Похороны Сталина

5 Марта 1953 года произошло событие, которое, как пomoм станет ясно, завершило эпоху «новой веры», веры в возможность рукотворного рая на земле. Умер Иосиф Сталин. У большинства населения СССР это известие вызвало шок. Умер охранитель справедливости, аскетичный и принципиальный служитель Идеи.Что теперь защитит простых людей? Что теперь будет со всеми нами?..

Перед церемонией похорон Советское правительство решило на три дня открыть доступ к гробу с телом Сталина, чтобы народ мог проститься с вождем. Гроб установили на возвышении в Колонном зале Дома союзов, члены ЦК ВКПб поочередно стояли в почетном карауле с траурными повязками на рукавах.

Сразу после кончины Сталина организаторы похорон составили список известных художников, наиболее удачно изображавших его при жизни. В список вошли Федор Шурпин, Федор Решетников, Виктор Цыплаков, Кукрыниксы, Александр Лактионов и Степан Дудник. Им было предложено запечатлеть Сталина на смертном одре, потом — траурную процессию на Красной площади, то есть два сюжета: «Сталин в гробу» и «Похороны Сталина».

Степан Дудник так вспоминал тот день: «Раздался телефонный звонок в мастерскую и строгий мужской голос сказал: «Никуда не уходить. Ждать звонка. Приготовить холст, кисти и краски и ждать указаний». Позвонили рано утром, и тот же голос сказал, чтобы я срочно пришел к станции метро «Маяковская». Я взял маленький этюдник и пошел. У метро встретил Кукрыниксов, Лактионова, Решетникова. Нас повели по пустынной улице в Колонный зал Дома союзов. Когда вошел в зал, увидел «вождя народов» в гробу, без венков и цветов. Руки дрожали, и долго ничего не получалось. Наконец, успокоившись, сделал этюды и рисунок. Спросил, что с этим делать. Офицер ответил: «Храните дома, позже скажем».

Огромное количество людей пришло проститься с вождем. Люди чувствовали, что сейчас, в этот самый момент, происходит что-то пугающе значительное, настолько важное для множества судеб, что пропустить, проглядеть этот знак истории — значит изменить чему-то, кого-то предать.

В своих воспоминаниях поэт Евгений Евтушенко пишет: «... люди вокруг бежали. Забыв про работу, бежали... Почему я бежал? Я понял, что произошло какое-то уникальное событие. Вот было чувство уникальности. Не могу сказать, что мною вела любовь к Сталину. Но это не было и обычное любопытство. Я хотел видеть, что происходит».

У самого Дома союзов очередь была организована довольно строго, в то время как на подходе к домам на Трубной площади тысячи людей дышали в затылок друг другу, едва двигаясь вперед одной спрессованной массой. Будущий академик А.А.Петров, тогда — студент физтеха, вспоминал, что нашел конец очереди на площади Белорусского вокзала, откуда во всю ширину улицы Горького люди шагали до Садового кольца, где их заворачивали в сторону Самотеки и, не пуская напрямую через Цветной бульвар к Трубной площади, направляли до улицы Чернышевского, с которой был поворот на бульварное кольцо у Покровских ворот.

Другой очевидец, Ю.Гримм, вспоминает: «С высоты сарая мы видели множество человеческих голов, так сжатых, что, казалось, в эту массу невозможно и палку втиснуть. Над толпой, выдыхаемый тысячами ртов, стоял сплошной, жуткий гул от криков и стонов. Это море людей колыхалось почти на одном месте, без видимого движения вперед. Выбраться из этого скопища было невозможно, так как все подъезды домов были закрыты, и улица как бы превратилась в сплошной коридор. Но мы сиганули вниз. Прежде я имел опыт динамовских «давок», когда конная милиция пускала болельщиков по узкому коридору к вестибюлю станции метро. В давке надо прижать руки к груди, стать как можно выше на цыпочках, а лучше, по возможности, подпрыгнуть — толпа тебя мгновенно сдавливает и несет куда нужно. Ноги могут и не касаться земли. И стараться при этом, чтобы тебя не притерло к стене. То, что мы испытывали сейчас, было во много раз страшнее: толпа понесла нас к ограде и сдавила с такой силой, что мне, привычному к давкам, стало не по себе. Под напором задних рядов нас потащило вперед: мы терлись своей одеждой о грязный чугун, кирпичную кладку, водосточные трубы, еле держащиеся в скобах. На середине улицы была опасность попасть в открывшийся люк. Если крышка люка сдвигалась, то колодец быстро доверху наполнялся провалившимися людьми, по которым волей-неволей приходилось ступать идущим следом. Подвернувшему ногу и упавшему помочь уже никто не мог».

