Городецкий промысел прялочных донец, положивший начало знаменитой росписи, — яркое и своеобразное явление русской народной художественной культуры ХIХ — начала ХХ века. Оригинальность и выразительность сложившейся художественной системы привели к его широкой известности несмотря на локальный характер распространения. Уже с конца ХIХ века городецкие донца стали объектом идейного, а со второй половины ХIХ столетия — и частного коллекционирования.
Сейчас, когда многие обычные в прошлом предметы ушли из нашего быта, нам не всегда понятно их назначение. Нарядное городецкое донце — это лишь нижняя часть прялки, на которую садилась женщина во время работы.
Обычай украшения прялок был распространен повсюду. Занимая большое место в жизни женщины, прялка была не просто приспособлением для изготовления нитей, но и полноправной участницей многих крестьянских обрядов, и в первую очередь свадебного: она являлась непременной составной частью приданого. Прялку, как правило, дарили жене, невесте, дочери.
Обычно повсеместно украшали верхнюю часть прялки — «лопаску», или «лопатку», к которой привязывали специально приготовленную кудель для прядения нитей и которая была хорошо видно во время работы. Лишь в Поволжье с большим старанием и любовью декорировали донца. Городецкое донце было предметом особой гордости владелицы. После работы его вешали на стену и оно, наряду с лубком, становилось украшением крестьянского дома.
Самобытность городецкого промысла определялась не только объектом украшения. Заволжские мастера чутко отзывались на все новое. Сложившаяся здесь художественная система была необыкновенно подвижна: за время существования промысла принципиально менялись технические приемы украшения донец (от резьбы с инкрустацией до росписи), появлялись новые сюжеты и мотивы, старые наполнялись новым содержанием.
Только здесь применяли очень редкий для русского народного искусства прием инкрустации небольшими кусочками темного мореного дуба. В Городце, в отличие от других районов, в основу украшения донец был положен сюжет, который лишь дополняли орнаментом. Начиная со второй половины ХIХ века особое значение на промысле приобрела творческая индивидуальность мастеров, каждый из которых обладал неповторимым авторским почерком.
Конструктивно городецкое донце представляет собой закругленную с одной стороны доску длиной около 70 см, шириной 25—40 см, с возвышающейся головкой («копылом», «копылком») с отверстием для крепления широкого гребня на высокой ножке, который использовали для прядения.
Свое название промысел получил от большого села Городец Балахнинского уезда Нижегородской губернии, через который шла основная оптовая и розничная торговля донцами. Распространялись они, главным образом, среди крестьян ближайших уездов не только Нижегородской, но и соседних губерний: Костромской, Ярославской, Владимирской. Само производство было сосредоточено примерно в 10 км от Городца, в нескольких селениях, расположенных на правом берегу впадающей в Волгу рекм Узола. Это существующие и сейчас деревни — Хлебаиха, Курцево, Косково, Букино, Савино и др.
По мнению исследователей, производство донец стало промыслом с конца ХVIII века. Но сейчас нельзя однозначно сказать, какими были первые донца, сделанные на продажу, и применялась ли вообще на них инкрустация в конце ХVIII— начале ХIX века. Подавляющее большинство донец, известных сегодня, нельзя датировать временем более ранним, чем второе десятилетие ХIХ века.
Согласно местному преданию, до возникновения донечного промысла крестьяне делали донца для себя, украшали их «геометрической выемчатой резьбой». О том, что в этих краях знали такую резьбу, говорят приобретенные в 1930-е годы в д. Савино валек и трепало. Использование в украшении трепала, наряду с трехгранно-выемчатой, скобчатой резьбы, и завершающий резной узор мотив ветви, неоднократно встречающийся в инкрустированных донцах, подтверждает то, что оно было выполнено местными мастерами.
В собрании Сергиево-Посадского музея-заповедника хранятся несколько донец из Поволжья с узором из солярных знаков, выполненных трехгранно-выемчатой резьбой. По размерам, форме, особенностям композиционного построения они напоминают городецкие, Можно предположить, что на начальном этапе городецкие донца украшались подобным образом.
Нет ответа и на вопрос, кто первым стал инкрустировать донца вставками мореного дуба. Добывали этот ценный материал в реке Узола. Полежав несколько лег в воде, дуб приобретал красивый серовато-черный цвет и становился необыкновенно твердым, что значительно осложняло работу с ним.
