Первые почтовые марки неизменно притягивали и притягивают наибольшее внимание коллекционеров всего мира. И дело здесь, по-видимому, в неизбежном ореоле разного рода истории, легенд, правды и вымысла, которые сопровождают их появление на свет. Особенно много всего было рассказано о первенцах филателии середины XIX века, не без основания скитающегося «золотым периодом», поскольку большая кисть выпусков конца сороковых — накала шестидесятых годов, поистине, ценится сегодня на вес золота.
Как известно, первые марки в мире, а точнее две первых, увидели свет в мае 1840 года в Англии.
Извечная же соперница страны Туманного Альбиона — Франция — выпустила свои первые почтовые марки на исходе сороковых годов XIX века, в 1849-м. И если на первых английских, как и на всех остальных марках Британских островов и многочисленных колониальных владениях метрополии, в последующие полвека неизменно красовался профиль юной королевы Виктории, то первую французскую почтовую миниатюру украсил другой женский профиль — богини плодородия Цереры.
Рождению «Цереры», как и почти десятилетием раньше появлению «Черного пенни» и «Синего двупенсовика», сопутствовала масса запротоколированных до мельчайших деталей событий. Инициатором выпуска первых французских марок был генеральный почтмейстер по имени Луи Арраго, а автором-создателем их гравюры — Жан-Жак Баррэ, выгравировавший, между прочим, десятью годами позже и миниатюры первого общеколониального выпуска Франции, получившие название «Орел», по своему рисунку. В том же 1859 году на затерянном в водах Тихого океана острове Новая Каледония, где усилиями местных властей была организована собственная почта, также в обращение была выпущена собственная, заметно отличавшаяся от общеколониального «Орла» марка.
Автором ее был профессиональный военный и мастер на все руки сержант Трикера из гарнизона морской пехоты, расквартированного в административном центре колонии — городе Ноумеа. Поскольку профессиональных художников в месте, куда ссылали на каторжные работы, попросту не оказалось, сержанту поручили подготовить клише для печати будущих марок. Он энергично взялся за дело: вооружившись простой булавкой, процарапал, как умел, профиль Наполеона III на мягком камне, с которого и собирались печатать первые новокаледонийские марки. Однако мастерство сержанта не распространялось на гальваническое тиражирование оригинальной гравюры, и, недолго думая, автор многократно повторил той же булавкой первоначальный рисунок, создав клише «печатного листа». В результате все марки имели явно различные детали, что впоследствии немало порадовало коллекционеров, стремившихся собрать все возможные разновидности этого выпуска.
Тем не менее среди имен, причастных к рождению первенцев французской филателии, наибольшую известность получил гравер Анатоль Юло. Произошло это совершенно случайно, когда среди ста марок «Церера» из первого листа одна оказалась перевернута по отношению ко всем остальным «вниз головой». Но, однако, в течение десяти последующих лет гравер неустанно доказывал по разным инстанциям, что ему принадлежит идея «секретного» способа печати, предохраняющего тираж от фальсификации марок в ущерб почте, поскольку каждый новый тираж должен был иметь такую пару, названную Анатолем Юло тет-бешем (фр. te te-beche — «валетом», буквально «голова к голове»), в ином месте листа.
Другая история, связанная с той же «Церерой», не менее замечательна. Дело в том, что первые французские марки на протяжении 1849—1850 годов выпускались разных цветов и разными достоинствами. Так вот, одна из однофранковых марок, отпечатанных в цвете красной киновари, полным тиражом в почтовое обращение не попала. Некоторое время спустя парижский торговец, некто мсье Вермей, приобретя каким-то образом значительное количество невыпущенных марок, начал продавать их коллекционерам. А поскольку красно-киноварный оттенок невыпущенных марок существенно отличался от карминовых или коричнево-карминовых, поступивших на почту, то марки эти филателисты прозвали «вермейонами». Еще совсем недавно, до введения в обращение в стране евро, французские коллекционеры говорили, что обладатель «вермейона» автоматически становится миллионером, поскольку продажная цена марки равнялась миллиону сантимов (десяти тысячам франков). Сегодня, кстати, стоимость «вермейона» значительно выше, особенно если удается по случаю обнаружить редкую марку на почтовом отправлении. Ну а если при этом письмо было отправлено известной личности, такой, например, как Виктору Гюго (конверт сегодня хранится в фамильной коллекции Альберто Болаффи из Италии), то цена его поднимается на несколько порядков выше.
