Народная икона год спустя

В прошлом году, когда шла подготовка к выставке народной иконы из частных собраний в Ферапонтово, даже сами организаторы довольно расплывчато представляли себе критерии отбора экспонатов. Сам термин «народная икона» вызывал споры — слишком разное понимание вкладывали в него участники выставки и искусствоведы, приглашенные на открытие. Из создавшегося положения был найден удачный, на мой взгляд, выход: поскольку все участники являются опытными коллекционерами или антикварами, устроители решили отменить какую-либо цензуру и положиться на личный опыт и понимание темы каждого из них, оговорив при этом, что предоставленные экспонаты и будут являться иллюстрацией представления о народной иконе каждого из участников выставки.

Изданный к открытию каталог в полной мере отражает набор этих мнений. Прошедший «круглый стол» и конференция по итогам выставки заложили некие начала, выработали направление, по которому нужно двигаться в изучении памятников иконописи, бытовавших в народной среде, хотя по-прежнему неясно, как понимать границу «народности» ₽ по сути, охватывающей все население страны, и по-своему правы несогласные с названием выставки, Но, поскольку предлагавшиеся альтернативные термины «примитивная», «наивная», «крестьянская» икона точно так же не отражают в подпой мере это масштабное явление, термин «народная икона» закрепился как наиболее общий.

Как известно, изначально икона на Руси была предметом элитарным — в силу особой дороговизны и редкости ее могли иметь в личном пользовании только князья и узкий круг приближенных. Поставленные в храм, созданные на пожертвования или завоеванные в междоусобных войнах иконы составляли общественную собственность. В более поздний период, с XV—XVI веков небольшие моленные образа в личном пользовании (это известно из записей на обороте некоторых икон того периода) уже имели и просто состоятельные люди, хотя широкое распространение личный моленный образ получил значительно позже. Опыт, приобретенный в процессе подготовки и проведения выставки в Ферапонтово, историко-архитектурном комплексе «Вятское» под Ярославлем, в Екатеринбурге и в Академии художеств, а также постоянное обсуждение этой темы в течение года выработали у меня убеждение, что зарождение такого явления, как народная икона, состоялось в XVIII веке. Этому способствовало развитие торговли и производства, расширение территориальных границ России, и в немалой степени — раскол церкви. Опыт собирания икон наглядно показывает изменения в технологии их изготовления с начала XVIII века, которые привели прежде всего к удешевлению их производства. Наряду с традиционно дорогим исполнением, в XVIII веке появляются иконы без применения золота в подложке под живопись, с окладами из медного сплава взамен серебряных, изготовление основы также меняется в сторону упрощения. Этот процесс не коснулся некоторых старообрядческих центров, таких как Невьянск, набиравший обороты в начале XVIII века. Развитие торговли также способствовало удешевлению иконы, предлагая готовые краски, гравюры в качестве образцов для подражания, а также предоставляя услуги в реализации готовой продукции. Ослабевший надзор церкви давал возможность иконописцам не придерживаться установленных веками правил, и в результате применение смешанной техники в написании икон, упрощавшее технологию нанесения красок, а также отказ от золотого ассиста существенно сокращали время, необходимое для изготовления иконы.

Примерно в это же время берет свое начало традиция обустраивать в домах «красные углы» с множеством икон. В развитой фазе «красный угол» выглядел следующим образом: в самом центре, часто в золоченом киоте, хранился наиболее дорогой образ — как правило, он соответствовал престольному празднику, который в народной среде был вторым по религиозной значимости после Пасхи и первым по размаху гуляний. По сторонам развешивались иконы, доставшиеся от родителей как благословение на брак, а поскольку семьи были большие — наследников много, — то это не всегда были дорогие иконы. Завершали дело купленные на ярмарке расхожие иконы, изображающие святых, к которым можно было обратиться по любому житейскому поводу, будь то весенний выгон скота, болезнь домочадца, начало какой-либо работы и т. д. Мода на обустройство «красных углов» способствовала зарождению и развитию промыслов по изготовлению недорогой продукции, которая укладывается в понятие «народная икона», то есть доступная по цене простым людям.

