г. Москва, ул. Большая Никитская, д. 37 стр. 1
Каждую субботу я встаю, как на службу, и собираюсь на охоту за непредсказуемой удачей — отправляюсь на garage sales. Я не буду пытаться найти русский эквивалент этому явлению с неясным определением, но явными аналогами. “Чтобы при этом не использовать русифицированное название — «гаражи-сейлы», широко распространенное в русскоязычной Америке, я буду обозначать это явление — «GS».
Облик блошиного рынка и парижских книжных развалов знаком нам еще по школьным блужданиям по страницам классической литературы. Специфику поиска там я ощущал кончиками пальцев, обонянием, вплоть до аллергического астматического кашля от старой книжной пыли. Особое, отнюдь не романтическое ощущение осталось от советских барахолок военных и послевоенных лет. Может, кому на память придет московский Тишинский рынок или вещевой рынок- толкучка на излете 40-х годов в Перово? Барахолка невольно демонстрировала послевоенную поголовную бедность. Продавцы истошно искали возможность выручить хоть немного столь нехватающих денег за трудно применимое старое добро. Это свидетельство разрухи заставляло без крайней необходимости обходить такие места стороной. Flee market и Swap meet являются характерными американскими вариантами блошиного рынка.
Совершенно особое место занимают GS. С позиций участников сделок, это даже трудно назвать торговлей. Традиционно цены столь низки, что выручка от продажи, по трезвой оценке, никак не может компенсировать затраты времени и сил на продажу. Но так уж устроен американец: вещи накапливаются, становятся избыточными, ненужными. Выбросить жалко, продать даже в специальные магазины невозможно, а вещи еще могут быть использованы, послужить другим людям. Вот и предлагают, порой бесплатно. При этом, к удивлению, впервые видящих такую торговлю, продавцы не собираются вместе на специальной территории, а выкладывают товар в гараже или прямо на траве около дома (илл. 1а, 1в). Это рассредоточенный, индивидуальный рынок. В американском быте существует несколько разновидностей таких барахолок, объединяемых понятием «GS». Это также «Moving sale» — распродажа при переезде на новую квартиру, и «Estate sale» — продажа более дорогих вещей. Такое объявление часто соответствует распродаже всего содержимого дома при его продаже. Последние два вида обычно не исчерпываются уличным развалом, а включают выкладку вещей внутри дома или квартиры (илл. 16,2). Потенциальный покупатель обходит или объезжает эти места в поисках своих сокровищ. Чичиков в былые времена объезжал в своей бричке помещиков, надеясь выцыганить у ничего непонимающих соседей ни к чему не пригодные для них мертвые души, чтобы потом вдохнуть в них иллюзорную жизнь в подложных ревизских сказках. Добытчик на GS забирает у владельцев умирающие или мертвые душой предметы, чтобы в соответствии со своими знаниями и вкусом вдохнуть в них новую жизнь. И они восстают из забытья и ненужности, как птица Феникс из пепла, для новой жизни. За гроши, но, я бы сказал, без обмана, точнее, как правило, почти без обмана. Газеты публикуют объявления о GS, что позволяет при подготовке к поездке выбрать удобный маршрут, специальную технологию поиска. Вы можете заглянуть в крэйг-лист в Интернете — специальный сайт объявлений — и для своего места жительства найти список предстоящих GS (без проблем, «легко», как сейчас говорят). Например, Сан-Диего: http://sandiego. craigslist.org/atq/, вот вам и поле поиска.
На GS каждый руководствуется своим интересом. Некоторые считают, что в день успешно можно попасть только на два GS — в 8 и в 9 утра, к традиционному времени начала распродаж в разных местах. Потом все наиболее интересное быстро раскупают. Я говорю, что мне безразлично, когда приехать. То, что покупаю я, никого больше, как правило, не интересует. Выезжая из дома, я традиционно мысленно себя спрашиваю: «Ну, что сегодня попадется — Фаберже или Тиффани?» Удовольствие от находки сродни радости охотника, рыболова или грибника. Можно, конечно, купить грибы в магазине. Но разве они доставят такое же удовольствие, как найденные в лесу, в ложбинке, в скрытом от глаз месте?