В том же 1849 году свои первые марки выпустили еще три европейских государства — Бельгия, Бавария и Саксония. И, конечно же, первенцы бельгийской и немецкой филателии в самом скором времени получили имена собственные. Сегодня пара первых бельгийских марок известна каждому филателисту как «Эполеты», так как миниатюры украшал портрет короля всех бельгийцев Леопольда I в военном мундире с эполетами. А первые немецкие марки, имевшие сугубо прагматический дизайн, прозвали «Черной единицей» и «Саксонской тройкой». Надо ли говорить, что марки, прошедшие почту и сохранившиеся на оригинальных конвертах, сегодня стоят (как, впрочем, и раньше) в десятки раз дороже обычных экземпляров. Однако и среди них есть место уникумам. Речь идет о случайно сохранившемся небольшом двенадцатимарочном фрагменте листа «Саксонской тройки», поскольку он был в свое время наглухо приклеен к витрине почтовой конторы в одном из провинциальных городков окрестностей Дрездена. Когда же его обнаружили, то не смогли аккуратно отделить, в результате чего этот единственный в мире листок знаменитых «троек» имеет разную толщину, что не мешает ему быть оцененным в десятки тысяч евро.
1850 год подарил мировой филателии первые марки Австрии, Испании и Британской Гвианы. Последние у коллекционеров получили прозвище «хлопковые кипы», поскольку торговцы хлопком в этой южноамериканской британской колонии франкировали ими свою многочисленную коммерческую корреспонденцию. Испанскую марку украсил профильный портрет королевы Изабеллы, ну а австрийские — витиеватая графическая композиция. Годом позже, 1 января 1851 года в Австро-Венгрии (на собственной австрийской территории, а также в Ломбардии и Венеции, принадлежавших короне дома Габсбургов) были введены в обращение специальные марки для оплаты пересылаемых газет. Марки эти особо известны в филателии как «семейство Меркуриев». На трех почтовых миниатюрах воспроизводилась профильная голова Меркурия, согласно мифологии разносившего вести в самые отдаленные утолки Земли. Так что сюжет марки полностью соответствовал ее функциональному предназначению — оплате пересылаемых газет.
Необходимость выпуска таких специальных марок обусловлена тем, что плата за пересылку газет была в те годы ниже обычного почтового тарифа. Поскольку марки имели чисто служебное предназначение и в обычную продажу не поступали, то и номинал на них не указывался. Различали почтовые работники марки разной стоимости по цвету. Например, самая дешевая, 0,6 крейцера, предназначавшаяся для пересылки одной газеты, была голубого цвета. Желтая, 6-крейцеровая, предназначалась для оплаты пересылки десяти газет. И, наконец, розовой, стоимостью в 30 крейцеров, можно было оплатить пересылку пачки, содержавшей полсотни газет. Так в мир пришли «Голубой Меркурий», «Желтый Меркурий» и «Розовый Меркурий». Позже, из-за дополнительных тиражей, к ним добавились еще два цвета.
В скором времени, когда филателия в Европе получила широкую популярность, коллекционеры стали искать «Меркуриев», что оказалось, несмотря на их многомиллионные первоначальные тиражи, непростым делом. Ведь при получении газет свернутая периодика раскрывалась, а приклеенная к ней марка безжалостно разрывалась пополам и за ненадобностью выбрасывалась.
