Возжинского. Это уже говорит о многом. Но далее события развивались непредвиденно. Михайлу Климова берут под стражу по «словесному» заявлению купца Дмитрия Яковлева Блазнова — «по двум протестованным векселям» на общую сумму 197 рублей 50 копеек. Возжинский направляет в Главный магистрат «ведение», то есть служебную записку, в которой сообщает, что из-за ареста Михайлы Климова «работа для Ее Императорского Величества остановилась, так как без него другим означенную работу окончить невозможно». Главный магистрат отреагировал молниеносно. В тот же день был послан запрос в таможенную тюрьму, где содержался мастер, получен ответ и принято решение освободить Климова до завершения работы, а потом вернуть под стражу. Дальнейшая судьба мастера нам неизвестна. Однако известно еще одно произведение, отмеченное таким же клеймом «МК», как рукомойный комплект и водосвятная чаша. 

Это находящийся в коллекции библиотеки Ватикана кубок с крышкой, датированный 1751 годом. Похожие в чем-то кубки работы других мастеров есть и в собрании Музеев Кремля (илл. 10). Как и предметы из рукомойного комплекта, кубок из Ватикана не является точной копией гамбургского аналога второй половины XVII века. Русский мастер заимствовал форму так называемого буклированного кубка с ножкой в виде ствола дерева и сидящей на суку мужской фигуркой с топориком, которая в Западной Европе трактовалась как «виноградарь, обрубающий старые плети лозы». Московские серебряники, никогда не видевшие, как растет виноград, воспринимали это изображение как крестьянина, обрубающего сучья на дереве. Выпуклая крышка кубка увенчана высоким серебряным букетом. Круные выпуклости-букли декорированы чеканными раковинами, которых не могло быть на немецком кубке, но на русских кубках 1750-х годов, когда стал популярен стиль рококо, они не редки. Кубки «на немецкое дело» любили в России в середине XVIII века. Их выполняли по дворцовым заказам для украшения интерьера, но они могли быть и подарком, и наградой. В среде состоятельных горожан считалось престижным иметь кубок в доме. Каким образом кубок русской работы попал в Италию, никто не знает. Но, несомненно, его заказчик был небедным человеком. Итак, нам известны произведения мастера 1745 и 1751 годов. Сведения о Михаиле Климове как о высокопрофессиональном серебрянике относятся к 1753 году. Мог ли он быть им на десять лет раньше? Безусловно, мог.

Третье клеймо «МК» (илл. 11) стоит на двух московских стаканах 1745 года из собрания Музеев Кремля (илл. 12, 13). Один из них гравирован изображениями двух орлов, сидящих на своеобразных пьедесталах, украшенных плодами и пышными стеблями аканта. Рассматривая композицию, видишь, что мастеру не хватило на стакане места для ее полного воспроизведения и техники владения штихелями. Ему недостало и умения, и таланта. Второй стакан — чеканный. Он сделан более профессионально. Украшающие его три сюжета явно иллюстративны. Возможно, они заимствованы из какой-то книги западноевропейского автора. Расположенные между картушами связки плодов выглядят необычно. Они не похожи на традиционные для московских мастеров чеканные связки, которые есть на многих изделиях первой половины XVIII века. Может быть, это результат выучки в провинциальном городке? Тогда, может быть, именно это клеймо принадлежит Михаилу Клушину? Вопросы остаются без ответов. Помимо Михаила Клушина и Михаила Климова в архивных документах упомянуты и другие серебряники с такими же инициалами. Михайла Козмин, который в 1753 году был записан на работу к уже упомянутому выше Василию Кункину, собственного дома не имел, а проживал у оброчного крестьянина села Покровского Василия Тимофеева, вероятно, своего родственника. Возможно, как и Клушин, он был выходцем из провинции. К Кункину записался и Михайла Васильев Куликов, тоже не имевший своего дома и живший в наемной квартире в том же селе Покровском. Очевидно, что эти два мастера не могли выполнить крупные заказные вещи, о которых рассказано выше, но вполне могли делать стаканы. 

Изделия с клеймами «МК» хранятся не только в Музеях Кремля. Есть они в ряде провинциальных музеев, в частных собраниях, встречаются и на антикварном рынке. Это стаканы с растительными узорами и сюжетами, заимствованными из книги «Символы и емблемата». Не всегда совершенные по рисунку и пластике, они тем не менее привлекательны непосредственностью трактовки персонажей: купидонов, различных животных и птиц. Возможно, в частных коллекциях сохранились и более крупные предметы, такие, как кружки и блюда, а также небольшие чарочки, отмеченные этими клеймами. Каждое изделие интересно. Каждое несет информацию об одном из обладателей клейма «МК». Пока же ответить на вопрос, кому из упомянутых мастеров принадлежит тот или иной вариант клейма с этими буквами, невозможно. 

Инна КОСТИНА

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 27 (май 2005), стр.86