Русская живопись: итоги года

Что изменилось за последние два года? Об этом Валерий Александрович рассказывает нашим читателям.

Найти сегодня закономерность в развитии этого рынка очень сложно, так как колебательное движение цен, которое началось примерно с 2000 — 2001 годов, представляется довольно хаотичным. И анализ этого рынка может быть тоже весьма приблизительным. Если до дефолта 1998 года можно было заметить четкую закономерность, то начиная с 2000 года такая закономерность постоянно нарушалась, поскольку она во многом зависит от текущей общей экономической ситуации в стране, которая тоже плохо прогнозируется. На нее влияют и рост цен на энергоносители, и политическая ситуация в мире, другие внешние и внутренние факторы, а цены на антиквариат, и в частности на произведения живописи, от всего этого весьма и весьма зависят. Можно, конечно, проследить некие тенденции, но отнюдь не закономерности, что я хочу особо подчеркнуть.

А тенденции в последние годы таковы: неимоверный рост цен на определенные группы произведений, на «имена» определенных художников. Прежде всего, обозначился рост цен, примерно пятикратный, иногда и больший, на крупные произведения художников-реалистов: то, что в 2001— 2002 годах стоило $100 000—150000, сейчас стоит $800000—1000000. Это картины Левитана, Коровина, Кустодиева, о том же свидетельствует недавний прецедент продажи абсолютно рядовой работы Кустодиева, даже не музейного уровня, за $2 500 000 (все цены в тексте указаны без VAT). Здесь была борьба покупателей, которую нельзя объяснить никакой логикой, но рынок есть рынок — и в этом нет ничего необычного. Особенно показательны произведения Коровина, за которые три-четыре года назад не давали и $200 000, они, как правило, уходили за $50000— 100000, сейчас же их продают за $1000000 и более. Полотна Кончаловского, не всегда лучшего качества, сейчас уходят по цене, приближающейся к $1000000. То же самое можно сказать и о других направлениях в живописи: цены на работы не только бубновалетцев, но и художников «Голубой розы» и «Мира искусства» не выдерживают обсуждения с точки зрения определения каких-либо закономерностей. Рост цен произошёл на внешнем и на внутреннем рынках, с той лишь разницей, что на внешнем были, как правило, лишь отдельные «топовые» продажи, скажем, полотен Василия Милиоти — за $500000, Бориса Григорьева — за $950000, Фалька — за $1500000, Кустодиева — за $2 000 000.

В борьбу за обладание этими произведениями сегодня вступают, во-первых, представители естественных монополий, располагающие огромной денежной массой, во-вторых, что немаловажно, а порой и определяюще, представители бюрократического аппарата, наживающиеся за счет многократно выросших в последнее время взяток. Это не наши данные, это общеизвестно. Почему так произошло? Да потому, что такие покупки — надежное вложение средств — в подавляющем большинстве случаев невозможно отследить ни истинную цену произведения искусства, ни истинного покупателя, а купленные предметы чаще всего остаются на хранении за границей в надежных руках. Такой всплеск активности, несомненно, был связан с этими двумя категориями покупателей, и хотя он совершенно ничем не обоснован, но, повторим, он был. Сказанное относится прежде всего к продажам качественной живописи на нью-йоркских и лондонских аукционах Sotheby's. Аукционы Christie's до последнего «русского» аукциона, прошедшего 30 ноября 2005 года, им в этом уступали, на них возможны были лишь отдельные продажи высококачественной живописи, как например, полотен Айвазовского — за $2000000. Но сейчас Christie's тоже ставит свои «рекорды». Покупают в основном наши соотечественники, и не только коллекционеры, точнее сказать — «собиратели» или «накопители», но и дилеры, про которых никогда не знаешь, чьи интересы они представляют: западных или российских покупателей. Однако они русские по происхождению, и именно они предлагают свои цены, чего раньше не было.

