Линия судьбы Евгения Окса

Он общался с Лениным и был одноклассником Набокова, дружил с Ильфом и учился у Добужинского...

Эта публикация не является попыткой искусствоведческого анализа творчества Евгения Окса. Специалисты уже сделали свои выводы, когда приобретали его работы в музейные собрания. Среди них — Государственная Третьяковская галерея, историко-художественный музей «Новый Иерусалим», Музей обороны Москвы и другие. Ведущие российские галереи уже более десяти лет успешно работают как с полотнами, так и с графикой Е.Окса. В последние годы наблюдается повышенный интерес к личности художника со стороны частных коллекционеров. По информации эксперта Ю. В. Рыбаковой, в 2002 году в отдел научной экспертизы ВХНРЦ имени академика И.Э.Грабаря впервые было представлено сразу 12 работ Е.Окса, разных по жанру и времени написания. Сегодня благодаря литературному архиву художника появилась возможность выйти за рамки сухой биографической справки и более полно рассказать об этом талантливом человеке.

Евгений Борисович Оке родился в 1899 году в Петербурге в интеллигентной еврейской семье. Мать художника — Цецилия Зеленская — успешная оперная певица (Давыдова), трагически погибла в возрасте 30 лет на гастро лях в Италии. Отец — Борис Абрамович Оке — известный врач, общественник, редактор-издатель медицинской литературы просветительского толка. Особой популярностью пользовался медицинский календарь-дневник «Эскулап» доктора Окса, предназначенный для «фельдшеров всех ведомств». Сестра Тамара отчасти повторит судьб своей матери. Она также станет оперной певицей (Гаевская) и в 1925 году уедет на стажировку в Италию, где и останется до глубокой старости. Семья Оке проживала на Офицерской улице, в доме рядом с консерваторией, и занимала две квартиры, в одной из которых размещалась редакция отца.

Общее образование Евгений Оке получил в знаменитом Тенишевском коммерческом училище. Это было привилегированное частное учебное заведение для мальчиков, где за весьма высокую плату учились дети либеральной аристократии, буржуазии, интеллигенции. Согласно статистике из Тенишевского архива в 1914—1915 учебном году в училище было зарегистрировано 83 еврея из 344 учащихся, а в 1915—1916 году — 96 из 360. Атмосфере творческого поиска, царившей в этой школе нового типа, способствовала передовая система обучения и воспитания. Из этого учебного заведения вышли известные художники Л.Бруни и Н.Купреянов, будущие академики Д.Скобельцын и В.Жирмунский, великие литераторы — О.Мандельштам и В. Набоков. С последним Евгений Оке учился в одном классе. Они дружили и вместе публиковали свои первые стихи в журнале училища «Юная мысль». Отец Набокова был сенатором, и Володю часто привозили на занятия на отцовском автомобиле. Приглашенный в роскошный особняк к Набоковым, Евгений был поражен «аристократизмом обитания», когда двум мальчикам прислуживали лакеи, а домашние говорили на безупречном английском языке.

В Тенишевском училище, известном своими гуманитарными традициями, часто устраивались литературные вечера и встречи с прогрессивными художниками. Так, в январе 1916 года состоялась лекция И.Пуни и К.Малевича на тему «Кубизм, футуризм и супрематизм», на которой Малевич демонстрировал рисование с натуры. Большим событием для учащихся стало выступление Александра Блока. «Его монотонный голос, как будто с того света, гулко отдавался в холодных стенах училища», — вспоминал Е.Окс. Именно творчество Блока дало почувствовать Е.Оксу поэзию современного города, которой впоследствии художник наполнит свои многочисленные городские пейзажи.