Роюсь в картонной коробке с предметами сервировки стола. Вижу старую почерневшую столовую ложку, чуть ли не заросшую плесенью. Строгая классическая форма. Достаю, смотрю. Проба «84», двуглавый орел поставщика двора Его Императорского Величества и с трудом различимая надпись, которую скорее можно угадать, чем прочесть: «Хлебника въ». «Откуда в Малаховке соленая акула?» — спрашивал в записных книжках И. Ильф. Подхожу к хозяйке, брезгливо держу ложку за конец ручки двумя пальцами и спрашиваю: «How much is it?» Американка, без всяких признаков российского прошлого, стыдливо, с извиняющейся интонацией называет цену — «quarter». Я с довольной физиономией подхожу к своей знакомой и показываю покупку, уже крепко держа ее в руке: «Посмотри, ложку Хлебникова за 25 центов нашел!» «А мне не надо», — отвечает она, копаясь в ювелирных украшениях. У каждого свой вкус и своя шкала удач и ценностей! После легкой полировки ложка 1885 года оказалась «brand new condition», как говорят американцы (илл. 3). Такая не часто попадается даже на аукционах. «Охота» удалась. С удовольствием пользуюсь ею теперь каждый день. Для меня старое русское серебро всегда имело притягательную силу. Неплохая коллекция была в Москве. Нечто другое и обновленное подбирается здесь.
Предметы коллекционирования необыкновенно разнообразны. Галина Вишневская, например, коллекционирует русскую миниатюру XVIII века, Хенкин коллекционировал часы, Жаров, подобно одному из своих героев, собирал замки. В парижской квартире Нуриева была богатейшая коллекция мужских торсов в живописи и скульптуре. Мой ленинградский приятель имел богатую коллекцию керосиновых ламп. Общеизвестны коллекция самоваров в Михайловском, собранная многолетним директором заповедника Семеном Гейченко, и коллекция колокольчиков в подмосковном Переделкине на даче Булата Окуджавы (последняя, правда, создалась усилиями его поклонников- дарителей, приходящих в дом не с пустыми руками). Я не говорю уж о традиционных коллекциях марок, почтовых маркированных открыток, бейсбольных карточек... Мой знакомый в Сан-Диего особоколлекционирует предметы, назначение которых никому из окружающих не известно. Ну а Плюшкин, собиравший даже маленькие, никуда не годные веревочки? В силу неопределенности предметов собирательства, я отношу себя не к коллекционерам, а к собирателям-старьевщикам, получающим удовольствие от неординарных старых вещей. Эти вещи могут иметь существенную материальную ценность, а могут и не иметь ее. Но они должны иметь свое лицо, лицо своего времени.
.jpg)
В одной лос-анджелесской квартире мне попалась настольная электрическая лампа. По своему виду она очень напоминает лампу керосиновую. Хозяйка попросила за нее пять долларов, но, следуя базарной традиции GS, я приобрел ее за три. На бронзовой подставке в идеальном состоянии фарфоровая стойка с ручной росписью в стиле Art Nouveau. На стойке закреплена стеклянная ваза, как бы емкость для керосина (илл. 4). Такое подражательное заимствование очень характерно для начальной стадии перехода к новому. Например, первые автомобили повторяли основные элементы конструкции конных экипажей. В работающем состоянии сохранилась первоначальная — родная — арматура и даже провод с вилкой. На своеобразной вилке с плоско-пружинными V-образными штырьками указан номер патента, относящийся к 1880-м годам. Совсем не плохо для настольной электрической лампы, только приходящей в это время на смену свечам, керосиновым лампам и уличным газовым светильникам! Но все эти детали выяснились, конечно, позднее при домашнем изучении. В первый момент работала интуиция.
В другой раз во вполне современной квартире, где все распродавалось по случаю переезда — moving sale, — на стеклянной полке стояла небольшая, но весьма увесистая бронзовая скульптура, напоминавшая работы русских скульпторов XIX века. В динамичной позе всадник с ружьем на лошади. Великолепно прорисованные детали, включая кованные тонкие поводья. На постаменте подпись: «Лепилъ Лансере» (илл 5). Пришлось заплатить запрошенные 75 долларов. Через некоторое время по телевидению мне довелось увидеть Antiques Road Show. Это оригинальная программа, аналогов которой в России я не знаю. В просторном помещении конгресс-холла или другого громадного зала собираются представители антикварных фирм и магазинов, авторы известных каталогов-ценников коллекционных изделий. Посетители приносят старые домашние вещи, посуду, картины, шитье, скульптуры... Специалисты помогают им узнать происхождение и ценность их вещей. Именно сюда посетителем была принесена скульптура из той же серии казаков и казачек, выполненной Лансере в 1870—1880-х годах. Ее аукционная оценка составила 5—-6 тысяч долларов. Как традиционно говорят оценщики на этом шоу, good investment.