Раньше на западных аукционах цены, подчеркиваю — на русское искусство, диктовали японцы и американцы. На внутреннем же нашем рынке произошел неимоверный взлет цен, что зависело не от художественной ценности работ, а скорее — от размера полотна и яркости сюжета. На Западе разработано понятие раритетности, уникальности произведения, связанное и с его провенансом, принадлежностью какому-либо известному лицу, и с редкостью произведения для данного художника: в каком-то периоде у него могло быть мало работ, а в другом — значительно больше, так что иногда даже маленький эскиз может быть значительно дороже большого полотна. Это уже тонкая степень оценки произведения, когда подключается искусствознание, знаточеские и дилерские способности. У нас такого подхода вообще нет, у нас чем больше картина, чем она «краше», тем она дороже. Это коснулось всего русского искусства. Это относится к значительным произведениям традиционной русской реалистической школы, академического искусства, передвижничества, произведений «Мира искусства», «Голубой розы», «Бубнового валета».

Дальше дело не пошло потому, что русский человек не понимает, не любит даже собственное «неизобразительное» искусство, называемое в просторечии «абстрактным», а тем паче западное, — он его вообще понять не может. И в последние два года такая закономерность то проявляется, то пропадает. Кстати, и осенний антикварный салон 2005 года это подтвердил. Среди представленных на нем так называемых топ-лотов была работа Кустодиева 1918 года, не высшего его уровня, средняя, не музейной ценности, но большая, декоративная, которую оценили в $1200000. Или работы Тархова, которые продавались за $300000—400000. Или Пожедаева, художника второго ряда, продаваемые за $600000—800000. Однако в целом на этом салоне рынок сыграл на снижение, амбиции снизились в два-три раза, что тоже не закономерно. Так называемые «игроки» на этом рынке, те, кто ранее активно приобретал произведения живописи, по каким-то непонятным причинам — то ли из-за приближавшихся московских выборов, то ли из-за приватизационных разборок, то ли из-за чего-то еще — затаились, просто физически отсутствовали на салоне. И вот за этими десятью—пятнадцатью людьми потянулись все остальные.

Рынок отреагировал мгновенно: то, что раньше стоило $75 000, в течение трех дней стало стоить $30 000. И такие беспрецедентные колебания постоянно, но отнюдь не закономерно, происходили на протяжении последних двух- трех лет. Стоимость одной и той же работы одного художника в разных галереях за это время могла измениться пятикратно: грубо говоря, от $1 000000 до $200000 или от $100 000 до $25 000—30 000. Это можно объяснить только одним: желанием побыстрей получить прибыль, так как у российских галерей, в отличие от западных, нет запаса прочности. На Западе никогда не будут снижать цену ради получения средств на какие-либо нужды, они могут выждать благоприятного момента, а необходимые деньги найти. Наши галереи работают, что называется, на пределе, некоторые даже вынуждены закрываться, так как порой не в состоянии покрывать налоговые издержки, находить деньги на зарплату сотрудникам и так далее. И получение прибыли, пусть не 500%, а 100% или 50%, для них — главное.

Рынок последних двух лет — скачкообразный, неуправляемый, объективно необъяснимый, и цены, предлагаемые за топ-лоты, — не просто абсурдны, но и ирреальны потому, что сегодня за какую-либо работу можно отдать, скажем, $2000000, а завтра ее не возьмут и за $300 000—$400 000. Царствует одно желание — хочу! В основе всего этого избыточная денежная масса, безудержные амбиции, неправедно нажитые капиталы!

Теперь о том, что продажи русского искусства на Западе в общем объеме увеличились. Так например, аукцион Sotheby's только за последний год получил $65000000 оборота, это достаточно внушительная цифра, если учесть, что раньше прибыли от продаж русского искусства составляли лишь 0,6% общего объема. Но есть здесь и обратная связь — происходит вымывание товара с рынка, возникает отрицательная тенденция: чем больше объем продаж высококачественного «товара», тем больше его оседает в частных руках, и рынок начинают заполнять средние, а порой и третьесортные работы. Это характерно и для Sotheby’ s и для Christie's, хотя и в меньшей мере, так как у них аукцион живописи проходит лишь раз в год.