В то же время основное на сегодня определение «доступная по цене простым людям», на самом деле, кроме констатации факта недорогого исполнения, ничего более конкретного про народную икону не сообщает, потому как процесс развития технологий изготовления народной иконы шел во многих направлениях. Вначале, как представляется, появились мастера, имеющие талант к живописи и, наравне с другими крестьянами, которые по окончании сельскохозяйственных работ занимались плетением лаптей, изготовлением посуды и необходимого в хозяйстве инвентаря, писавшие по своему разумению иконы. Поскольку хозяйство было натуральным, эти иконописцы-самоучки обменивали свои иконы на ярмарке, как и другие индивидуальные производители продукции. Впоследствии, если наследники перенимали умение писать иконы, возникала артель, в которой могло иметь место разделение труда; в случае, если такая деятельность приносила прибыль, соседи перенимали затею, и постепенно, с ростом спроса на изготавливаемую продукцию, возникали целые промыслы. Именно так, или примерно так, образовался куст деревень и сел во Владимирской области, ставший в итоге крупнейшим в России многоплановым иконописным центром. Коллекционеры давно облюбовали выпускавшуюся в нем иконную продукцию, отдавая предпочтение селам Метера и Палех; иконописцы из этих сел, в совершенстве владея техникой миниатюры, легко приживались в Москве и Санкт-Петербурге, обустраивали мастерские и открывали иконные лавки. Впитывая достижения лучших московских и питерских мастеров, они одновременно передавали им и свое умение. Конечно, высококлассные произведения не могли остаться незамеченными для коллекционеров. Но кроме дорогих икон владимирские села производили огромное количество расхожих, причем лидерство в этом, бесспорно, можно отдать Холую. В Палехе тоже писали недорогие иконы, но они разительно отличались от продукции Холуя, что проявлялось в безупречном рисунке, буквально повторяющем прорись дорогой иконы. При этом, однако, не использовалось золото, краски были глухими, в два-три цвета, личное упрощенное, основа небрежная, характерная для расхожих икон. В двух словах, отличие недорогой иконы, изготовленной в Палехе, состояло в использовании прорисей. Ни в одном другом иконописном центре, выпускавшем расхожую икону, прорисей не знали в силу того, что нанесение краски по заранее намеченному, правильному, рисунку существенно увеличивало затрачиваемое на единицу продукции время. Да и вряд ли можно считать расхожей недорогую палешанскую икону, поскольку широкого распространения она не получила, и бытование ее ограничивается Владимирской областью.

Продукция Холуя и прилегающих деревень хорошо известна, хотя глубокого искусствоведческого изучения по ней до сих пор не проводилось. Благодаря огромному объему производства и распространению по системе ярмарочной торговли иконописная продукция Холуя встречается повсеместно и в большом количестве — такое изобилие подтверждает мнение, что Холуй являлся крупнейшим центром изготовления расхожей иконы.

Еще один центр, второй по массовости изготавливаемой продукции, к великому сожалению, до сих пор не локализован. Как это могло случиться, непонятно — при том, что только иконы Холуя и этого второго центра, имеющего условное название «южнорусский», имеют массовое распространение по всей территории России. И все же мы до сих пор не знаем, где точно он находился.

Не имеет смысла повторно возвращаться к характеристике икон, вышедших из этих двух крупнейших центров (материалы на эту тему опубликованы в сентябрьском номере журнала за прошлый год), стоит лишь признать, что столь продуктивных центров в России больше не было. Побочным следствием засилья продукции этих двух центров явилось уничтожение местного иконописания — мастера просто не выдерживали ценовой конкуренции. Исключение составили старообрядческие поселения и территории, находящиеся за пределами досягаемости хорошо развитой к концу XIX века системы ярмарочной торговли.