Вероятнее всего, ранние донца были украшены очень просто. В музейных собраниях встречаются донца с «дикушей» — так называли узор в виде трапеции, заполненной резной сеткой и дополненной порезками контурной и скобчатой резьбы, мушками из дубовых гвоздиков.
На таких донцах инкрустацией украшали главным образом головку. Обычно на ней изображали коня и птицу. На «копыле» донца с трапецией с одной стороны — традиционная птица с пышным хвостом, с другой — ромб, вырезанный из дуба. Он вписан в резной овал и украшен дубовыми гвоздиками. Вероятно, это один из вариантов древнейшего орнамента, пришедшего из культуры древних славян. Б.А.Рыбаков рассматривал его как символ засеянного поля и связывал с магией плодородия. В широком смысле это символ плодородия земли, женщины, семьи. Поскольку донце часто было свадебным подарком или частью приданого, использование такого орнаментального мотива было вполне логичным.
На некоторых донцах те же ромб и птица изображены не только на головке, но и на плоскости самой доски. Таких работ, как и донец с трапецией, сохранилось очень мало — самые простые, они в свое время почти не привлекали внимания собирателей. В редких исследованиях встречается упоминание о них и чаще всего их датируют концом ХVIIIвека.
По сведениям, собранным в 1930-е годы нижегородским краеведом Д.В.Прокопьевым, такие донца продолжали делать до середины ХIХ столетия. Система их декорировки могла оставаться неизменной, поэтому отнести их к более ранним можно лишь по характеру декоративного убранства. Датировать каждое конкретное донце представляется возможным в широком временном диапазоне: конец ХVIII— первая половина ХIХ века.
Постепенно от небольших вставок мореного дуба инкрустация распространилась по всей поверхности, мастера перешли к сюжетным композициям. Из-за сложности техники инкрустации и промыслового характера работы таких сюжетов было немного. Популярны были лишь три: изображение кареты, всадника и сцена с двумя всадниками по обе стороны дерева, с вершины которого взлетает птица. У последнего сюжета, который был более распространен, — древняя языческая основа. Он представляет собой сцену поклонения Великой Богине, М.П.Званцев, анализируя свадебный фольклор, убедительно доказал, что эта древняя композиция постепенно трансформировалась и воспринималась как изображение символической охоты жениха и его дружки на невесту-лебедь. На головке одного из донец с таким сюжетам вырезана дата — 1854 г.
Подписных донец сохранилось очень мало (донце 1854 года — одно из самых ранних), но именно они представляют исключительный интерес при атрибуции других вещей.
Это донце позволяет сделать несколько интересных наблюдений. Так, один из всадников изображен в каске с султаном из черного конского волоса. Такие головные уборы были введены в некоторых полках русской армии лишь в 1844 году, и эта маленькая деталь показывает, что реальные жизненные впечатления находили отражение даже в самых традиционных сюжетах донец.
Если рассматривать конструкцию донца, то на нем можно увидеть линию соединения доски и головки, в то время как донца с простыми орнаментальными композициями сделаны из одного куска дерева.
В 1950-е годы, изучая историю городецкого промысла, В.И.Аверина писала, что донца с «приставными копылками» начали делать в 1880-е годы. Донце 1854 года доказывает, что новый способ изготовления, при котором доска и «копыл» вырезались отдельно, получил распространение значительно раньше, еще в 1850-е годы, и эта особенность может служить достаточно веским аргументом при датировке.
Исходя из конструкции донец, к первой половине ХIХ века можно отнести донца с одним и двумя всадниками. Тип головных уборов, а это — кивера и треуголки, не противоречит предложенной атрибуции. Нижнюю границу времени создания этих работ можно определить более точно: кивера вводили в 1806—1807 годах. Учитывая мнение большинства исследователей о том, что интерес к военной тематике появился после войны 1812 года, нижнюю границу датировки можно поднять чуть выше.
При сравнении донец видно, что по характеру изображения донце с одним всадником более архаично: всадник находится в окружении солярных знаков, фигурки предельно просты, статичны, угловаты, выполнены почти одними прямыми линиями. Корпус коня массивен, тонкие ноги, переплетаясь со стилизованными листьями, придают ему большую условность. Создается своеобразный образ — символ.