Учеба давалась Евгению легко. Он много читал, обладал завидной зрительной памятью и выделялся среди сверстников не только высоким ростом, но и высоким интеллектом. «Никогда не оставаясь праздным, мой мозг всегда был занят. Я наблюдал, размышлял, анализировал», — напишет Е.Окс в своих воспоминаниях (глава «Ученичество»). В училище и дома велись постоянные разговоры о долге перед обществом, служении народу, о самостоятельности, об укреплении воли и т.д. «У меня нет капитала. Ты должен стать самостоятельным человеком», — говорил отец. Перспектива сытой жизни, обеспеченного существования, всеобщего уважения казалась Евгению отвратительным мещанством, чем-то недостойным и скучным. «Чем я могу помочь нашей горничной Ксении, если стану архитектором, как того хотел мой отец? Чем помогу я вот этому извозчику, который уныло плелся на жалкой лошади под окнами нашей квартиры?» — рассуждал Евгений, пытаясь понять, какому обществу служить. Он знал, что существовали революционеры. О них говорили таинственно, как о какой-то особой секте. Их уважали, но в то же время чувствовалось некое неодобрение и жалость к этим безумцам, которые совершенно напрасно губят свои драгоценные жизни во имя каких-то сумасбродных идей. Отец предупреждал сына: «Будь осторожен. Эти люди для достижения цели не останавливаются ни перед чем. Им ничего не стоит пожертвовать чужой жизнью. Не позволяй им превратить себя в пешку». В то время Евгению казалось, что революционеры где-то очень далеко, и они никогда не встретятся на его пути. Но спустя год в квартире доктора Окса появится одна историческая фигура...

Как-то, придя домой под вечер, Евгений увидел в гостиной незнакомца. Сдержанно поздоровавшись, невысокий мужчина продолжал расхаживать по комнате, рассматривая картины и фотографии. Вошедшая горничная сообщила гостю, что «его комната приготовлена». Кивнув, тот молча удалился. Позже Евгений узнает имя ночного гостя. Это был будущий «вождь мирового пролетариата» — Владимир Ульянов-Ленин. Этому эпизоду есть простое объяснение. У Евгения Окса был сводный брат по отцу — Виктор Оке. Преуспевающий адвокат, он примыкал к одной из групп «ниспровергателей», был связан общей деятельностью с известным революционером Леонидом Красиным. Квартирой своего отца Виктор воспользовался как наиболее безопасной для ночлега Ленина. Разгневанный доктор Оке кричал в лицо Виктору: «Ты можешь рисковать чем угодно, но только не жизнью моих детей»

В своих юношеских мечтах Евгений Оке видел себя авиатором. Лавры Уточкина и Нестерова — первых русских летчиков — в то время не давали спать многим мальчишкам. Но отец хотел видеть сына исключительно архитектором. По его настоянию Евгений совмещает основную учебу с посещением Рисовальной школы Я.С.Гольдблата, которая специализировалась на «натаскивании» желающих поступить на архитектурное отделение Академии художеств. Возможно, Е. Оке и стал бы архитектором, если бы не приезд из Германии в 1913 году его кузины Ванды Линтгваревой. Это была интеллигентная молодая женщина, одаренная пианистка, окончившая консерваторию в Лейпциге, где ее педагогом был знаменитый Бузони. Ее долгое пребывание на Запале чувствовалось во всем — в прогрессивных взглядах, литературных пристрастиях, художественном чутье и лаже в тонком аромате французских духов. «Ванда сыграла особую, некую роковую роль в моей склонности серьезно заняться живописью и стать художником», — запишет позже в своих дневниках Евгений Оке. До ее приезда свои художественные вкусы Е. Оке оценивал как «весьма дилетантские и примитивные». Под влиянием художественных магазинов Дациаро и Аванцо он копировал открытки с картин Гермашева — зимний полустанок с отходящим поездом или подлинную акварель Лагорио, где накренившийся парусник плывет прямо на зрителя. Мудрая кузина, высмеяв «картинки» юного Евгения, предложила его вниманию литературно-художественный журнал «Аполлон». В нем печатались репродукции с картин Павла Кузнецова, Головина, Анисфельда, Бакста, Сарьяна. Мир живописи продолжал открываться ему в книгах издательства Кнебель, знакомивших с творчеством Врубеля, Левитана, Серова, Рябушкина, а также в открытках издания Общины Святой Евгении.

