Альбом «Путешествие по Восточной Сибири И. Булычова» — и не только

Полное название альбома литографий, хранящегося в отделе ИЗО Государственного Исторического музея, — «Путешествие по Восточной Сибири И. Булычова, Императорского Русского Географического общества действительного члена». Он поступил в ГИМ из музея Революции в 1954 году. Дата выпуска альбома не указана, литографии выпущены в Москве, в заведениях Ф. Дрегера и В. Бахмана. В нем 62 несброшюрованных листа размером 55,5x41 см. Это и видовая графика, и изобразительный материал этнографического характера, исполненные в технике тоновой литографии и хромолитографии.

Высокий профессиональный уровень литографий и рисунков, широкий географический охват — от Байкала до Камчатки, многообразие видов природы, городов и селений, богатство этнографических зарисовок быта, типов, жилищ, одежды, утвари аборигенов, населяющих пространства Восточной Сибири, заставили пристальнее вглядеться в панораму открывающихся видов и обратиться к изучению целого комплекса вопросов, связанных с происхождением этого ценнейшего изобразительного источника.

Обращение к имени автора альбома «Путешествие по Восточной Сибири» ИД. Булычова сразу же обрадовало существованием одноименного труда этого путешественника, изданного в Санкт-Петербурге в типографии Императорской Академии Наук в 1856 году. Причем этот труд предваряется перечнем «Собрание рисунков к Путешествию по Восточной Сибири И. Булычова». Несомненно, речь идет о параллельно издававшемся альбоме литографий, послужившем предметом нашего исследования. В известном каталоге русских иллюстрированных изданий Н.Обольянинова альбом датируется 1856 годом. Становится ясен замысел И. Д.Булычова сопроводить свой текст серией листов видовой графики.

В альбоме, хранящемся в отделе ИЗО ГИМ, — 62 литографии. Согласно перечню, опубликованному в книге И.Д.Булычова, в нашем собрании отсутствуют листы «Пурга» и «Внутренность павозка на р. Лене». Две литографии, вошедшие в альбом, стилистически не вписываются в галерею видов и этнографических зарисовок. Это титульный лист с названием альбома и заставкой — изображением обелиска Ермаку на берегу Иртыша в Тобольске, выполнен в литографском заведении В.Бахмана неизвестным художником.

Явно вставным, хотя и логически объяснимым, выглядит лист с портретом Ермака. «Ермак, покоритель Сибири» изображен в рост в полном военном облачении — в кольчуге и шлеме, с мечом в ножнах. Хромолитография исполнена в заведении Ф.Дрегера в Москве. Иконография Ермака восходит к известному рисунку молодого Карла Брюллова, с которого М.Богучаровым, М.А. Ивановым в 1821 году, Е.О.Скотниковым в 1832 году были выполнены резцовые гравюры. Хромолитография скрупулезно повторяет гравированные портреты Ермака, неизвестный мастер добавил лишь зеленый пригорок, на котором он стоит, и гряду пологих гор на заднем плане.

Остальным 60 литографиям нашего собрания присуще стилистическое единство, общая манера исполнения, в них чувствуется рука одного художника.

Иван Демьянович Булычов (1813—1877) — член Русского Географического Общества, в 1850—1857 годах его имя значится в списке членов ревизионной комиссии Общества. Однако он не принадлежал к когорте выдающихся путешественников и исследователей, которыми так богата история XIX века, не принимал участия ни в одной из многочисленных экспедиций Общества. В «Вестнике Императорского Географического Общества» в 1853 году им опубликована статья «Об опытах земледелия на Камчатке», которая характеризует его как человека обстоятельного, здравомыслящего и энергичного. В 1842 году И.Д. Булычов, петербургский чиновник, был включен в состав обширной ревизионной комиссии, возглавлявшейся сенатором И.Н. Толстым, которая в течение пяти лет занималась ревизией Восточной Сибири. В результате ее стали известны неслыханные злоупотребления чиновников, хищения на золотых приисках и обогащение за счет казны многочисленных дельцов. В.Я.Руперт был смещен с поста генерал-губернатора Восточной Сибири, его место в 1848 году занял Н.Н. Муравьев.