Christie's строит свою политику в основном на продажах предметов декоративно-прикладного искусства российских фирм, традиционно востребованных во всем мире, — это Фаберже, Хлебников, Сазиков, Болин и другие. Вымывание Sotheby's высококлассной живописи с западного рынка можно проследить и по каталогам последних аукционов: становится все меньше вещей музейного уровня, появляется больше средних. В этом тоже может быть причина роста цен на качественные работы. Кроме того, сейчас на Западе лихорадит финансы: очень низкие депозитные ставки и много денег изымается из банковской сферы и рынка ценных бумаг. В Англии, например, вы можете получить лишь 0,5% годовых на очень большую сумму вклада. Поэтому вложения в антиквариат выгодны, на круг рядовой игрок всегда может получить прибыль в 20% годовых без особых усилий, без особых знаний! Если же есть определенные знания, умение и удача, то прибыль может достигать и 500%, и 1 000%!

Но, несмотря на все сказанное, появляются новые аукционы. Так, впервые после 1990 года, когда русские торги Fillips закончились неудачно — с большими претензиями и скандалом, аукционный дом Bonhams, поглотивший затем Fillips, в ноябре 2005 года провел русский аукцион, пытаясь вторгнуться на российский рынок. То же можно сказать о двух Международных салонах, проведенных в Москве. Эти попытки — желание успеть вскочить в последний вагон уходящего поезда. Надо понять, пиковая ситуация пройдет! Да и половина предлагавшихся произведений искусства российского покупателя вряд ли могла взволновать. Ну кому нужен, скажем, американский абстрактный экспрессионизм за $3000000— 5 000 000! Российскому любителю искусства и свой-то экспрессионизм не всегда понятен, а тут ему предлагают еще и «чужой»... Или, скажем, работы представителей второй или третьей волны русской эмиграции, французская, так называемая «парижская школа». Ну, мало волнует российского любителя кусочек Монмартра или Сакрекёр, не будет он платить за них бешеные деньги, ему ближе и родней Новгород или Псков. Или «теплее» искусство древней Греции, Китая, Японии...

К сожалению, нет у нас и традиции собирания скульптуры, графики, печатной графики — офорта, эстампа, гравюры. Любителей этих видов искусства и раньше можно было по пальцам пересчитать, а сейчас и того меньше. Западные продавцы еще и цены в два-три раза завышают, но ведь есть каталоги, Интернет, в конце концов. Создается впечатление, что они не понимают или не хотят понять российского покупателя, особенности его менталитета, наших традиций собирательства. У них есть определенный запас прочности, о чем я уже говорил, вот они и поднимают цены на нашем рынке. Кроме того, среди части этих людей все еще существует представление, что Россия — дикая страна и ее надо приучать к цивилизации. Но продавать ненужный товар по завышенным ценам не получится у вас, господа! Это мое твердое убеждение!

Еще об одном важном факторе, влияющем на уровень продаж. В последнее время на художественном рынке внутри страны наблюдается отток покупателей, как бы, скажем, собирателей художественных произведений, из-за того, что покупатели перестают верить в то, что их вложения, порой значительные, позволят им не только приобщиться к вечному, к истории, к старине, но и принесут в будущем определенную прибыль. Такая ситуация стала возможной потому, что до 60—70% вещей на антикварном рынке недостоверны. Я не говорю, что все они сознательно фальсифицированы, хотя таких на рынке тоже достаточно, но сами экспертные заключения вызывают сильные сомнения. Во- первых, работы одного старого художника, часто иностранца, выдают за работы другого —более модного его современника, востребованного на рынке. Во-вторых, провенанс картины, сопровождающий иногда заключение, не проверяется, его просто трудно проверить, так как делаются ссылки на коллекционеров, умерших еще в 80-е годы прошлого века и не имевших каталогов своей коллекции. Ведь это был период советской власти, и никто не делал полных каталогов личных коллекций. Все эти провенансы липовые по существу. Наконец, в-третьих, настоящая массовая фальсификация самих заключений, когда недобросовестные эксперты, прикрываясь печатью государственного учреждения, выдают свое заведомо ложное мнение за подлинное. Вот все это вместе взятое и вызывает недоверие тех, кто стремится вложить деньги в произведения искусства. Их немного, 10—15 человек, но они, к сожалению, диктуют цены. Не было бы этих покупателей, не так умело доставались бы им деньги, были бы они более разборчивы в искусстве — и цены, наверное, были бы значительно ниже и на внутреннем и на внешнем рынках.

