Русский антикварный рынок в Париже

Sous le ciel de Paris 

Встретить в Париже вполне приличного господина, с любопытством заглядывающего в помойку, — не редкость. Это не городской сумасшедший. Это джентльмен, неравнодушный к старине. Все знают, что некий полулегендарный клошар выудил из мусора картину Ван Гога, проданную потом на аукционе за страшные деньги. В нашем собственном доме того же происхождения забавный холст в стиле наивного искусства и полотно одного второстепенного импрессиониста. Больших денег они не стоят, но и выбрасывать не след. 

Мусорные баки, само собой, под контролем. (Однако, если вы первым протянете руку к Ван Гогу, вам ее не оторвут, уступят.) У многих торговцев есть агенты, умеющие отрыть в навозной куче жемчужное зерно. На русских аукционах нередко встречаются книги, бумаги, фотографии, выброшенные неблагодарными потомками и спасенные служками антикварного рынка. 

Париж любит старину и гордится ею. Исторические стили в дизайне носят королевские имена. Зайдите в мебельный салон и спросите стулья. У вас уточнят: «Людовик XVI, Людовик XIV, Луи-Филипп?..» 

Сезонные толкучки 

Сезонные толкучки в квартале на пару выходных, антикварные салоны недели на три — излюбленные места семейных прогулок парижан в приветливую погоду. На них бывает оживленно; коляски с младенцами запруживают узкие проходы, детки постарше разбредаются по лоткам со старыми игрушками, родители выпивают и закусывают, несколько несвежих и несколько ухоженных интровертов разбирают книжную кучу. Купцы выпивают, закусывают, треплются друг с другом, приманивают покупателей. Старая, как сам Париж, привычная идиллия. Кроме аборигенов по толкучке обязательно бродят несколько восторженных русских туристов: «Ой, Вань, умру...», деловитых американцев, добросовестных азиаток, везущих в отечество старые флакончики духов, окрошку от бисерной вышивки, столовое белье с чужими вензелями. (Кстати, и роскошное белье с невозможной вышивкой, и разнообразнейшая медная утварь, и сто видов кофемолок, и полувековой давности сумочки, башмачки и шубки все еще вполне доступны, в том числе, по цене.) 

Из этих райских мест в нашей коллекции множество мелких дешево купленных, но довольно дорогих русских вещиц. Вишняковский стакан со сценой праздничного застолья, с водкой и чаем («10 евро. Можете поставить в него карандаши, месье!»); пара тяжелых, довольно самобытных серебряных приборов Сазикова («Я не исключаю, месье, что они посеребренные!», то есть уверен, что простой металл); деревянный совочек для сахара с эмалевой ручкой среди грошовых безделок («Хорошенький сувенир, месье!»), несколько книг с автографами писателей русской эмиграции, каждая — по 1 евро. 

Справедливости ради нужно сказать, что такие удачи становятся с годами все более редкими. Выудить из кучи серебра русский портсигар, в серебряности которого сам продавец не уверен, потому что не читает русских клейм, больше не удается. Растет уровень образования торговцев, ширится круг русских покупателей. На толкучках становится скучно. Всё то же, из года в год, и всё дорого. Обязательной принадлежностью таких рынков стала палатка, торгующая изображениями советских праотцов, советским декоративно-прикладным искусством, советской военной формой, с электрическим самоваром для разнообразия. Милые сердцу старинные пустячки переселились на более высокий уровень игры, где диалоги такие: «Но почему же так дорого? — Это русское серебро, месье!»  Но о «русском серебре» мы еще поговорим особо. 

Блошиные рынки 

Само собой, что на блошиных рынках, открытых круглый год, давно уже заведены специализированные русские лавки, торгующие, как правило, военной стариной, русским серебром, книгами и чем Бог пошлет. 

Среди купцов на блошиных рынках невежи встречаются редко. Они водят дружбу с экспертами, в курсе аукционных дел и лучших цен на русский товар; они легки на подъем и, бывает, выезжают «на покос» в провинцию. Они готовы найти для вас что-то особенное. Но за ними нужно ухаживать, присматривать, даже назойничать. Ровно год мы строили куры в одной лавке на предмет добычи томпакового самовара. В этом магазинчике мы очень удачно купили самовар Пеца из накладного серебра, его же изготовления бутылочную передачу и посеребренный польский самовар. Зная наше увлечение, торговец сказал, что купил в провинции русский самовар, который готов уступить нам. Потом целую вечность колебался (он намеревался приспособить наш самовар под лампу, — довольно распространенная порча). В конце концов он решился, и самовар стал украшением нашей коллекции, — превосходный граненый кратер братьев Сомовых в Туле. Заплатить за него пришлось по тем временам недешево (400 евро), но вполне разумно. 