Как свидетельствует Иркутская летопись, сенаторская комиссия И.Н. Толстого приехала в Иркутск 28 января 1844 года, а уже «9 февраля из Иркутска выехал по Заморскому тракту сенатор Иван Николаевич Толстой для ревизования губернии». Вместе с комиссией отправляется в разъезды по Восточной Сибири и И.Д. Булычов. Иркутск стал отправной точкой описанного и изданного им «Путешествия по Восточной Сибири».

Известно, что с начала XIX века существовала практика обязательного включения художников в состав научных сухопутных и морских экспедиций, духовных миссий, различных комиссий «для снятия видов». Благодаря таким командировкам получали богатейший иконографический материал, происходило культурное освоение отдаленных уголков Сибири. Несомненно, в состав ревизионной комиссии И.Н. Толстого входил и художник, рисунки которого легли в основу литографий, изданных И.Д. Булычовым без упоминания его имени.

Мемуары современников, живших в Иркутске в 1840—1850 годах, позволяют не только получить подтверждение самого факта включения художника в состав ревизионной комиссии И.Н. Толстого, но и определить его имя. Михаил Бестужев в своих «Воспоминаниях» пишет: «Один из политических преступников, поляк, человек, очень хорошо знакомый с нами, но имя которого я забыл (мы были знакомы со всеми поляками Забайкалья), в бытность его у нас, так прельстился прекрасною картиной местности, открывавшейся с утеса горы, которая высится тотчас за нашим домом, что снял вид, в котором наш дом помещен на втором плане, а на первом очень оригинально изображена отвесная скала, на которой он сидел.....Этот вид, так же, как и имя художника, вы можете увидеть в интересном альбоме с текстом, изданным камергером Булычовым.

С разрешения генерал-губернатора В.Я. Руперта польский художник сопровождал членов сенаторской ревизии на Лену, в Якутск, в Охотск, Камчатку и проч., снял множество видов этих местностей и продал их Булычову, который (вместе с неподражаемою верностью в рисунке сибирской флоры и птиц работы нашего товарища Петра Ив. Борисова 2-го) послал оригиналы в Лондон, где они были награвированы на стали и в Петербурге изданы в виде альбома».

В этой обширной цитате мемуариста, знавшего об «Альбоме» Булычова понаслышке, множество неточностей. Так, имени художника Булычов в своем «Альбоме» не указывает; акварели П.И. Борисова ни в этом, ни в других изданиях не были опубликованы Булычовым, существовали лишь планы такой публикации; листы «Альбома» выполнены не в технике гравюры на стали, а литографским способом в московских печатных заведениях В. Бахмана и Ф.Дрегера. Нет в альбоме и упоминающегося М.А. Бестужевым вида скалы и дома. Но главное — в его мемуарах совершенно определенно говорится о польском художнике — авторе альбома натурных зарисовок. Его имя — Леопольд Немировский — приводит комментатор «Воспоминаний» М.К. Азадовский, ссылаясь, в свою очередь, на польского исследователя Михаила Яника. Последний в своей работе, посвященной жизни ссыльных поляков в Сибири, пишет: «Самым лучшим рисовальщиком и живописцем среди изгнанников был Леопольд Немировский из Волыни, бывший студентом Виленского университета. Он дважды был в ссылке: один раз в 1831 году, вторично в связи с делом Шимона Конарского 1839 года. В 1844 г. Немировский в качестве художника был прикреплен к Петербургской комиссии, целью которой явилось исследование Восточной Сибири и Камчатки. По пути он для комиссии зарисовал пейзажи, которые позднее воспроизвел маслом на полотне. Таким образом он собрал прекрасный альбом путешествия, который, к сожалению, был им утрачен по возвращении на родину во время пожара».