Раньше цены нам диктовал Sotheby's: из аукционников мы узнавали, что, например, Шагал в 70-е годы стоил не 300 или даже не 3 000 рублей, а сотни тысяч долларов, а Сомов, цены на которого у нас были 400—500, а затем 4000—5000 тысяч рублей, на зарубежных аукционах продавался за $50000. Первые торги русского искусства на Sotheby's были проведены в 1974 году, а регулярные стали проводится с 1984 года. После выставки Москва — Париж в начале 80-х годов наш рынок уже целиком ориентировался на аукционники Sotheby's. Затем русский рынок стал раздуваться, как тупая жадная лягушка, и он уже стал навязывать свои цены аукционам Sotheby's. Их представители говорят, почему скажем Васнецов, который в России сейчас стоит $500000 (к слову, еще в 1993 году на аукционе Альфа Арт я приобрел для Всероссийского биржевого Банка «Витязя на распутье» за $115000 — это по тем временам были огромные деньги), на наших аукционах должен стоить меньше? Так что с 1996 —1997 годов Sotheby's в ценах на русское искусство ориентируется на внутренний российский рынок.

В связи с этим расскажу одну историю. Питер Баткин, которого я хорошо знал, в те годы заведовал Восточно-европейским отделом Sotheby's, курировал все русские аукционы и отвечал за финансовые результаты торгов.

Именно он советовал Самарину и Стьюарту, какие должны быть приоритеты, какой стратегии надо придерживаться при отборе материала на торги. В 1988 году Sothby's проводил первый на территории тогда еще СССР аукцион русского искусства. Баткин мне сказал: «Настанут времена, когда вы тоже сможете продавать свои вещи, мы пробьем это законодательно». А мы приехали и у них стали покупать, а вовсе не продавать свои! В начале 1990-х годов у «новых русских» накопилась такая масса денег, да и коллекционеры без денег не остались (как им это удалось, вопрос второй), что мы у них стали покупать, а не продавать свое. То же произошло и с ценами на Sotheby's: не они нам, а уже мы им стали предлагать цены на произведения русского искусства. Возникла новая, и на мой взгляд правильная тенденция, когда внутренний российский рынок произведений русского искусства стал диктовать цены на эти работы внешнему рынку.

Рынок произведений русского искусства во многом недооценен. Я не говорю о художественной ценности работ таких известнейших художников, как Александр Иванов, Серов, Врубель, Филонов, многих других, я говорю о материальной их оценке. Ведь смешно сказать: акварели Филонова, величайшего художника-авангардиста, основателя целого направления в искусстве — аналитического, ставшего нашим национальным достоянием, стоили всего $40000—50000, столько же, сколько полотна рядового голландского или итальянского художника XIX века. Замечательно, когда полотна Коровина стали ценить как полотна Писарро, потому что он не слабее Писарро. Это лишь вопрос времени. А вершины нашего искусства — Александр Иванов, Верещагин и пользующиеся неизменным спросом Айвазовский, Шишкин и Репин тоже должны достойно оцениваться. Другое дело, что необходим дифференцированный подход к их произведениям: можно сказать условно, 90% (больше или меньше — не важно) их работ — рядовые, но остальные — вершины творчества, это творения художников мирового уровня.