На том же блошином рынке, и без всяких ухаживаний, нам довелось купить очень ценный самовар наследников И.Г. Баташёва, граненую томпаковую рюмку без поддувала, за 15 евро. Есть на том рынке самобытнейшая фигура, чернокожий торговец Дуду. О заведении собственной лавки он не заботится, весело торгует на развале всякой всячиной, начинает затемно (несмотря на ранний час, его уже поджидают торговцы, покупают за грош, переносят в свои лавки, по соседству, и продают дороже тем, кто любит поспать и не любит нагибаться). Товар Дуду добывает, скупая целые ящики добра на Drouot (Друо) и освобождая подвалы и чердаки. Множество вещей ему даром приносят старые клиенты, из уважения к его широте и чертовскому обаянию. Тот самовар был погнут и имел сломанную ручку (в остальном — прелесть), и Дуду уступил нам его барским жестом. К сожалению, подобное случается не часто. Но всегда есть надежда. 

Всегда есть надежда найти что-то русское ненароком. В одно время на блошином рынке Клиньянкур в лавке, торгующей предметами средневековой Европы, появились три костяных ларца архангельской работы. В другое время в двух разных нерусских точках того же рынка выставлены были на продажу две тульские стальные коробочки: одна — очень дорого, другая — несусветно дорого. Что не помешало обеим довольно скоро обрести хозяев. Необъяснимая ирония состоит в том, что чем реже и дороже товар, тем реже в нем ошибаются. Здесь, видимо, сказывается интуиция торговца. 

Однако если вы приехали в Париж ненадолго, то не следует рассчитывать на милость уличной торговли стариной. Куда надежнее следить за календарем Drouot. На аукционах ценные приобретения вполне возможны. Уники встречаются не так часто, как в Лондоне (английские аукционы регулярно снимают сливки с французских собраний), но выбор добротного антиквариата впечатляющий. Собственно, тем и живут. 

Аукционы и эксперты. Отель Drouot 

Одарив весьма обильно 

Нашу землю, Царь Небесный 

Быть богатою и сильной 

Повелел ей повсеместно. 

А.К. Толстой 

Случайные россыпи русского антиквариата встречаются на любых продажах в стенах отеля Drouot, иногда на очень выгодных условиях. На днях, по счастливой случайности, на одной такой продаже мы купили несколько прекрасных самоваров. Правда, дешево купить не удалось, хотя, казалось, все к этому располагало: отсутствие каталога и даже порядочной нумерации лотов, неоднородность товара (от пластмассовых игрушек недавних лет до восточного искусства, русских икон, советского фарфора, картин и т. д.) и невысокий налог (14,4%). Тем не менее за самые интересные самовары разгорелась борьба, в результате которой пострадал наш семейный бюджет, но обогатилась коллекция. Лишний раз убедились в том, что русский коллекционер вездесущ. Стоит ли говорить о специальных аукционах? 

Русское целинное богатство и славянская душа притягательны. Несколько парижских аукционных домов открыли отделы, торгующие разнообразным набором русской старины. 

Довольно мощные продажи продолжает устраивать аукционный дом Coutau-Begarie. Его русским экспертом долгие годы является Сирил Буле. Это суровый господин, ревниво оберегающий свою территорию и имеющий обширную клиентуру. На беду, по-русски он — «ни в зуб ногой», и холодно отказывается от посторонних предложений составить для него русские описания лотов. (В каждом каталоге встречаются перлы вроде «Великий Устрюг; 2-я артель вместо 11-й; Эргин Эргинович вместо Евгений Евгеньевич. Но еще оскорбительнее заметка «кириллическая надпись», будто речь идет о системе неразгаданных тайных знаков.) Господин Буле не одинок в своем противостоянии русскому языку, великому и могучему. По правилам, описания должны быть обязательно сделаны по-французски; русский текст многие аукционисты считают не вполне желательным бонусом. Русские покупатели, напротив, сентиментально привязаны к родному языку и чувствуют себя более уверенно, когда листают каталоги с русскими аннотациями. 