А. Гиллер, оставивший мемуары о жизни ссыльных поляков в Сибири, восторгается пейзажем Немировского, выполненным маслом, с изображением знаменитых «Байкальских ворот» — скалы, поднимающейся из озера и соединенной с берегом естественным мостом. Есть свидетельства и о том, что Немировский был хорошим портретистом. В Иркутске он писал портреты Волконских, к сожалению, не дошедшие до нас.

Упоминается имя Леопольда Немировского и в мемуарах В.И. Вагина «Сороковые года в Иркутске», изданных в 1885 году. Рассказывая об обстановке, сложившейся в доме иркутского генерал-губернатора В.Я. Руперта, он пишет: «Руперт был человек очень добрый. Доброта его, между прочим, проявлялась в снисходительном отношении к политическим ссыльным полякам. Они не только свободно учили детей в Иркутске, но некоторые из них — пианист Кашевский, живописец Немировский — учили даже в доме самого Руперта».

И. Булычов, приобретая, по свидетельству М. Бестужева, альбом зарисовок Немировского, получил и право их публикации. Разумеется, речи не могло быть об указании автора рисунков — государственного преступника. И тут И. Булычова можно было бы понять. Но он издал свой труд в 1856 году (подписан в печать цензором 4 октября, уже после высочайшей амнистии), поэтому возникает вопрос: а хотел ли Булычов назвать имя автора рисунков? Известна еще одна история приобретения им акварелей с изображением птиц и рукописи труда П.И. Борисова, которые Булычов готовил к изданию: на титульный лист вынесено название «Описание пород птиц, находящихся в Восточной Сибири И. Булычова». Из чего явствует, что он собирался публиковать труд Борисова под своим именем, указав имя последнего только как автора акварелей. Причем это издание готовилось Булычовым уже после амнистии.

Непомерное тщеславие, видно, было одним из побудительных стимулов этого человека, амбиции которого превышали его личные возможности. Кстати говоря, эту черту Ивана Демьяновича не раз отмечали современники-мемуаристы.

Однако будем справедливы. Только благодаря энергии и предприимчивости этого человека появились и дошли до нас литографские оттиски путевого альбома Леопольда Немировского, которые без него были бы бесследно утрачены подобно большей части остального наследия художника. Так же, как не возникла бы и великолепная серия акварелей с изображением птиц, создаваемая П.П. Борисовым по его заказу на протяжении последних лет жизни — с 1846 по 1854 год. Причем коллекция И.Булычова, насчитывающая 281 рисунок, по свидетельству исследователей творчества П.И. Борисова К.С. Куйбышевой и Н.И. Сафоновой, — единственная серия работ художника, полностью сохранившаяся до наших дней. Сбережение — это тоже заслуга Ивана Демьяновича, а затем его сына и наследника Николая Ивановича Булычова.

Драматически сложилась жизнь молодого поляка, волею судеб заброшенного на окраину Российской империи и ставшего летописцем путешествия по просторам Восточной Сибири.

В основном собрании акварелей Николая Александровича Бестужева, принадлежащих И.С. Зильберштейну, по свидетельству последнего, остался лишь один портрет знакомых Бестужевых селенгинского периода их жизни. На нем нет фамилии этого человека, есть лишь карандашная надпись «В память изгнания 1843 г. 10 марта из Забайкалья», сделанная на польском языке. И.С. Зильберштейн, анализируя круг знакомых Бестужевых и известный из мемуаров М.А. Бестужева факт добрых отношений их с Немировским и приезда его в Селенгинск, приходит к совершенно обоснованному выводу, что это портрет Леопольда Немировского.