На другом донце, напротив, традиционная для Городца сцена предстояния у священного древа трансформируется в сцену встречи двух военачальников, а дерево исчезает. Мастер прекрасно передает движение: всадники скачут, солдаты маршируют, четко читается их профильное изображение. Линии инкрустации здесь более мягкие, круглящиеся, лица всадников хорошо проработаны. Все это говорит о том, что донце с двумя всадниками более позднее, а донце с одним всадником, вероятнее всего, было выполнено в первой трети ХIХ века, но не ранее 1812, года.
Большую часть инкрустированных донец различных музейных и частных собраний можно отнести к середине ХIХ века, даже исходя из чисто формального признака — приклеенная головка донца. Тем не менее, при окончательном решении атрибуционных вопросов необходимо учитывать целый комплекс особенностей, таких, как стилистика изображений, анализ костюма и др.
В развитии стиля декорации донец очевидны две противоречивые тенденции. С одной стороны — стремление приблизить изображение к жизни, с другой — сделать его как можно нарядней. Так, на донце 1854 года вместо лебедя с дерева слетают две птицы, похожие на лесных глухарей, а у его подножия распустились ромашки. На донцах появились фигурки собак, домашних птиц, пеших мужчин, изображенных порой с разными предметами в руках. Резные орнаментальные мотивы стали приобретать конкретные формы ромашек, колокольчиков.
С другой стороны, можно увидеть, как на одном из донец середины ХIХ века стремление более эффектно украсить его привело к трансформации традиционного сюжета в чисто орнаментальный мотив. Он разместился в круге, в центре донца, Образы стали более изящными, фигурки птиц и собак вырезаны рельефом, углубленным в плоскость доски.
Точно так же конь, окруженный стилизованными цветами и листьями, вырезан еще на одном образце того времени — исключительно редком городецком донце, в украшении которого нет ни росписи, ни инкрустации, а головка и сама поверхность доски украшены лишь резьбой.
По устному свидетельству старейшего городецкого мастера Ивана Александровича Сундукова, записанному в 1950-е годы, известно, что его дед Федор Афанасьевич делал резные прялки без инкрустации мореным дубом. Исходя из этого, автором донца можно предположить Федора Афанасьевича Сундукова.
Очевидно, в середине прошлого столетия пути поиска более простого, быстрого и эффектного способа украшения донец были разными. Один, намеченный Ф.А.Сундуковым, не нашел сторонников и последователей. Другим направлением в декорировании донец в конце 1850-х — 1860-е годы стала их яркая контрастная окраска. Этот путь постепенно привел к окончательному отказу от резьбы с инкрустацией и переходу на роспись.
Подцвечивать донца, безусловно, начали гораздо раньше, возможно, уже на начальном этапе существования промысла, о чем свидетельствуют следы краски на множестве инкрустированных донец. Для подкраски использовали соки растений, отвар луковой шелухи. Такие краски ничем их не укрепляли и при использовании предметов они быстро стирались. В середине XIX века в ход пошли минеральные краски, более яркие, эффектные, поэтому цветовому решению начали придавать большее значение: постепенно стали окрашивать не только детали, но и фоны, вводить элементы росписи, Очень важно, что в таких донцах использовали олифу, надежно предохранявшую краски.
Наиболее талантливые мастера того времени — Антон и Лазарь Мельниковы из деревни Хлебаиха (Охлебаиха). В различных музейных и частных собраниях сохранилось восемь подписных донец этих мастеров. Особое место в истории промысла занимает Антон Мельников. Именно он первым окончательно перешел на роспись, ввел новые сюжеты и мотивы (чаепития, цветы, розаны) и, наконец, первым обратился к традициям древнерусской живописи, используя в первую очередь ее технику. Самая ранняя подписная работа мастера — донце 1860 года. Под потемневшей олифой в течение многих десятилетий незамеченной оставалась надпись «Деревни Хлебаиха мастерь Антонъ Васильевъ 1860».
В верхней части донца Антон Мельников поместил традиционного для Городца всадника, но в его руке уже не сабля, а обычная плеть, рядом с ним — двое мужчин, с ружьем и балалайкой, вокруг них летают птицы, прыгают собаки. При изображении лиц он впервые на промысле использовал белила: тонкими линиями вывел брови, нос, удлиненной формы глаза, красным пятнышком обозначил рот и даже нарисовал усы всаднику.