В итоге голубая марка оценивается в несколько сотен евро, желтая — уже на порядок выше, а розовая — более пятнадцати тысяч евро. Что касается ее киноварной («Красный Меркурий») разновидности, то здесь речь идет об аукционной цене, колеблющейся вокруг пятидесяти тысяч евро. И это не случайно. Сегодня в мире известно всего-навсего 7 гашеных и около 30 чистых «Красных Меркуриев». Желтые же известны не только в единичных экземплярах, но и в виде двенадцатимарочного фрагмента листа (печатались они в листах от 100 до 400 марок, и до настоящего времени никто никогда полного листа не видел. Скорее всего, из-за утилитарного характера «Меркуриев» их полных листов попросту не сохранилось).
Фрагмент этот был случайно обнаружен в 1926 году в архиве графини Куденховской, в Вене, на невскрытой пачке газет, отосланных 17 мая 1856 года. По-видимому, эта история вдохновила чешского писателя-филателиста написать новеллу «Квартблок разорванных Меркуриев», в которой речь шла о влюбленной паре, не доведшей свои романтические отношения до бракосочетания из-за того, что невеста незадолго до венчания, желая сделать своему жениху-коллекционеру подарок, разрезала ножницами квартблок «Красных Меркуриев», пару оставив на презент, а на деньги, вырученные от продажи второй пары, купила новую мебель для их будущей собственной квартиры. Молодой человек в ужасе от свершившегося... бежал из-под венца.
Подлинная же история имела место также в Праге, но уже в сравнительно близкие к нам времена, что отражено в Книге рекордов Гиннесса как «филателистическая кража века». Тогда, 17 марта 1970 года, из пражского почтового музея был украден уникальный (единственный в мире) 70-марочный фрагмент листа «Голубых Меркуриев» страховочной стоимостью в 250 тысяч долларов. В скором времени пропажа вместе с похитителем была обнаружена на границе в багажнике автомобиля одного дипломата, желающего поскорее покинуть страну временного пребывания.
Свои газетные марки имелись и в некоторых староитальянских государствах, семь из которых (помимо уже упоминавшихся Ломбардии и Венеции и папской Церковной области) в пятидесятые годы XIX века выпустили первые знаки почтовой оплаты.
1852 год подарил филателистам свои первые марки еще двух европейских монархий — Королевства Нидерландов и Великого герцогства Люксембург. Естественно, что почтовые миниатюры украшали профильные портреты правящих суверенов. Попутно отметим, что и профиль королевы Виктории расширял свою географию за счет выпуска собственных марок в ряде британских колоний.
А вот 1853 год подарил миру абсолютно оригинальные — треугольные марки. И произошло это на самом юге Африки, в британской колонии Мыс Доброй Надежды, символическая женская фигура которой и украсила новую почтовую миниатюру. Произошло это не по заранее продуманному плану, а как бы случайно, из чисто практических соображений.
Дело в том, что подавляющее большинство жителей колонии было неграмотным, поэтому, чтобы почтовые работники из местного населения быстрее различали зарубежную (в первую очередь из метрополии) корреспонденцию от внутриколониальной, решено было выпустить марки, внешний вид которых позволял бы это производить автоматически. Так появились «треуголки Мыса», как их впоследствии прозвали коллекционеры.
С марками этими связана легенда учреждения одного из старейших в Европе торговых филателистических домов Стенли Гиббонса. Рассказывают, что в семье потомственных аптекарей Гиббонсов молодой наследник по имени Стенли, скучая, стоял за прилавком, когда дождливым вечером 1865 года в полутемное аптечное помещение на лондонском Стрэнде зашли двое моряков и попросили чего-нибудь от простуды, честно предупредив, что денег у них нет, а вот необычными треугольными марками они могут расплатиться по номиналу. Молодой человек, как и большинство живших в достатке лондонцев, увлекался новомодным собиранием марок, поэтому с удовольствием совершил сделку, уговорив впоследствии своего отца рядом с лекарствами разместить и небольшую витрину с марками. Так, продавая то, что ему не было нужно, Стенли Гиббонс стал выручать больше папаши-аптекаря, который, махнув рукой, разрешил в корне переориентировать семейное дело. Но вернемся в «золотые пятидесятые» годы XIX века.