Молодой мужчина в сером сюртуке, светлой жилетке и белой сорочке изображен погрудно. Крупные черты лица, высокий лоб, темные, зачесанные назад волнистые волосы. Выразительные голубые глаза, четкая линия изогнутых бровей, красиво очерченные, но твердо сжатые губы, волевой подбородок... Внешность духовно богатого, мужественного человека, не сломленного жизнью. Этот портрет вполне соответствует тому представлению, которое складывается о Леопольде Немировском из фактов его биографии, собранных из различных источников.

Леопольд Немировский родился в 1810 году в г. Тахачин (Tahaczin) на Волыни. Окончил школу в Луцке, поступил в Виленский университет. Активный участник польского освободительного восстания 1830—1831 годов, был ранен в бою, скрывался в Галиции. Вернувшись в Волынь, был арестован, посажен в тюрьму в Киеве. После освобождения стал членом тайного общества «Содружество польского народа». В июле 1838 года был арестован в Одессе по делу Шимона Конарского (1808—1839), отправлен в Киев, где на процессе (14 февраля 1839 года) был приговорен к смертной казни, замененной на 20 лет каторги в Сибири.

Благодаря мемуарам ссыльных поляков и работам ряда исследователей о жизни польских политических ссыльных накоплен довольно богатый фактический материал. В работах Б.С.Шостаковича приводятся ценные архивные и опубликованные в различных изданиях данные о ссыльных «конарщиках» (так называли проходивших по делу Ш.Конарского): списки, дата прибытия в Иркутск, основные сведения о жизни в ссылке, работе, переводе на поселение, о завершении пребывания в Сибири.

Из этих данных явствует, что Л.Немировский прибыл с этапом в Иркутск 29 октября 1839 года, в один день с другим конарщиком — Юстинианом Ручинским, оставившим воспоминания о сибирской каторге и ссылке. Он пишет: «... я оказался закован в полупудовые (8 килограммов) кандалы, посажен в кибитку между двумя жандармами и увезен в неведомое и неопределенное пространство... Путешествие до Тобольска продолжалось 20 дней. За это время никто из нас не отдыхал и не только не менял белья, но, закованный в кандалы, не снимал обуви. [Только в Тобольске] через 2 дня освободили наши ноги от грубого... железа и надели легкие кандалы, пригодные для дальнейшего пешего похода, который нас ожидал».

Далее польских ссыльных распределили по отрядам, которые и отправляли с отдельными партиями. «Тут началось существование, которому трудно дать надлежащее название, еще труднее дать о нем точное представление.

Кажется, на свете нет уже большей нищеты... Ежедневный переход в кандалах на 18—25 верст, ночлег в заключении на грязных досках, называемых «нары», отсутствие белья, одежды и обуви, слякоть, жара, мороз, среди которых требовалось идти непременно дальше и дальше...».

По прибытии в Иркутск Л. Немировский был «отослан в работу» на Тельминскую казенную фабрику; в январе 1840 года «перечислен» в Иркутский солеваренный завод в с. Усольском. Увидев рисунки Л. Немировского, директор солеварни освободил его от общих работ и поручил ему учить рисованию своих детей. О таланте художника стало известно и генерал-губернатору Восточной Сибири В.Я. Руперту, который перевел Немировского в Иркутск и сделал учителем рисования у своих детей.

Нужно заметить, что подобный «зигзаг удачи» в судьбе Немировского и многих других ссыльных поляков был обусловлен одной объективной причиной. Как отмечает исследователь Ян Трынковский, изучивший воспоминания ссыльных поляков, «в Сибири в это время особенно остро чувствовался недостаток образованных людей. Поляки-заговорщики, как правило, были великолепно образованы, и неразумно было давать им черновую работу. ...Очень часто вместо выполнения каторжных работ они были учителями у местных чиновников, начальников шахт и фабрик, которые учили детей местной верхушки иностранным языкам, живописи, музыке и т. д. с пользой не только для товарищей, но и для себя, хотя вознаграждение за это было скромным, но оно было существенным дополнением к тому, что они получали согласно правительственному предписанию как каторжники».