Неповторимое впечатление произвели на Е.Окса выставки объединения «Мира искусства». На одной из них, тогда еще на Крюковом канале, где было кабаре «Табарен», он долго будет стоять перед картинами Н.Рериха и Д.Стеллецкого. В 1915 году Евгений попадает на «Выставку рисунков Лансере и Добужинского», проходившую в Художественном бюро Добычиной на Марсовом поле. Там, в белых залах, где витал запах гиацинтов, медленно прохаживалась, вся в черном, великая Анна Ахматова. Ее «странное лицо с огромными темно-серыми глазами и ломаным рисунком носа в профиль поражало своей благородной гармонией». Среди выставочной публики особенно выделялись стройные молодые люди с идеальными проборами и в костюмах английского покроя, разглядывавших картины сквозь лорнеты в долгой оправе. Это были петербургские эстеты — золотая молодежь, которых Е.Окс увидит позже, в 1917 году, в подвале этого же старин ноте дома, где открылось артистическое кабаре «Привал комедиантов» с замши, расписанными Борисом Григорьевым и Сергеем Судейкиным. Зная о влюбленности Евгения во французскую живопись, кузина Ванда дарит ему чудесную книгу Моклера «Импрессионист с очерками о Тулуз-Лотреке, Ренуаре, Сезанне и других. Эта книга окончательно определит выбор его профессии.

Заканчивая училище, Евгений мечтал получить серьезное художественное образование. Волею случая он попадает на новогодний бал-маскарад, проходивший в школе А.Яковлева и В.Шухаева. Вокруг царство шутов, маркиз и полуголых дикарей с боевой раскраской, у всех яркие костюмы и полумаски. Евгений тоже облачился в домино. Его внимание привлекла очаровательная маркиза в белом парике. «Это была одна из дочерей Александра Бенуа и самая талантливая из учениц А.Яковлева. А маленький брюнет-дикарь, раздетый до пояса, с перьями в голове — Мане-Кац, потом довольно известный художник в Париже»

В 1917 году Е.Окс поступает в Новую художественную мастерскую, основанную княгиней Гагариной в 1913 году на Васильевском острове. Здесь преподавали передовые художники — А.Яковлев, В.Шухаев, О.Браз, а композицию вел знаменитый Мстислав Валерьянович Добужинский. Методы обучения были творческими и существенно отличались от других художественных школ. «Мы работали сангиной и углем сразу на больших листах. Моделями бы ли натурщики и натурщицы. Гипсов вообще не было. Основным пособием служила «Анатомия для художников».

К сожалению, продолжалось это недолго — после залпа «Авроры» мастерская прекратила свое существование. В этот же период Е.Окс участвует в реорганизации Академии художеств, а также сотрудничает в газете «ЗОР», редактируемой Осипом Бриком.

Осень 1918 года застала Евгения Окса в Одессе — городе, любимом с детства, где он проводил каждое лето. «Возвращение в революционный Петроград к тому времени стало почти невозможным. Надо было пересекать фронты и новые границы. Германская армия оккупировала юг России, в Киеве объявился Гетман с пророческой фамилией Скоропадский. В Одессе расположились австронемецкие войска. Николаевский бульвар был оплетен проводами оккупантов. Руку памятника Дюку Ришелье издевательски использовали для поддержки проводов.» Постепенно в городе налаживалась какая-то жизнь — открылись магазины, начались занятия в школах. В Одесском художественном училище Евгений Оке попадает в головной класс преподавателя Крайнева. Учиться было невыносимо скучно. Долгие часы уходили на построение, изучение пропорций, тушевку по планчикам, по оконтуренным плоскостям. Пособиями служили гипсовые головы античных героев. Это старое рутинное преподавание напомнило Евгению вышеупомянутую школу Гольдблата, где требовалась идеальная чистота тушевки. Нудный процесс обучения Е.Окс компенсировал посещением частной художественной студии Ю.Бершадского (ученика И.Репина), где собиралась творческая молодежь. Особенно запомнилась лекция Александры Экстер о супрематизме и встреча нового, 1919 года. (А.Экстер в 1918 году преподавала в детской художественной школе в Одессе — прим, автора).