Итак, год 1856-й. С ним связаны два интересных выпуска. Один из них — это первые финские марки. Точнее, первые почтовые марки для Великого княжества Финляндского, пользовавшегося широкой автономией в составе Российской империи. Другой — это очередной выпуск марок для далекой Британской Гвианы в Южной Америке. Речь пойдет о марке-символе, пожалуй, не менее известной, чем знаменитые «Голубой Маврикий» и «Красный Маврикий», — о «Британской Гвиане». Так, по названию этой колонии имя собственное получила и почтовая марка, известная всего-навсего в одном-единственном экземпляре, последний раз выставлявшаяся на аукционных торгах в 1990 году и мгновенно приобретенная за без малого миллион долларов. Но обо всем по порядку.
В феврале 1856 года почтмейстер Британской Гвианы Эдвард Уайт обнаружил, что запасы марок, доставляемых в колонию из Великобритании, подходят к концу. Несмотря на его заблаговременное уведомление, долгожданные марки так все и не доставлялись. Тогда почтмейстер получил распоряжение от генерал-губернатора напечатать, используя собственные силы, небольшое количество марок, которые, как только придет очередная партия из Лондона, должны были быть уничтожены. В соответствии с действовавшими в то время в колонии тарифами, были отпечатаны две беззубцовые марки: одноцентовая — темно-голубого цвета для оплаты печатной периодики и карминовая — четырехцентовая для обычной почтовой корреспонденции. На каждой из выпущенных марок, а тираж их, по-видимому, был небольшой, почтмейстер собственноручно расписывался, оставляя свои инициалы.
Каким-то образом в процессе печати марок была допущена ошибка, и со временем тринадцатилетний школьник из Глазго по имени Вернон Воген, перебирая ненужные старые отцовские письма, обнаружил необычную одноцентовую красную марку. Вместе с другими, отмочив ее, он поместил в свой простенький альбомчик.
Некоторое время спустя мальчик обменял ее на более красивые марки у местного торговца и коллекционера Нейла Мак-Кинлоу, который заметил, что марка, несмотря на обрезанные углы, может представлять интерес, поскольку была карминового оттенка, в отличие от других темно-голубых одноцентовок. Но и тот до конца не представлял, какой уникум попал в его руки. Иначе бы никогда не продал свою коллекцию за сто двадцать (хорошие деньги по тем временам) фунтов стерлингов ливерпульскому филателисту и владельцу марочного магазинчика Томасу Ридпэсу. Сведения о его покупке просочились в прессу, и филателисты всего мира стали лихорадочно искать другие одноцентовые марки Британской Гвианы, ошибочно отпечатанные на карминовой (более правильно — фуксиновой) бумаге. Но поиски никаких результатов не принесли. И тогда в 1878 году марку, уже за 150 фунтов, покупает знаменитый Филипп Феррари, последний в мире коллекционер, сумевший в начале приближавшегося XX века собрать все марки мира. После его смерти уникальная марка была продана в 1924 году на аукционе за 36 тысяч долларов. До последнего торги вели двое претендентов — король Георг V и американский миллионер Артур Хинд. Победил последний, который с чисто «американским размахом» захотел подарить свою покупку британскому монарху, но тот, естественно, деликатно отказался. В год столетия «Черного пенни» знаменитая марка вновь всплывает на торгах и уходит за 40 тысяч долларов, а в скором времени, по завершении Второй мировой войны, несмотря на реально предложенные за марку 100 тысяч долларов, никаких перепродаж больше не последовало.