Труд художника позволил Л. Немировскому не только физически выжить в тяжелых условиях, но и развить свой талант. Благодаря изменившемуся положению у него появилась возможность больше времени уделять творчеству: он выполняет заказные портреты, пишет пейзажи. Известно также, что он учил рисованию детей Волконских.

Значительно улучшилось положение «конарщиков» с переводом их из категории «каторжан» на поселение в октябре 1843 года. Леопольд Немировский в ноябре того же года приобретает статус поселенца в с. Окинино (Акинино) Жилкинской волости Иркутского округа. Теперь ссыльные могли обращаться с ходатайством к генерал-губернатору об «отлучках» с места поселения. В государственном архиве Иркутской области хранятся многочисленные ходатайства ссыльных, в том числе два — Л. Немировского. Их приводит в упоминавшейся работе Б.С. Шостакович («История поляков в Сибири». Иркутск, 1995 г.).

Первое ходатайство датируется маем 1844 года и содержит предписание генерал-губернатора В.Я.Руперта выдать Немировскому установленный вид для поездки в Якутск, Охотск и Камчатское Приморское Управление с целью «снятия видов, могущих встретиться в той поездке».

Этот документ — аутентичный источник, подтверждающий факт участия Л.Немировского в экспедиции сенатора И.Н. Толстого 1844—1845 годов, в результате которой и появилась серия рисунков, акварелей и живописных работ, с коих впоследствии были исполнены литографии и хромолитографии, составившие альбом «Путешествие по Восточной Сибири».

Второе ходатайство об отлучке в Забайкальский край «для заработков» сроком на четыре месяца датируется уже 1846 годом и свидетельствует об активной работе художника в Сибири.

В 1847—1848 годах многих «конарщиков» перевели на поселение в европейскую часть России — Вологду, Калугу, Воронеж. В работах Б. Лопушанского, польского исследователя творчества Л. Немировского, приводится факт его ссылки в Тамбов, где он жил до амнистии 1856 года. В 1857 году художник возвратился на родину в Волынскую губернию и поселился в Тужиске (Turzysk), где профессионально занимался живописью. В 1867 году он экспонировал свои рисунки в Париже, в 1870 и 1883 годах — в Варшаве.

Значительная часть работ Немировского сгорела при пожаре в его доме в 1877 году. 24 его рисунка с видами Восточной Сибири, приобретенные у Тадеуша Рудницкого в Париже в 1965 году, находятся в собрании Народного музея в Варшаве. Умер Леопольд Немировский в Лю- бомле (Luboml), на Волыни, 23 декабря 1883 года.

Таким образом, изучение комплекса материалов, связанных с появлением альбома «Путешествие по Восточной Сибири», позволило точно определить, во время какого реального путешествия сделаны рисунки, по оригиналам которых были изготовлены литографии и хромолитографии, точно датировать их и самое главное — установить имя художника, несправедливо утаенное издателем.

Теперь можно обратиться к самому альбому, сопровождаемому описаниями Ивана Демьяновича. Или, наоборот, от текста — к галерее замечательных видов городов и селений, рек и ущелий, гор и долин, этнографическим зарисовкам, где изображены колоритные аборигены, их жилища, одежда, утварь...

Книга И. Булычова написана в смешанном жанре, можно назвать его синтетическим — это и путевые заметки, и исторические экскурсы, и географические описания регионов, рек и горных массивов, характеристика флоры и фауны, этнографические описания народностей Сибири, их занятий и образа жизни... По стилю — это наукообразное, довольно сухое повествование, лишь изредка прерываемое эмоциональными всплесками и колоритными деталями. Указав в названии труда на свою принадлежность к Императорскому Географическому Обществу, И.Булычов ни разу не упоминает ни о ревизионной комиссии, ни о своих попутчиках. Он постоянно говорит о себе как о путешественнике-исследователе, лишь пару раз — о «возложенных на него поручениях».