В нижней части донца 1860 года уже нет ни инкрустации, ни глубокой резьбы — она заменена росписью. Правда, мастер словно боялся совсем отказаться от резца; тонкой линией острого ножа он прорезал контуры рисунка, потом заполнил изображение цветом.
Эта работа — наиболее ранний пример использования городецкими донечниками элементов росписи. Донца Антона Мельникова 1869 и 1871 годов — уже полностью расписные.
Работы с подписями Лазаря Мельникова также говорят о нем как об очень талантливом мастере. Но если Антон каждый раз привносил что-то новое, то Лазарь вновь и вновь обращался к уже найденным приемам, композициям, доводя их до «подлинно классической стройности». Пример тому — одно донце без подписи, но стилистически настолько близкое к его подписным работам, что авторство почти не вызывает сомнения. Композиция у «копылка» в деталях повторяет аналогичные изображения в известных донцах мастера. А вот в нижней части, в раме из чередующихся квадратов, он поместил красную розу. Она выполнена без помощи резца или карандаша. Свободные мазки, наложенные один на другой, лепят форму цветка. В рисунке ощущается некоторая робость, наивность, но ведь мастер осваивал новую, малоизвестную ему технику.
Стиль росписи складывался постепенно, в течение нескольких десятилетий, гармонично соединяя традиции резных и инкрустированных донец, иконописи и кистевых народных росписей.
Общая разработанность вопросов формирования стиля городецкой росписи позволяет, как правило, датировать расписные донца в более узких границах. Сложнее связать ту или иную работу с именем мастера, поскольку подписных донец сохранилось немного. Скорее всего, к 70-м годам ХIХ века можно отнести донце с изображением всадников в верхней и нижней частях. Аля работ того времени характерна, с одной стороны, прочная связь с традициями резного донца, с другой — в них ярче, чем когда-либо, ощущается связь с иконописью. — Влияние резного донца здесь сказалось в использовании традиционного мотива всадника, в цветовом решении, напоминающем раскраску резных донец, в несколько робком рисунке, графичной манере выполнения цветов и трав, в способе наложения краски — ровными, гладкими пятнами, в применении чистого, без оттенков, цвета. В то же время вытянутые, непропорционально длинные шеи, тонкие ноги коней, а также напоминающие условные иконописные горки изображения трав под ногами верхнего всадника говорят о внимании к иконе.
Среди работ городецких мастеров 1880-х годов наиболее яркие — работы Гавриила Полякова. Так же, как и братья Мельниковы, он жил в деревне Хлебаиха, но чуть позже, и украшал свои донца только росписью. На одном из них сохранилась надпись: «Деревни Хлебаихи мастерь Гаврииль Лаврентьефъ Полякофъ 1881 г. м. апреля 10 дня». В верхней части донца изображена сцена чаепития. Внизу, на красном фоне, — воины под предводительством генерала на белом коне штурмуют крепость, и подпись — «Сражение под Ординополем» (Адрианополем). Г.Поляков был мастером батальных сцен, при написании которых, по сообщению Д.М. Прокопьева, использовал лубочные картинки. Скорее всего, работой этого автора является стилистически близкое к донцу со сценой сражения донце с изображением пяти солдат.
Этот крестьянский художник обладал очень ярким авторским почерком. Его работы декоративны, красивы по цвету, хорошо ритмически организованы, в его манере преобладает графическое начало: каждое цветовое пятно обведено линией, в росписях нет крупных живописных мазков с тенежками и оживками, характерных для более позднего времени. Любопытно, что он расписывал не только донца. В частной коллекции хранится детский сундучок-укладка, купленный у дочери Гавриила Полякова, с подписью и датой — 1883 г. На сундучке тоже изображены солдаты. Мастер остался верен излюбленным сюжетам и в росписи пороховницы, на которой тоже сохранилась его подпись — «Гавриил Полякофъ 1885».