Вновь сенсационные торги состоялись лишь в 1970 году, когда за право приобретения «Британской Гвианы» спорили Британский музей, в фондах которого хранилось более 4 миллионов различных знаков почтовой оплаты всего мира, и американец Ирвин Вайнберг, представлявший интересы австралийского миллионера Томаса Смолла, которому в итоге она и досталась. В начале девяностых годов ушедшего в историю XX века австралиец, предварительно продемонстрировав уникум на парижской всемирной филателистической выставке «Филэксфранс-1989», продал свою уникальную марку, хранившуюся два десятилетия в его коллекции, за более чем 900 тысяч долларов. Но на этом история «Британской Гвианы» не закончилась.
В это же время, когда «рождалась» на свет знаменитая «Британская Гвиана», неспешно продвигалась работа по подготовке к выпуску и первой российской общегосударственной почтовой марки. Решение о ее выпуске было принято еще императором Николаем I, но события Крымской войны отодвинули на задний план этот замысел. Вновь к нему вернулся уже император Александр II, предоставив министру двора графу Федору Адлербергу все необходимые для того полномочия. И к 1857 году гравер Экспедиции по заготовлению государственных бумаг Франц Кеплер подготовил эскиз будущей марки, который впоследствии собственноручно утвердил самодержец Всероссийский, и в декабре того же года марка была отпечатана, а с 1 января 1858 года выпущена в почтовое обращение.
В том же году в почтовое обращение были выпущены и первые румынские почтовые марки, прозванные коллекционерами за их рисунок «Бычьими головами». А поскольку марки эти использовались и на «окраине Российской империи» — в молдавских землях, то в самом скором времени за ними утвердилось и второе имя собственное — «Молдаванские быки». Еще одна марка, связанная с Россией, — это первая польская почтовая миниатюра, введенная в обращение с 1 января 1860 года. Единственная польская марка, выпущенная в годы вхождения Царства Польского в состав Российской империи.
И в завершении нашего краткого путешествия в «золотые пятидесятые годы девятнадцатого века», не исчерпывающего всех историй о создании, обращении и поиске первых марок стран всех пяти континентов, которых к 1860 году, имевших собственные эмиссии, оказалось уже 88, хочется рассказать еще об одной марке, имеющей отношение к «Большой России».
«Большой Россией» филателисты стали называть после раскола Российской империи и образования на ее территории в начале РСФСР, республик Прибалтики, Финляндии и Польши, а впоследствии ряда существовавших непродолжительное время восточноевропейских, закавказских и среднеазиатских республик, объединившихся в 1922 году в Советский Союз, все их самостоятельные эмиссии, за исключением польских и финских, последовавших после 1918 года.
Так вот, пока шли подготовительные работы по выпуску первой общегосударственной русской почтовой марки, в Тифлисе в 1857 году была выпущена местная марка городской почты, использовавшаяся непродолжительное время по своему прямому назначению. Выпущено их было не очень много, но еще меньше попало в руки филателистам. В начале XX века было известно всего-навсего три экземпляра, которые связаны с именами русских филателистов Карла Шмита и Агафона Фаберже. После их смерти марки перебывали в разных руках. Последним их хозяином, выставлявшим редкие местные выпуски на публичное обозрение, был гражданин Швейцарии польского происхождения Збигнев Микульский. Тем не менее в «большую тройку» регулярно стремились и стремятся втиснуться «двойники», постоянно признаваемые экспертами-филателистами «не аутентичными». Так это или не так, судить трудно. Однако сегодня, помимо трех «легальных» тифлисских марок, гуляет по миру еще несколько десятков «незаконнорожденных», хозяева которых не теряют надежды доказать «законное происхождение» своих сокровищ.
Андрей СТРЫГИН
Иллюстрации предоставлены автором.
Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 77 (июнь 2010), стр.134