О начале своего путешествия И. Булычов пишет так: «Выехав из Иркутска в собственном экипаже, на почтовых лошадях, проехал я весьма скоро и спокойно до станции Качуги, где ожидала меня крытая лодка, называемая павозком, в которой обыкновенно спускаются по Лене до самого Якутска». Все описанные им города и некоторые селения, мимо которых он проплывал по Лене, — Качуги, Киренск, Олекминск и, наконец, Якутск, нашли свое отражение на страницах путевого альбома Л. Немировского, а затем в тоновых литографиях, изданных И. Булычовым.

Особенно удались художнику живописные берега Лены с видами различных скал и утесов — в альбоме десяток видов Лены. И.Булычов так описывает эти места: «Берега Лены весьма разнообразны, т.е. то величественные горы, то огромные леса представляются взорам. Но из всех этих картин самые замечательные без сомнения утесы, называемые одни щеками, а другие столбами. Щеки образуются выдавшимися в реку скалами, на крутых поворотах реки. ...Столбы представляют несколько рядов разноцветных колон в разных видах. Они идут в иных местах отдельно один от другого, в других же сплошным утесом перпендикулярно спускаются в воду».

Другой путешественник, Карл фон Дитмар, отправившийся на Камчатку для геологических и географических исследований в 1850 году, вел путевые дневники, которые впоследствии были переведены с немецкого языка и опубликованы. В них приводится описание Урских ворот, великолепно изображенных в альбоме Л. Немировского и затем исполненных в технике хромолитографии. К. Дитмар пишет: «...у следующей станции, Каменской, достигают пункта, весьма знаменательного по отношению к торговому движению по Лене, а именно скалы, означающей середину пути между Якутском и Киренском и называемой «Ура». Это название выражает радость по поводу побежденных трудностей и придумано судовыми рабочими, которые ежегодно с большим трудом тянут бечевой вверх по реке — от Якутска к Киренску — лодки с грузом пушного товара. Утес Ура представляет большую слоистую массу известняка, отделенную ручьем от скалистого берегового массива, и производит почти впечатление обломка, свалившегося с береговой стены».

Якутск И.Булычов характеризует как «место, которое с началом покорения края было центром торговли и сообщений всех за ним лежащих стран с Россией». Путь из Якутска в Охотск начинают верхом на лошадях, составляя из них караван. «В Охотском округе езда производится зимою на оленях в упряжке только на некоторых станциях Якутского тракта; в прочих же местах области на оленях ездят верхом. Но езда на собаках везде принята без исключения». Эту езду И. Булычов считает «весьма удобной и спокойной. С непонятной ловкостию проводник управляет упряжью одним голосом; собаки послушно поворачивают направо, налево, уменьшают и прибавляют бег. Но главное искусство проводника состоит в том, чтоб остановить стремление собак, когда они, увидев лисицу или рябчика, бросятся за ним, и заставить снова бежать по дороге».

Все способы сибирской езды представлены в альбоме Л.Немировского. Художник мастерски передает и быстрое скольжение нарт, запряженных собаками, и осторожный переезд по наледи на Охотском тракте...

В Охотске И. Булычов провел больше двух месяцев в ожидании судна, отправлявшегося на Камчатку. «Наконец 2-го сентября, — пишет он, — оставил я Охотск, погода способствовала нам плыть до островов Курильских. За ними встретили мы, почти у самого Петропавловского порта 13-го сентября, противные ветры, которые отнесли нас обратно почти до самой южной оконечности полуострова; наконец... на 25 день нашего плавания... увидели мы пять высоких гор, окружающих Авачинскую губу».

Далее Булычов, не скрывая восхищения, пишет о природе Камчатки: «Предоставляю читателю представить себе впечатление при виде мест, которых описать невозможно... Гряда огромных гор, множество рек, ввеличественные леса в одно время поражают взоры». К счастью для нас, читателей, благодаря таланту художника, запечатлевшего красоту и своеобразие этих пейзажей, мы можем не просто на слово поверить восхищенному путешественнику, но и разделить его радость.