Многие из наших соотечественников хорошо говорят по-английски. Но если Оскар Уайльд шутил, что у англичан и американцев становится все больше общего, кроме, разумеется, языка, то русский английский и французский английский тоже не вполне совпадают. Мы, например, решительно бьемся за то, чтобы каталоги русских продаж были на двух языках; причем русского должно быть больше, если предмет того заслуживает. Это мнение разделяют русскоязычные эксперты аукционных домов Tajan (к сожалению, прекратившего русские продажи) и Collin du Bocage. Их каталоги — увлекательное чтение. 

Аукционы Coutau-Begarie представительны и дороги. На каждой продаже бывают исключительные вещи, превосходный русский антиквариат, и, в качестве ложки дегтя, фальшивки, иногда тонкие штучки, иногда — нелепицы. Продавался однажды у них топорик (индо-персидского типа) с русской гравировкой, гласящей, что именно эту вещь использовал Петр Великий для закладки Санкт-Петербурга. Во-первых, большинство историков сомневается в том, что Петр лично присутствовал при закладке крепости; во-вторых, до 1720 года бытовало название Санкт-Питер-Бурх; в-третьих, с какой стати русский «царь-чернорабочий» возьмет восточный декоративный топорик для почина строительства? На такой мякине русских покупателей не проведешь. К слову сказать, они очень часто не просто увлеченные люди, но настоящие знатоки, у которых не прочь поучиться и эксперты. 

Эксперты, вообще, — не господа боги. Наоборот, могут и согрешить. Например, пропустить откровенную фальшивку. Или, глубоко познав одну область, попытаться влезть в соседнюю, без достаточных оснований. Здесь тоже работает принцип Питера: «В иерархической системе каждый индивидуум имеет тенденцию подняться до уровня своей некомпетентности». Лучшим, все-таки, является эксперт в развитии, открытый чужому знанию, жадный до новостей, самозабвенно копающийся в истории предмета. Такие эксперты хорошо получаются из увлеченных и опытных коллекционеров. Хотя основное место, из которого выходят эксперты французских аукционных домов, — антикварная торговля, которая, безусловно, помогает накопить опыт и сноровку. 

Среди русских экспертов есть две школы. И обе — стоики. Первые стоят на том, что покупатель — не ребенок, сам разберется, были бы картинки. Вторые говорят, что в таком случае эксперты вообще не нужны, довольно будет хорошего фотографа, и что дело настоящего эксперта — выжать из вещи всю информацию и поделиться ею. Мы принадлежим ко вторым, потому что так жить интересней. Хотелось бы делать такие каталоги, которые отдалятся от прейскуранта и приблизятся к научному справочнику. Справедливости ради отметим: на наших глазах плохо описанные вещи продавались то очень неважно, то сверх самых смелых ожиданий.  

Кстати сказать, плохое описание не всегда показатель невежества эксперта. Товар на аукцион приходит самый разнообразный и по закону «то густо, то пусто». Особая «густота», как правило, случается накануне сдачи каталога, а авральная работа — не самая глубокая. Поэтому настоятельно советуем обращаться в аукционные дома и лично к экспертам; не исключено, что они смогут поделиться информацией, не вошедшей в каталог. Тем более что в Париже есть уже несколько любезных русскоговорящих экспертов. А если для вас принципиально важно состояние облюбованного предмета, то обязательно обратитесь в аукционный дом заранее. В каталоге должно быть дано точное описание лота, но не его сохранности. Фотографии со всеми возможными подробностями высылаются по частному требованию. 

В отношении так называемых «эстимейтов» тоже существуют разные подходы. На цены антиквариата влияет множество факторов, среди которых не последнее место занимает человеческий. Нам изнутри знакома практика двух аукционных домов: Bailly Pommery et Voutier и ADER-Nordmann. Аукцион BPV в течение нескольких лет проводил русские продажи, поначалу, в основном, милитарии. Это небольшой аукционный дом с ограниченными возможностями, для которого русские продажи были милым дополнением к основной деятельности. Добыча товара ложилась на плечи эксперта; оценки тоже определял эксперт, как правило, в соответствии с желаниями продавца. Поскольку рынок катится по наклонной, а продавец упорно держится на сияющих вершинах легендарных продаж с лучшими ценами, то многие лоты были лишены шанса на продажу. Были и добрые люди с честными глазами, приносившие исключительные вещи за сравнительно малые деньги. Так на аукцион попало несколько фальшивок. Большинство недобросовестного товара, правда, было распознано экспертами вовремя и не допущено. 