В это же время Евгений Оке знакомится с Ильей файзильбергом — будущим знаменитым писателем Ильфом «Мы познакомились в столовой университета. Разговор, конечно, сразу зашел о книгах, об искусстве, сразу обозначилось сходство вкусов. Поразила его начитанность, меткость суждений, оригинальность и самостоятельность мыслей. Дружба завязалась сразу, через час, через два. «Вы можете звать меня Иля», — это было доверие, но «Вы» осталось, осталось до конца. Так к нему обращались все, включая жену и близких друзей. Он сам как бы устанавливал границу близости. Переступить ее не мог никто. Мы жили близко и встречались ежедневно. Мало кто знает, что Ильф успешно окончил ремесленное училище, был токарем высшего разряда и работал на механическом заводе «Анатра». В 1918 году он служил в учреждении с пышным названием «Одессопрод комгуб». Ильф писал стихи, которые мы называли «произведениями оригинального ума». Он называл их «торгово-промышленной поэзией».

Евгений Оке в содружестве с Ильей Ильфом, Эдуардом Багрицким, Юрием Олешей, Аделиной Адалис и Зинаидой Шишовой принимают решение о спз л дни и Клуба поэтов, куда также привлекаются все знакомые художники — М.Перуцкий, В.Мидлер, А.Глускин, Н.Соколик и многие другие. Под Клуб была найдена пустая «буржуйная» квартира на улице Петра Великого, хозяином которой был Митя Ширмахер, принадлежавший к славному племени «одесских комбинаторов». Это он на открытие Клуба добудет бочонок спирта, обманув лейтенанта германской армии, пообещав ему взамен подошвенную кожу. «Операция была в духе той эпохи. Бочонок спирта имел мифическую стоимость. Блага часто доставались не вполне благовидными способами», — вспоминал Е.Окс. По предложению Адалис Клубу дали имя «Зеленое кольцо». Он был открыт для всех посетителей, устава не было, предоставлялась полная свобода для любых выступлений. Это были незабываемые поэтические вечера. Горела единственная лампа под зеленым абажуром. Там Ильф читал свою «торгово-промышленную поэзию», в которой были образы городов, магазинов и жатвенных машин, а «конный бригант» Эдуард Багрицкий с революционно-романтическим пафосом декламировал свои новые стихи про птицелова.

Многие из этой творческой молодежи по прошествии времени станут известными литераторами и художниками, но тогда их имен еще никто не знал. «Эго были худые юноши, одетые в потертые, военного времени френчи и пиджаки. Забота об обуви была труднейшей проблемой. Рынок отвечал астрономической цифрой о стоимости «колес», как их тогда называли. Если ботинки рвались, над человеком нависала катастрофа, ибо все пределы починки и ремонта были давно превзойдены. Знакомые девушки ходили в веревочных туфлях и красили губы краплаком с наших палитр. Вся «проза» жизни давно уже превратилась в угрозу существования. Это касалось всего — продовольствия, топлива, одежды, обуви, белья, мыла, освещения и многого другого. Мы голодали, но были веселы, пьянели от любой еды, но еще более — от стихов, от репродукций картин, от хорошей книги, от предчувствия близкой любви».

Шел 1919 год. Занявшие Одессу деникинцы проводили свою «белую» мобилизацию. Патрули прочесывали город и вылавливали тех, кто не имел воинской отсрочки. Всех мобилизованных отвозили в Красноводск, за Каспий, где они погибали от жары и дизентерии. Евгений старался не ночевать дома. Он уходил к друзьям на улицу Гоголя, где от белого призыва скрывались художники Митя Бронштейн, Зося Константиновский и чех Ярослав Адамец, бежавший от Колчака. Все с нетерпением ждали при хода Советской власти.

Вскоре, призванный в ряды РККА, Евгений служит в политотделе 45-й дивизии, которой командовал легендарный И.Якир. На углу Пушкинской и Греческой в «Окнах ЮгРОСГА» кипела работа над плакатами, нацеленными на врагов молодой Советской республики. В мастерской трудились художники, поэты, маляры, буквописцы, копировальщики. В перерывах спорили и читали стихи Маяковского. Поступавшие с фронта сводки требовали новых бес пощадных плакатов, величиной в 10—12 фанерных листов, которые нужно было развесить по всему городу за 48 часов. Нехватка фанеры решалась просто — группа красноармейцев на грузовике мчалась к какому-нибудь складу на окраине, где «именем Революции» взламывался замок. В 1920—1922 годы Е.Окс продолжает службу на севере в политотделе Балтфлота. Там он занимается организацией клуба для моряков. Из своего дневника Е. Оке сознательно вырвет отдельные страницы, посвященные Балтфлоту. Эта тема так и останется «закрытой» до конца его жизни. На оставшихся листах многое зачеркнуто, но отдельные слова все же можно разобрать. Внимательно исследовав содержание поэмы «Котлин», датированной этим периодом, а также сопоставив другие записи, автор берет на себя смелость предположить, что Евгений Оке был свидетелем исторического Кронштадтского мятежа.