Наряду с крупными, в России существовало множество небольших иконных центров, и их выявлению будет способствовать проведение подобных выставок. Несмотря на то, что к народной иконе коллекционеры относились с небрежением, а искусствоведы обходили ее своим вниманием, тема для тех и других оказалась неожиданно интересной: для исследователей — это непочатый край научных изысканий, а для коллекционеров — приобретение самобытных шедевров, хотя, казалось бы, что интересного можно найти в массовой продукции, в том же Холуе. Но в среде мастеров были свои таланты, да и творческий подход увлеченных профессией существовал во все времена. Мастерство некоторых иконописцев, шлифовавших быстроту мазка, доходило до такой степени совершенства, что впору сравнивать их произведения с общепризнанными выдающимися образцами. Наивность и самобытность непрофессиональных местных иконописцев, неожиданные решения в подаче образа также достойны самого пристального внимания. Конечно же, далеко не каждая расхожая икона способна соответствовать высоким критериям, зато при этом повышается значение образцов, достойных внимания искушенного собирателя. Каким-то непостижимым образом народная икона притягивает к себе особое внимание и одаривает «заболевшего» ею азартом и страстью обладания едва ли не в большей степени, чем общепризнанные произведения искусства. Объяснение этому кроется, на мой взгляд, в многочисленности пока еще доступного коллекционного материала, возможности выбирать и самому находить произведения высокого уровня в пределах понятия «народная икона», чего не дает нынешнее положение на рынке традиционно коллекционируемой иконы. Есть и еще один повод для коллекционеров обратить внимание на народную икону: не секрет, что высокий профессионализм в искусстве часто грешит тем, что, достигнув своей вершины и не имея возможности развиваться далее, он механически повторяет наработанные приемы, удачные заимствует на стороне, и в результате возникает формализм и эклектика, и подготовленного зрителя такие произведения уже не трогают. Народная же икона в своих лучших образцах способна удовлетворить эстетические запросы искушенного коллекционера в полной мере.

з Практика собирательства показывает, что даже в самых серьезных и дорогих коллекциях обязательно находится место народной иконе. Попадаясь на глаза коллекционеру, некоторые иконы так «влюбляют» в себя, что становятся дорогими сердцу, при том, что их нынешняя стоимость далеко не эквивалентна их уровню, — хотя и это дело времени. Другое дело — цель, которую преследует коллекционер. Несмотря на то, что многие, пытаясь соблюсти чистоту жанра, декларируют платоническую любовь к таким произведениям, на деле материальная ликвидность коллекции — не последний по значимости фактор для собирателя. И в этом отношении народная икона, по мере ее понимания и признания полноценным предметом искусства, сможет соперничать с традиционной, но формально написанной иконой и в стоимости.

Собирание коллекции культивирует страсть к обладанию редкостью (пример тому — совершенно поразительный «Георгий Победоносец», приобретенный недавно Евгением Ройзманом (илл. на с. 52). Увидев этот образ, я испытал отчаянную зависть, хотя сегодня купить такую икону можно за очень небольшие деньги — нужно только ее найти). При должном подходе народная икона и эту страсть сможет поддерживать еще достаточно долгое время.

Выставка, проводимая в Академии художеств, подводит итог интенсивному обсуждению того, что же считать народной иконой, которое велось в течение последнего года. Искусствоведы и коллекционеры пока так и не пришли к окончательному выводу. Суть вопроса в том, что бытовавшие в народе иконы разноплановы — здесь есть и высокопрофессиональная продукция крупных иконописных центров, которую вряд ли можно считать наивной или примитивной, хотя технология изготовления доведена у них до простоты, граничащей с имитацией иконы, и продукция центров поменьше, которая была рассчитана на местный рынок и встречается только по месту изготовления, и изделия мастеров-одиночек, научившихся писать иконы самостоятельно и по своему разумению (именно такие иконы до сих пор считались у коллекционеров народными).

Последнее слово скажут искусствоведы. Общее представление, сложившееся у меня, заключается в том, что, хоть и существует пласт икон, отличающийся по исполнению от выработанной веками традиции, любую икону необходимо рассматривать в общем контексте. В древности иконописными центрами были Псков, Новгород, Суздаль, Ростов, позже — Ярославль, Кострома, Каргополь, Устюг, еще позже — Невьянск, Гуслицы, Выг, Павлово на Оке, Сызрань, Калуга, Сузун, Палех, Метера, Холуй и другие, многие из которых еще предстоит выявить. Каждый центр иконописания имеет свои характерные особенности, временной отрезок существования (этим и отличается, например, Псков XIV—XV веков и Холуй XIX), ну и, конечно, значение и место в истории русской культуры у этих центров неодинаковые. Местные иконописные центры по мере накопления научного материала обретут свое собственное лицо, а с мастерами-самоучками дело обстоит сложнее — вряд ли удастся идентифицировать их произведения, поскольку за последние десятилетия почти все иконы вывезены из мест первоначального бытования, причем собиратели не считали нужным фиксировать их происхождение. Это обстоятельство в большинстве случаев не позволит исследователям установить окончательную истину. Впрочем, для ценителя не так уж и важно, где именно написали хотя бы того же «Георгия» из собрания Евгения Ройзмана. Главное — что он есть, и, возможно, такая же удача выпадет и другим коллекционерам...

Александр ИЛЬИН

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 99 (сентябрь 2012), стр.50