Противостоять лавине подделок довольно трудно. Факт: по большей части фальшивки поступают с просторов бывшего Советского Союза; купцы стараются перемыть их в парижских аукционных водах. (Эту практику уже отработали китайские антиквары. Они вывозили подлинный отечественный товар из Европы в огромных количествах, а взамен ввозили фальшивки, тоже непомалу и тоже могучего местного производства.) На этой почве родился даже особый психоз: некоторые специалисты требуют вообще ничего не брать у русских торговцев. И поделом. Примерно год назад во все русские аукционы Парижа предложили бронзовые бюсты царей и императоров фабрики Ф. Шопена, с нижней оценкой в 3 000 евро. Секрет совершенно однородной патины и современных винтов на изделиях второй половины XIX века раскрылся легко: оказалось, что московский торговый дом «Русская бронза» наладил выпуск копий по цене менее 25 тысяч рублей за штуку. Два парижских аукционных дома поверили и выставили их на продажу как подлинные; правда, дураков их купить не нашлось. Кстати сказать, эксперты несут ответственность за проданное в течение 10 лет; если вы приобрели фальшивку и сумеете это доказать, аукционный дом и/или эксперт должны будут возместить стоимость. 

Аукционный дом ADER — старейший в Париже. Это предприятие «на подъеме», с очень энергичным руководством и целым арсеналом средств. ADER открыл русский отдел в 2014 году именно в целях развития. Основные принципы его деятельности таковы: 

использование всех возможных источников для отыскания свежего товара (не только работа с постоянными агентами и реклама в ведущих антикварных изданиях, но и выезды для экспертизы в другие города); 

сравнительно низкие оценки лотов, что позволяет привлечь покупателей; 

уважение к эксперту; именно он определяет оценки, — продавец дает согласие или отказывается; 

нежелательность товара, недавно проданного или непроданного другим аукционным домом; 

по возможности, преобладание крупного товара (лоты с оценкой ниже 500 евро, в принципе, не выгодны аукционному дому). 

Первая русская продажа ADER состоялась 19 декабря, в ближайшую пятницу после «черного вторника». Некоторые из потенциальных покупателей спешно сняли свои ставки, другие воздержались от участия. Многие ценные лоты не были проданы вовсе. Тем не менее продажа удалась на славу, по общему мнению. Причина успеха в обилии «свежего» товара. 

Рынок русского антиквариата в Париже сегодня 

Баю-баюшки-баю, Кризис входит в колею... 

Дон-Аминадо. «Наша маленькая жизнь» 

— Эх, — вздыхали рыбаки, — Это разве судаки? 

Раньше вытащишь, бывало, — Хвост, бывало, в полруки! 

— Эх, — вздыхали судаки, — Раньше были червяки... 

Червяком одним, бывало, Наедалось полреки! 

— Эх, — вздыхали червяки, — Раньше врали рыбаки!.. 

Мы послушать их, бывало, Сами лезли на крючки! 

А. Усачёв 

Уж несколько лет слышны отовсюду стоны, что антикварный рынок совсем не тот. Это правда. Но все же «пациент скорее жив, чем мертв». Во всяком случае парижский рынок сохраняет свое главное преимущество: он дешев в сравнении с российским. Осмелимся дать совет торговцам и коллекционерам: если вы не одержимы тщеславием иметь хоть что-то, но как в Эрмитаже или Лувре, покупайте столовое серебро, мебель, недорогую, но хорошую живопись. Сегодня это доступно даже при малых средствах. 

Серебро.

Русское серебро на западноевропейском рынке всегда было в почете и в цене, стоило откровенно дороже местного. Сейчас по-прежнему хорошо идут изделия с эмалью и с клеймом Фаберже (несмотря на то, что от 60 до 90 процентов этих изделий по праву получили прозвище «Фальшь-берже»), Обыкновенное русское серебро XIX — начала XX века продается как неродное. У аукционистов появилась практика, неслыханная прежде по отношению к русскому серебру, — определять нижнюю оценку по весу металла; для особо интересных вещей прибавляется еще половина. 