В 1922 году Евгений Оке приезжает в Москву и окунается в водоворот столичной жизни. Был период нэпа: работали частные рестораны, игорные дома и театры. Художественная жизнь столицы изобиловала различными обществами, группировками и течениями. Вместе с М.Перуцким, С.Адливанкиным, Г.Рижским, А.Нюренбергом, А.Глускиным он вступает в общество с эпатирующим названием «НОЖ» (Новое общество живописцев), в манифесте которого первой строкой будет категорически заявлено: «Аналитический период в искусстве кончился». Члены «НОЖ» стремились к органичному сочетанию высокой живописной культуры, традиций примитива и острой социальной иронии. Их творчество естественно перекликается с сатирической прозой 20-х годов. «Нужен выход в сатиру — от черных крыльев Домье к ярким фартучкам Адхиванкина», — запишет Е.Окс в своей рабочей тетради. В состав «НОЖ» также входили ученики К.Малевича, А.Экстер, В.Татлина.

В Москве Е.Окс работает помощником декоратора в театрах Корша и «Аквариуме», занимается оформлением клубов и ленинских уголков, сотрудничает с различными издательствами. В «угаре нэпа» довелось даже поработать крупье в казино, где изо дня в день приходилось наблюдать, как «человеческая тупость захлебывается азартом». Коллегами Евгения по казино были будущий народный художник СССР Борис Иогансон и виртуоз-балалаечник Николай Осипов, создавший знаменитый Оркестр народных инструментов, который по сей день носит его имя. Именно в этом казино произойдет судьбоносная встреча Е.Окса со своей будущей женой Варварой Андроновой. Эта провинциальная девушка, приехавшая из «голодного» приволжского городка, работала в то время в организации «A.R.A.» (American Relief Administration) — Американская администрация помощи европейским странам, пострадавшим в Первой мировой войне. В связи с голо дом в Поволжье деятельность «A.R.A.» была разреше на в РСФСР. Кто бы мог подумать, что скромный крупье «отобьет» красавицу Варвару у ее кавалера — per пектабельного англичанина по фамилии Райт.

Начало 1930-х годов было активным периодом в творчестве художника. Он вступает в Ассоциацию ху дожников революции (АХР), в профсоюз работников искусств (РАБИС), становится членом МОССХ, пи шет много ярких интересных работ, участвует в вы ставках. В 1930-е и последующие годы в стране раз вернулась беспрецедентная в истории искусства борьба с «формализмом». Некомпетентные суждения и директивные рекомендации невежд загоняли худож ников в круг административных предписаний. Известным постановлением ЦК ВКП(б) от 1932 года бы ли распущены все художественные общества. Набирала силу система государственных заказов, в значительной мере направлявшая развитие культуры. Абсолютизация единой творческой планеры становилась все ощутимее, а выставочная политика — все определеннее. Центральное место в экспозициях занимали огромные полотна «торжественных собраний», портреты вождей и другая «героика будней» Понятие Родины стало олицетворяться с образом Сталина. К концу 1930-х годов этот процесс привел многих советских художников к официальному успеху и благополучию. Но Евгений Оке был в числе тех, кто не захотел поступиться индивидуальностью творческого волеизъявления. Он видел, как некоторые мастера «приманку» государственных заказов, сразу теряли свою самобытность. Хотя попытки выполнять «соцзаказы» у художника все-таки были. Для «Литературной газеты он вы полнит серии графических работ «Новая Москва» и «Вузовцы». В его рабочей тетради появятся темы — «Заседание Комсомола», «Выход бригад в поле» «Танцы на демонстрации», «Продавщицы», «Девушки в метро у камнедробилки», но они так и не най дут живописного воплощения. Обходя «индустриальные» пейзажи, художник пишет очаровательные виды старой Москвы, работает в жанре натюрморта, который менее всех других жанров живописи связан с идеологией. Постепенно искусство Е.Окса по причине «малой отдачи темам строящегося социализма» становится невостребованным. После 1939 года его имя надолго покидает каталоги выставок. В стороне от официальных «выгодных» договоров он будет зарабатывать «на прокорм» в качестве художника-ретушера.