Разумеется, художники проходили к Дому союзов по спецпропускам по другим, перекрытым улицам, никто из них, к счастью, не пострадал. Как и везде, обстановка в «городке художников» на Масловке в тот день была эмоционально-трагической. Сын Федора Шурпина — Савва, тогда еще мальчишка, до сих пор не может забыть того сильного впечатления, которое произвели на него «погорельцы», временно размещенные в библиотеке дома № 9. Взрослые мужчины и женщины искренне рыдали как дети, узнав по радио о смерти Сталина. Веселиться, скакать, громко кричать им, мальчишкам, в тот день было настрого запрещено, и это придавало особую торжественность всему происходящему.

А в вестибюле «первого» дома, где располагались мастерские художников, разгорелся нешуточный конфликт. Художник Владимир Штраних, громко и патетически объяснявший собравшимся всю тяжесть утраты, завидев возвращающегося после этюдов из Дома союзов уставшего и угрюмого Шурпина, кинулся к нему с вопросами, слезами и носовыми платками. (Он помнил, с какой искренностью лауреат Сталинской премии Шурпин писал свое «Утро нашей Родины»), Шурпину, находившемуся под впечатлением от всего увиденного, бывшему в каком-то уже «другом измерении», шумные стенания Штраниха показались не совсем искренними и уместными. И он не скрыл этого. В ответ раздались упреки в бесчувственности, безразличии к судьбе родины и даже в аполитичности. В общем, в тот день Сталин навсегда разлучил двух художников: Шурпин и Штраних никогда больше не снимали шляпы друг перед другом.

...А люди нескончаемым потоком продолжали прибывать на Трубную, с трех сторон сбиваясь в кучу, затем «выдавливались», как мясной фарш из мясорубки, сквозь узкие проходы, «организованные» с помощью армейских грузовиков. Евтушенко вспоминает: «Помню дом, где теперь Театр-школа современной пьесы, — там на углу был светофор, на котором было насмерть распято несколько человек на моих глазах. Насмерть! В каких-то местах приходилось просто поджимать ноги, потому что шли по мясу. Помню грузовик и офицера, которому передавали детей. Потому что и с детьми бежали... Детей там передавали по рукам, над толпой. Еще помню картину, которую мне не забыть никогда: трясущееся лицо офицера, которому погибающие люди кричали: «Уберите грузовики! Уберите грузовики!» То, что поставили грузовики, это было преступление. Ну, люди и трещали на этих углах грузовиков. И этот офицер чуть не плакал... И только отвечал: «Указания нет»...»

С 2 часов ночи до 5 утра объявили перерыв. Как обидно было не дойти до заветной цели всего несколько десятков метров! Все подъезды вокруг Дома союзов были забиты людьми, коротавшими там ночь. Почему люди так упорно хотели увидеть Сталина, почему так верили этому человеку? Почему многие, зная о возможной давке, все-таки пошли проститься? Почему, услышав о жертвах, люди шли и на следующий день?..

Всю ночь накануне похорон по всей Москве в окнах горел свет. Ранним утром художники Масловки отправились на Красную площадь, чтобы написать последние натурные этюды на похоронах Сталина.

Траурная процессия, огибая Исторический музей, следовала мимо правительственных трибун в тройном офицерском оцеплении. Медленно нарастал вой заводских гудков с московских окраин. Гроб с телом Сталина опустили в саркофаг. Все.

...Получается, что известные мастера должны были «вживую» запечатлеть исторический момент как минимум в 12 натурных этюдах. Правда, позже появились «работы по памяти» других художников. Но они не были артефактами «исторической минуты», потому и выглядели несколько бутафорно (П. Кривоногов), а порой даже комично («Подарочное панно» неизвестного автора). Как писал Александр Дейнека: «Художественную правду, искренность чувства всегда очень трудно от этюда донести до (студийной) картины».

Где же теперь артефакты?

Судьба работ Решетникова, Лактионова и Кукры- никсов неизвестна. Один этюд («Сталин в гробу») В. Цыплакова обрел покой в хранилищах ГТГ, другой («Похороны Сталина») приобрел один из региональных музеев. Небольшие (15x25) этюды С. Дудника хранятся у вдовы художника Людмилы Антоновой. Судьба же этюдов Ф. Шурпина такова: «Сталин в гробу» бесследно исчез, причем сын художника, Савва Федорович Шурпин, может лишь вспомнить, что «работа была очень хорошая». Этюду «Похороны Сталина» повезло больше — он висит на почетном месте в помещении Изофонда, напоминая «всяк входящему» о великом сломе эпох...

Александр ИЛЬИН

Иллюстрации предоставлены автором.

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 55 (март 2008), стр.72