Совершенно не продаются портсигары, пострадавшие в ожесточенной борьбе человечества с табакокурением. В прежние годы, когда табак уже перестал считаться лекарственным, но курение все еще принадлежало к радостям жизни, старинный портсигар был предметом вожделения для многих коллекционеров — из уважения к художественным достоинствам предмета. И не мудрено! Портсигар бытовал в средних и высших классах общества, служил ареной состязания мастеров и носил личные знаки владельца, миниатюрные ювелирные шедевры. Но кто знает, может быть, мода на портсигар вернется? Например, когда электронные сигареты уменьшатся в размерах и станут помещаться в старинные серебряные футляры. 

Ювелирные изделия. Карлу Фаберже как-то очень надоела одна дама, требующая рассказать ей, какие новые яички будут выпущены к Пасхе. Фаберже ответил, что квадратные, и потом очень удивился, когда дама накануне праздника пришла их приобрести. 

Чтобы понять, до чего разнообразными могут быть пасхальные яички-подвески, нужно зайти в русскую церковь в Париже в пасхальные дни. Многоярусные цепи с яичками всех форм, цветов и материалов украшают многих дам русского зарубежья. Несколько старых пасхальных яичек разного достоинства встречается в каждой русской аукционной продаже. На аукционе BPV осенью 2014 года было крошечное костяное яичко с русским флагом. Эксперт только накануне продажи обнаружил едва различимое клеймо «Фаберже» на серебряной петле; в коллекции Форбса известно такое же яичко с английским флагом и золотой петлей; но в каталог все это не вошло, и вещь была продана дешево, за 220 евро (мы даем цены «с молотка», не включая обыкновенные 25%). Значительно дешевле, чем, бывает, продаются не подлинные «Фаберже». 

На русские ювелирные изделия, особенно придворных фабрикантов, и сегодня держатся довольно высокие цены. Весной 2014 года на обычном аукционе ADER был выставлен парюр в русском стиле, из золоченого серебра с выемчатой эмалью. Браслет, брошь и серьги были оформлены в виде конской дуги с бубенцами и колокольчиками. Клейм не было, но украшения спокойно лежали в своей коробке с тисненой этикеткой придворного фабриканта Ивана Дмитриевича Чичелева, одного из самых замечательных ювелиров времен царствования Александра II. Изделия Чичелева встречаются крайне редко; данный парюр с оценкой 5 000/6 000 был продан за 13 тысяч евро. 

Милитария.

Пять-десять лет назад милитария имела огромный успех. В те годы, совсем не даром, сложились многие прекрасные коллекции русских орденов, медалей и значков. Поставьте их на продажу сегодня — в лучшем случае, получите четверть уплаченного. Но это совсем не значит, что такие собрания никогда не окупятся. Антикварный рынок — это приливы и отливы. Экономическая ситуация меняется, подрастают новые поколения коллекционеров, а объем подлинного антиквариата царской России остается прежним. 

Все морские вещи по-прежнему ценятся, хотя и не в прежних ценах. Это объясняется тем, что императорский флот составлял очень небольшую часть русского войска и морские предметы, включая фотографии, встречаются реже. 

Букинистика.

Российский книжный рынок в последние годы взобрался на такие вершины, с которых очень больно падать. И дело не только в том, что книга перестала служить источником информации, что все редкое переиздано и/или представлено в интернете. Книга продолжает обладать своей притягательной силой: бумага ласкает глаз, а экран слепит. Красивая библиотека, в отличие от самого прекрасного компьютера, украшает жилище. Но книга (речь не об уникальных изданиях, которые всегда найдут покупателя) перестала продаваться. По нашему мнению, больше всего книжному рынку повредила бешеная гонка цен. Ожидать, что в ближайшее время антикварные книги будут дороги по-прежнему, никак нельзя. 

Сегодня эксперты парижских аукционных домов очень неохотно берут книги на продажу. Один опытный здешний специалист предлагает такую жесткую формулу для оценки: найти пример самой дешевой продажи данной книги и разделить сумму на четыре; таким образом получим нижний эстимейт. Эта формула совсем не нравится букинистам. Но что поделаешь? 

Фотографии, бумаги. 