В 1941 году Е.Окса мобилизовали в Красную Армию, он был на фронте до 1943 года, освобожден по болезни (туберкулез легких). Военную графику художника позже, в 1990-х годах, приобретет Музей обороны Москвы и Центральный Музей Вооруженных Сил.

В послевоенные годы Е.Окс возобновляет работу с издательствами. Застарелая болезнь легких и стесненные жилищные условия не позволяют художнику активно заниматься творчеством. Единственной отдушиной оставалось лето, когда можно было забросить постылую ретушь и уехать на природу. В подмосковном Измалково Евгений Оке работал во всю силу мастерства и таланта. По соседству разместилась целая «колония» друзей-художников — А.Глускин, К.Дорохов, Г.Цейтлин, И.Гурвич, Е.Фурман и другие. Иногда приезжал в гости критически настроенный Моисей Хазанов. Особенно активными для Е.Окса были летние месяцы 1946—1947 годов, когда родилось много больших пейзажных работ и удачных этюдов. Неоднократные попытки художника выйти на «широкого» зрителя не увенчались успехом. Выставкомы продолжали клеймить его живопись «французским пошибом» и находить в ней «отзвуки чуждого формализма эпигонов Писсаро».

Закатными для художника станут 1950—1960-е годы, когда болезнь прогрессировала, а работы становились более камерными. Большая часть незаконченных холстов так и осталась лежать в скатках. В 1965 году после долгого вынужденного перерыва состоялись две скромные персональные выставки работ Евгения Окса — в фойе кинотеатра «Патриот» и районной библиотеке.

Умер художник в 1968 году. Его любимая поэтесса А.Ахматова сказала: «Смерть — большое торжество...», но похороны Евгения Окса были скромными и немноголюдными.

Только спустя десятилетия его имя вернется на страницы каталогов. Надо отдать должное московской галерее «Ковчер», которая в 1995 году в цикле «Незабытые имена» организовала персональную выставку работ Е.Окса. Вышедший следом иллюстрированный альманах «Клуб живописцев», представил художника как талантливого литератора. В Музее А.В.Скрябина, Доме-музее А.Ахматовой и Литературном музее А. П. Чехова персональные выставки Е.Окса открывались литературно-музыкальными вечерами, на которых звучали воспоминания художника и музыка его любимых композиторов. На выставке «К 100-летию И.Ильфа» (1998 г.) помимо картин были представлены редкие фотоматериалы из архива семьи Оке, иллюстрирующие дружбу И.Ильфа и Е.Окса. Дочь и внучка Е.Окса тоже стали художниками. Выставки под названием «Три поколения семьи Оке» вызывают повышенный интерес у любителей живописи.

Начиная писать свои дневники, Евгений Оке был почти уверен, что они сгорят после его смерти и «будут подобны пеплу своего владельца». Но иногда он мечтал, чтобы эти тетради дожили хотя бы до 2000 года. «Какая у них судьба, какой прием встретили бы эти строки? Моя тетрадь лежала бы в стеклянной, непроницаемой для бактерий оболочке, на столе ученого. Она хранилась бы в отделе древних рукописей, а комментаторы трудились бы над нумерацией страниц и абзацев, стараясь проникнуть в тайный смысл всех намеков, дат, едва уловимых свидетельств. И кто знает, что станет с ней, если она каким-то чудом доживет и дойдет до тебя, читатель будущего? Я мечтаю, мечтаю, мечтаю..»

Светлана ПРИБЫТКОВА

Автор выражает благодарность Людмиле Евгеньевне Оке за любезно предоставленный литературный архив отца, а также Центру университетского преподавания еврейской цивилизации «СЭФЕР» и лично Р.М.Капланову.

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 23 (декабрь 2004), стр.14