Еще один пример. Сейчас значительно, до $1000000 и более, поднялись цены на работы Бориса Григорьева, одного из крупнейших русских экспрессионистов, который под стать Георгу Гроссу, Отто Диксу, другим немецким экспрессионистам, французским фовистам. Значит, он и должен столько стоить. Хорошо, что рынок стал раскачиваться. Но беда в другом — это надо объяснять, иначе все превращается в аферу. Если вчера Тархов продавался за $10000, а сегодня уже за $500000 — это закономерно, но это надо объяснять! Объяснять, почему так происходит, тому, кто хочет сделать надежные перспективные вложения, а не бесшабашный жест (хочу шампанское, хочу девочку, хочу Канары). Надо объяснять в средствах массовой информации, почему так происходит с точки зрения художественного процесса, его закономерностей, появления новых подходов к творчеству этих художников. Надо показывать, что наша история искусства — не перечень художников от неолита до Главлита, составленный Грабарем, а до него — Стасовым, не на все века, не догма, на нее можно и должно взглянуть современным взглядом. Этот перечень надо пересматривать тем, кто оценил значение авангарда, художников, уничтоженных советской властью, или тех, чье творчество погибло. Ведь был пересмотрен «мирискуссниками» в свое время перечень, составленный Стасовым. Должна произойти переоценка ценностей, это большая и трудная работа. И все-таки ее надо сделать, ибо отсутствие переоценки — показатель нецивилизованности нашего художественного рынка.

Не видна мотивация происходящих на нем процессов, объясняемая в средствах массовой информации специалистами художественного рынка. По существу, ей владеют те, кто должен формировать художественный процесс: искусствоведы, музейщики, авторы монографий. Парадокс — у нас есть рынок произведений, но нет каталогов — резоне — свода работ художников! Как же может существовать цивилизованный рынок без фундаментального исследования, в котором собраны почти все доступные и ныне известные произведения художника с их провенансом? Как может существовать цивилизованный рынок, когда сотрудники большинства художественных салонов не имеют специального образования? У них часто есть приказчицкое умение продать, убедить покупателя, но они не понимают, что продают. Старые дореволюционные приказчики прекрасно знали свой товар: где и кем он произведен, способ его производства, его достоинства и недостатки, почему один товар хуже и его надо продать в первую очередь, а другой лучше — значит, его и так всегда возьмут! Наши же продавцы-антиквары в большинстве своем не понимают, что продают. Они зачастую малообразованны, неграмотны! Я об этом говорю не потому, что сам чище или выше этого, а потому, что все это вижу, я в этом процессе уже 35 лет участвую непосредственно и как собиратель и как продавец. Но никогда продажа для меня не была главной, я это делал лишь для того, чтобы заработать деньги и на них пополнить, улучшить свою коллекцию, а не получить прибыль. Все остальное для меня не важно. Эта позиция, мне кажется, роднит меня со старыми коллекционерами: послевоенными, довоенными, дореволюционными.

Теперь немного об экспертизе художественных произведений, ее современном состоянии. Прежде всего надо отметить огромное количество фальшивых экспертиз на рынке — работ, которые существуют только на «бумаге». Вы платите как бы за «бумагу», за экспертное заключение, а не за реальную картину. Произведение приобретается только на основании экспертизы: государственной, иногда и частной, без всякого провенанса, о чем я говорил ранее. Впрочем, подобные случаи бывали и раньше на Западе и в России, но не в таких масштабах. Как бороться с этим? Я считаю, в первую очередь — законодательно. Сейчас нет никакой ответственности — ни уголовной, ни гражданской — за продажу заведомых подделок, за заведомо ложную экспертизу с целью получения выгоды. В Уголовном кодексе есть статьи за мошенничество, но в случае с антиквариатом они не срабатывают. Нет ответственности за выдачу заведомо ложной экспертизы с целью получения взятки. Ведь что иногда происходит с экспертизой в государственных учреждениях (не буду их называть, они и так всем известны)? Платишь за экспертизу официально в кассу определенную сумму и еще столько же в карман эксперту, если твоя вещь подлинная. Если же твоя вещь фальшивая, а ты хочешь, чтобы ее признали подлинной, то «карманная» доля увеличивается десятикратно. Это рядовые случаи, постоянно встречающиеся. И обе стороны этого недостойного процесса не несут никакой ответственности за его результат! Нет законодательной базы.