Старая добрая русская эмиграция диву далась, за какие деньги вдруг пошли семейные фотографии! Это было связано и с пиком популярности старой фотографии вообще и с большим человеческим и историческим обаянием самой эмиграции, не так давно открытым в России. Большую роль сыграла публикация прекрасных альбомов Андрея Корлякова «Русская эмиграция в фотографиях». Но с той не так уж отдаленной поры цены на фотографии упали. Кризис ли тому виной, насыщение ли, или просто пора прошла, не знаем. На аукционе ADER не все фотографии Карла Буллы были проданы, несмотря на низкие оценки. Иногда неплохо идут коллекции старых почтовых карточек; старые бумаги, разные документы эмиграции продаются все хуже и хуже... Культурно-исторические ценности традиционно страдают первыми в трудные времена. 

Иконы. 

Торговать иконами с молотка неловко; не для того они писались. Но это совершенно неизбежно с тех самых пор, как икона стала предметом коллекционирования. С середины XIX века в России, особенно среди старообрядцев, составились замечательные собрания икон, и в охоте за ценными приобретениями денег не считали; тогда же началось изготовление хитроумных подделок. Сегодняшний средний покупатель хочет иметь пусть и не очень старую, но хорошо сохранившуюся икону, не тронутую реставрациями. Пятнадцать лет назад совершенно случайно на одном текущем аукционе в Тулузе нам довелось купить «Образ святого Архистратига Михаила и прочих бесплотных сил» (известный в иконографии как «Архистратиг Михаил — воевода») 1902 года за 400 евро, хотя показалось слишком дорого, — просто не хотелось уступить французским торговцам. Мы не собираемся продавать эту икону, но точно знаем, что теперь она может стоить в несколько раз дороже. 

Среди множества икон (уйма была вывезена в 80—90-е гг. прошлого века), поступающих на торги, с многократным превышением оценок идут те, которые обладают оригинальным декором. Необычный оклад, лучше с цветной эмалью, славный мастер, изготовивший ризу, громкий провенанс — вот из-за чего разгорается нешуточная борьба. В 2014 году аукцион BPV очень успешно продал две интересные иконы. Образ святой мученицы Татьяны в ризе из позолоченного серебра с эмалевым венцом был продан за 10 000 евро (при оценке 1 500/2 000); икона Иверской Божьей Матери в гладком серебряном окладе в стиле модерн, с клеймом первой московской артели, — за 6 200 евро (с предварительной ценой 800/1000). 

Первые русские торги аукционного дома ADER прославились продажей трех икон: икона «Господь Вседержитель» в серебряном окладе и латунном киоте с дарственной надписью от чинов гвардейского экипажа И.И. Чагину, командиру императорской яхты «Штандарт», с оценкой 3 000/4 000 пошла за 23 тысячи евро;  небольшой эмалевый складень с дарственной надписью «Валериану Владимировичу Ершову, 1880» с оценкой 1 000/1 200 ушел за 28 тысяч евро; маленькая иконка Николая Чудотворца в позолоченной рамке с жемчужинами и камушками начала XX века с оценкой 400/500 — за 30 тысяч евро. 

Предугадать подобный успех было невозможно, прелесть аукционной продажи в том и состоит. Однако один секрет открылся. В 2010 году Росохранкультура опубликовала каталог разыскиваемых антикварных вещей. Среди предметов, возвращенных в Эрмитаж, значатся два образа: «Святой Гермоген» и «Христос Вседержитель», совершенно того же исполнения, что наш «Николай Чудотворец», — маленькие образа на дереве, в серебряной золоченой рамке с финифтяными накладками, с низью из мелкого жемчуга, с камнями, с тремя подвесками снизу и медальоном с белым эмалевым голубем сверху. Иконка, проданная на аукционе, кроме того, была в своей коробке, очень растрепанной, но с прекрасно сохранившимся тиснением: «Поставщики двора Его Императорск. Величества торговопромышленное Т-во П.И. Оловянишникова С-вья. Москва, Никольская». И принадлежала она не Эрмитажу, а потомкам капитана I ранга В.А. Шателена. 

Живопись. 

Торговля живописью и графикой — совершенно особый мир и совершенно особый вид экспертизы. Талантливые наши художники, попав в руки аферистов от искусства, творят чудеса подделки. 