Конец 80-х — 90-е годы ХIХ века можно считать временем своеобразного расцвета городецкой росписи. «Классический» пример работ того периода — два донца с изображением всадников и цветов. Они одинаковы по форме, размерам, близки по композиции, колорит), манере письма. Росписи на них выполнены быстро, свободно, крупными мазками, положенными один на другой. Большая схожесть этих донец говорит о руке одного мастера. Архивные документы позволили датировать работы первой половиной 1890-х годов, но, к сожалению, не дали сведений об авторе. Возможно, им был Василий Карпович Смирнов (атрибуция Т.М.Емельяновой). Этот мастер не подписывал своих донец. С его именем однозначно можно связать лишь несколько выполненных в 1930-е годы дощечек-панно, хранящихся в Нижегородском музее художественных промыслов и Сергиево-Посадском музее-заповеднике. Птица и всадник, изображенные на них, напоминают образы на донцах, но по манере письма — более статичны и не столь выразительны. Это можно объяснить разницей во времени выполнения работ и иной техникой росписи (панно выполнены маслом, а не клеевыми красками). Тем не менее, можно лишь предположить, что автор этих донец В.К.Смирнов, но принимать эту атрибуцию как безусловную вряд ли представляется возможным. К тому же, со слов старейшего городецкого мастера А.Е.Коновалова, В.К.Смирнов расписывал в основном сани и тарантасы, донец делал очень мало. Отмечая стилистическую близость работ В.К.Смирнова и А.Ф.Сундукова, А.Е.Коновалов не смог ни подтвердить, ни опровергнуть предложенную атрибуцию.
К началу ХХ века городецкие мастера выработали свой стиль и овладели им в совершенстве. Высокое качество работ объяснялось не только их талантом, но и бесконечным повторением одних и тех же сюжетов. В эти годы на промысле уже работали такие мастера, как Федор Краснояров, Игнатий и Василий Лебедевы, Игнатий Мазин, появились семейные мастерские. Большое влияние приобретала в это время мастерская Сундуковых из деревни Курцево, выпускавшая по 4000 донец в год.
Одной из работ, характерных для этой мастерской, можно назвать донце с изображением двух дам, выполненное Иваном Александровичем Сундуковым (атрибуция была проведена по двум очень близким к нему подписным работам из собрания Городецкого краеведческого музея). Роспись донца отличает быстрая, свободная манера исполнения, несложные, но декоративно решенные композиции, В колорите преобладают яркие розовато-вишневые тона. Фон закрашен жидкими прозрачными красками так, что дерево просвечивает сквозь них и его фактура входит в орнаментальный строй росписи. Некоторое упрощение живописных приемов, характерное для этого донца, объясняется тем, что рынок требовал большого количества дешевой продукции. Уже в конце 1910-х годов, когда появилось много дешевых фабричных тканей, донечный промысел фактически перестал существовать. Донца расписывали очень редко — как правило, по заказам частных лиц и музеев. Мастера старались привлечь немногочисленных покупателей новыми сюжетами, переосмысливая при этом донце как жанровую картину.
Скорее всего, для выставки художественных ремесел, проходившей в залах Третьяковской галереи весной 1937 года, два донца выполнил известный городецкий мастер И.К.Лебедев. Его авторский почерк всегда выделялся на промысле: в свое время он писал иконы, занимался книжной миниатюрой. В конце 1930-х годов И.К.Лебедев создал несколько панно, ширмы (хранятся в СПГИХМЗ и Нижегородском музее художественных промыслов). Многие работы мастера того времени удачны по композиции, красивы по цвету, в них чувствуется рука иконописца, но не всегда видна рука городецкого мастера. Утрата чувства стиля у этого талантливого художника особенно отчетливо проявилась в росписи этих донец. Одно из них называется «Беседа с молодежью». Верхняя часть — это реплика известных его донец «На память», но здесь эта сцена решена более реалистично, с очевидным стремлением передать объем и перспективу. В нижней части донца — простонародного вида Самсон борется со львом. Сцена написана в чуждой для Городца серо-розовой гамме.
В росписи другого донца — «Старая любовь не ржавеет» — о городецких традициях напоминают лишь украшение головки и деление росписи на три композиции, причем верхняя расположена горизонтально. Изображения объемны, есть перспектива, светотеневая разработка, но письмо безвоздушно, отсюда — не которая уплощенность. Старческие лица написаны излишне натуралистично, неудачен колорит. росписи, Совершенно очевидно, что разрыв с традициями оказался губительным даже для мастера такого высокого уровня, как Игнатий Лебедев.
Эти донца — одни из самых поздних, и, скорее всего, ими завершилось существование знаменитого донечного промысла. Городецкая роспись, сохранившись в других предметах, надолго пережила его.
Наталья ТОЛСТУХИНА
Иллюстрации предоставлены автором.
Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 16 (апрель 2004), стр.90