В то же время о живописной Авачинской губе И. Булычов повествует сухо и односложно: «Авачинская губа образует круглый залив в поперечнике 14 верст, в окружности же 24 морские мили, замыкающийся с моря двумя узкими и длинными мысами».

Гораздо эмоциональнее описана Авачинская губа генерал-губернатором Восточной Сибири Николаем Николаевичем Муравьевым, который в 1848 году отправился с экспедицией на Камчатку. В письме к графу Л.А. Петровскому от 7 августа он пишет: «Я много видел портов в России и в Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал; Англии стоит сделать умышленно двухнедельный разрыв с Россиею, чтобы завладеть ею и потом заключить мир, но уже Авачинской губы она нам не отдаст, и если б даже заплатила нам миллион фунтов за нее, при заключении мира, то выручит его в самое короткое время от китобойства в Охотском и Беринговом морях»...

Поэтический облик Авачинской губы воссоздан в хромолитографии по оригиналу Л. Немировского. Некоторые достопримечательности Камчатки, не упоминаемые И. Булычовым, нашли свое отражение в рисунках Л. Немировского. В этой связи можно сказать о Паратунских горячих ключах, бьющих в окрестностях Петропавловского порта. Обстоятельный рассказ о поездке к ключам мы находим у Карла Дитмара, прибывшего на Камчатку несколькими годами позже. Он пишет: «В середине... долины находится маленький бассейн..., наполненный теплой водой... На северном крае бассейна, где глубина всего 2 фута, выходит источник, совсем не образующий сильно бьющей струи...; вода распространяет слабый запах сернистого водорода. ...Короткий ручеек несет все еще тепловатую воду в Паратунку. Чтобы здесь можно было принимать ванны, Завойко (военный губернатор Камчатки) выстроил на самом берегу бассейна просторный дом с лестницей, ведущей прямо в воду. Мы вошли в этот дом, и все общество тотчас воспользовалось теплым купаньем».

За несколько лет до Дитмара, когда Камчатку посетила сенаторская комиссия, около бассейна можно было видеть избушку.

И. Булычов провел в Петропавловском порту два с половиной месяца, изучая и объезжая Камчатку вдоль и поперек. Здесь он упоминает и об исполнении «возложенного на него поручения», сборе географических и статистических сведений и, в конечном счете, решении главного вопроса: может ли быть введено на Камчатке хлебопашество? Очевидно, работа подобного рода входила в обязанности И.Булычова во время путешествия в составе ревизионной комиссии. Итоги своих разысканий на эту тему он опубликует в Вестнике Императорского Географического Общества за 1853 год в упоминавшейся статье «Опыты земледелия в Камчатке».

На последней странице книги И. Булычева, написанной суховато и иногда слишком детально и монотонно, перед терпеливым читателем вдруг предстает живой и эмоциональный человек, мужественно переносивший тяготы длительного и нелегкого путешествия:

«Пробегая рассказы мои, читатель может мне сделать вопрос: почему я во всех этих очерках говорю так мало о себе, о моем собственном Я — вопреки обычая, принятого современными путешественниками? Это по той причине, что все сказанное мною о других личностях может почти точно так же... повториться со мною, и со всяким другим. Всякий другой точно так же на этих безлюдных пространствах будет вязнуть в болотах, бадаранах, отогреваться пред огнем чувалов, одеваться на морозе, встречать... лето и зиму на одной и той же ложке щей, и наконец выдерживать на переходах в Океане страшные штормы, как это мне самому удалось испытать на пути из Охотска в Камчатку, когда корабль, на котором я плыл, едва не был залит волнами; но все эти ужасы только тогда хороши, когда они становятся историей и когда возвратившийся путешественник может толковать об них сидя в теплом кабинете».

Надежда МИНЯЙЛО

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 63 (декабрь 2008), стр.102