Поговаривают, что роскошный Айвазовский, не так давно проданный одним парижским аукционным домом, оказался фальшивкой. С тех пор полотна нашего выдающегося мариниста продаются только с грамотами патентованных экспертов (здесь держится жесткая монополия). 

Репин в своей книге «Далекое-близкое» рассказывал, что Айвазовский, проезжавший через его родной Чугуев, был потрясен искусностью одной местной копии самого себя. Интересно, какой приговор вынесли бы современные эксперты этому чугуевскому шедевру? 

Вообще говоря, русская картина с громким именем, несомненным провенансом и солидной экспертизой обязательно пойдет, и хорошо пойдет. Это тот рынок, который держится крепко, на кризис не обращает внимания. Зато средние (не в отношении таланта) художники сильно потеряли в цене. 

Козьма Прутков утверждал, что незрелый ананас, для человека справедливого, всегда хуже зрелой смородины. На художественном рынке зрелость произведения играет значительно меньшую роль, чем способ его подачи и степень «раскрученности». Репутации дорогих художников XX века создаются специалистами, не даром и не сразу, и каждый автор занимает свое место в прейскуранте. И горе тому, кто этого места не имеет. В один будний день в русский отдел аукциона ADER принесли портрет; распродавалось имущество парижанина, скончавшегося недавно в возрасте глубоко за 90. Известно было, что на портрете 1925 года он был изображен четырех лет от роду. Экспертам предстояло расшифровать подпись внизу слева: «N. Kousnezoff». После тщательного исследования не осталось никаких сомнений в том, что это Николай Дмитриевич Кузнецов, знаменитый русский художник, полотна которого находятся в Третьяковской галерее и Русском музее. Он очень редко подписывал свои работы латиницей и употреблял разную транскрипцию; подпись на нашем портрете соответствовала подписи его дочери, известной оперной певицы, жившей в Париже. Художественные достоинства и обаяние полотна очень высоки; один видевший его искусствовед сказал, что портрет достоин кисти Ренуара; другой предположил, что его цена на аукционе может достичь 100 тысяч евро. Портрет с предварительной оценкой 1 500/2 000 был продан с молотка за 3 тысячи, несмотря на все свои достоинства, целый разворот в каталоге и подробное описание на двух языках. Это несправедливо, но неудивительно. Вот если бы накануне прошла выставка Кузнецова или вышла монография о нем, цена портрета не была бы такой смешной. 

Вообще антикварный рынок чутко реагирует на окружающую среду; значительные события в культурной жизни разных стран непременно отражаются на ценах на предметы искусства. 

 Мебель. 

С русской мебелью творится что-то неладное. С одной стороны, она встречается крайне редко; с другой — продается с трудом. Несколько лет назад на одном парижском аукционе совершенно случайно оказался великолепный набор русской мебели карельской березы: обширный диван, пара столиков, два кресла, четыре стула. Ушел с молотка за 20 тысяч евро, что десятикратно превышало эстимейт, но не соответствовало роскоши и редкости этой мебели. На аукционе ADER шесть стульев карельской березы, принадлежавшие Рудольфу Нуриеву, были проданы за 7 600 евро, ниже того, что стоили на лондонской продаже 1995 года. А русский комод красного дерева рубежа XVIII—XIX веков, со скромной оценкой 1 500/2 000, не продался вовсе. 

Правда, что цены на мебель жестоко свалились, и аукционы открещиваются от нее как могут. Странно, что это распространилось и на русские изделия тоже. 

Всё повторяется 

Вот несколько выдержек из книжки Владимира Крымова «Город-сфинкс» (Берлин: Мысль, 1922). Звучит удивительно современно и своевременно. Нужно сделать только небольшую поправку во времени. За сто лет парижские аукционы если и не сравнялись с лондонскими, то значительно к ним приблизились. 

«Во всех других городах успешному развитию аукционов мешает то, что маклаки, торговцы-скупщики данной специальности, сговариваются между собою и покупают по пониженной стоимости: один не набавляет против другого, а платит ему маленькое отступное. В Лондоне такие “блоки” невозможны. Лондон слишком велик для этого, сюда стекаются покупатели со всех концов света, и всем сговориться нельзя». 

«Есть люди, — помимо торговцев подержанными вещами и антиквариев — просто любители, которые проводят целые дни в помещении аукционов. Купить ценный редкий фарфор на аукционе фарфора за бесценок почти невозможно... Но бывает, что где-нибудь в провинции распродается обстановка дома. .На таком аукционе можно купить редкую фарфоровую вещь за бесценок. Можно купить партию фарфора... за полтора фунта, а потом одна маленькая вещица из этой груды может быть продана за 10 фунтов. Но нужно потратить много времени, на десяти аукционах впустую, пока попадется случай». 

«Каталоги аукционов издаются как роскошные издания... Собирание самих каталогов книжных аукционов тоже своего рода коллекционерство, и коллекции таких каталогов продаются за порядочные суммы». 

«Даже не особенно любя книги, можно ходить на эти аукционы, чтобы наблюдать за людьми, которые охотятся на них. Это — почти мания, нежнейшая любовь, большая чем к ребенку, к любимому существу». 

«На аукционах, по этим часто шальным ценам, можно продать только уник. Вещи среднего художественного достоинства идут часто за бесценок, и в Лондоне их можно купить дешевле, чем где-либо». 

«Обыкновенное серебро продается на аукционах теперь, когда сильно упало, по 3-4 шиллинга унция, а старое XVII и начала XVIII столетия — по-прежнему расценивается гинея за унцию, 30 шиллингов за унцию, и выше. 

Понизились цены на обыкновенные вещи, но цена на предметы настоящего искусства или старины не упала». 

«Раньше, говорят, на лондонских аукционах проделывались всякие фокусы, всякие сговоры и комбинации. Постепенно против фокусов явились другие фокусы, и в конце концов стало очевидным, что единственно верный путь и самый выгодный — продавать честно». 

«Разумеется, нельзя идти на лондонский аукцион сразу приехавши из Бугульмы или даже из Тулы.» 

Переселение душ 

В нашем доме все старье — живое. Мы ежедневно пользуемся столовым серебром, потихоньку прикупленном на аукционах и блошиных рынках (семейное добро было растеряно в скитаниях по Европе после революции); чай завариваем в чайнике Кузнецова; хлеб режем златоустовским стальным ножом; вино пьем из звонких хрустальных бокалов XIX века фирмы Вассагат Особый успех у наших гостей имеет русский прибор, в котором чудом сохранились две серебряные кнопки для сыра; они вонзаются в твердый сыр и служат упором для пальца. Наши друзья, живущие в Ричмонде, увидели такие кнопки сначала у нас, а потом в музее штата Вирджиния. Устроители выставки, которая уже побывала во многих городах Америки, не знали, что это за диковинные штучки! 

В 2011 году церковно-приходская школа готовила постановку к 150-летию собора Александра Невского в Париже, посвященную русским эмигрантам и названную «В рассеянии сущие». Наш сын Кондратий имел костюм морского офицера; по счастью, сохранился кусок мундирного сукна, по которому нам удалось подобрать похожую ткань, а все остальное — пуговицы, мичманские эполеты, портупея, кортик, знак Морского корпуса и знак Офицерских артиллерийских классов — было одолжено в нашей собственной коллекции. Другие исполнители — Сестра милосердия, Священник, Дама, Казак — тоже имели на сцене подлинные вещи из нашего собрания. Это придало особую достоверность представлению и близко познакомило детей с настоящей русской стариной. 

Очень, очень многим вещам можно вернуть жизнь, если, конечно, они не такого достоинства, что чувствуют себя спокойно только в сейфе. Из остатков кавказских поясов могут выйти, например, эффектные украшения. На одном аукционе нам пришлось купить за 70 евро (больше никто не дал) самобытный женский пояс, сделанный из кожи и серебряных элементов конской сбруи. Подгнившую кожу пришлось удалить, но осталось два десятка хорошеньких пуговиц-полушарий, «сердце», которое скрепляло конскую сбрую на груди, и дюжина других фрагментов с прекрасно сохранившейся чернью. Другой кавказский пояс в незапамятные времена потерял половину пряжки; из оставшейся половины с пробирным клеймом и датой «1847» вышла интересная подвеска. 

Старинные вещи имеют особое обаяние и красоту, умножающуюся с летами. В Париже все еще много старинных вещей. «Париж — огромный город, где ни в чем нет недостатка» (Ромен Гари). 

Наталья и Николай ФИЛАТОВЫ 

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 125 (апрель 2015), стр.4