В теплую калифорнийскую ночь приснился мне странный сон. Я веду экскурсию для дорогих мне гостей в личном музее. Экспонаты необыкновенно разнообразны, их не объединишь временем или местом изготовления, материалом или назначением. Их объединяет специфичность каждой вещи и случайность объединения, системная бессистемность столь характерная для сновидения, но точно отражающая случайный поиск неординарной старины.
Вы, может, решили, что этот рыбак в американской воде надеется только на российский улов? Совсем не так, при поиске доброго старья я стопроцентный космополит. Солнечное утро, зеленый газон перед домом. В раскрытой картонной коробке виднеются тонкие кофейные чашки, полузавернутые в пожелтевшую газетную бумагу. Традиционная динамика объезда развалов подгоняет, но в данном случае требуется остановка. Разбираю всю коробку: неполный набор из семи чашек с блюдцами и 6 тарелочек. Тонкая ручная роспись в восточном стиле, состояние идеальное. После недолгой торговли (ну а как же без этого?) 1 плачу 30 долларов, и сам аккуратно все упаковываю в те же старые газеты. Оказавшиеся рядом другие любители «поиска жемчужин» удивленно пожимают плечами: как это ! можно на GS за что-либо платить такие деньги? Сервиз так и радует глаз на полке серванта, обладая только одним неудобством: ввиду тонкости и легкости каждого предмета приходится с особой опаской прикасаться к нему руками и даже губами. Знакомый антиквар как-то, увидев сервиз, сказал, что это не уникальная, но хорошая ручная работа 20—30-х годов дилерской стоимостью 50—60 долларов за чашку с блюдцем.
На GS часты встречи с часами. Обычно это часы с электронными механизмами в самом разнообразном оформлении. Мой внук как-то насчитал почти 4 дюжины часов в моей квартире. При этом они не являются предметом моего особого внимания. Так получается. Когда просят 1—2 доллара за симпатично смотрящиеся часы, трудно устоять. Узкий простенок за одной из дверей занят панелью, плотно увешенной и уставленной часами (илл. 9). Упомяну особо нравящиеся мне покупки. В 50—60-х 
годах была мода на оформление циферблатов часов разнообразными деталями их механизмов. Вот часы, купленные за 2 доллара, размером примерно 15x20 сантиметров. Циферблат плотно занят россыпью закрепленных шестеренок, циферблатов, панелек... Цифр нет, но это никак не мешает видеть время (илл. 6). В уголке — подпись неизвестного мне мастера. Над письменным столом пример совершенно другого стиля. Корпус часов как каменная скала, но он вырублен из окаменевшего дерева. По виду напоминает оникс (илл. 7). На телевизоре еще одни ласкающие глаз часы: их механизм обрамлен в корпус из дерева секвойи, этого вечного дерева, живущего тысячелетия, не гниющего и почти не горящего. При этом природный дефект дерева, вклинивающийся в основание корпуса, вносит какой-то сказочный мотив. За эти часы я выложил 15 долларов (илл. 8).
Чем ниже цена и чем больше затраты на поиск, тем милее результат... Особый раздел можно составить из вещей, стоящих один доллар. Это не только денежная единица измерения, но и самая распространенная цена на GS. Я мог бы показать многие десятки интересных вещей, имеющих только одно общее свойство — однодолларовую стоимость. Боясь переутомить чередой изделий, назову только несколько из них.
На очередном GS вижу изящную металлическую бамбукообразную ручку с закрепленным в ней прозрачным полуцилиндром (илл. 10). Красиво, элегантно, но что это? Подхожу к сидящему в сторонке хозяину. Традиционное общение: сколько стоит, — один доллар, — плачу, забираю. Но одолевает любопытство: «What is it?» «I don't know. I don't know why it has been bought», — отвечает продавец. И, подумав секунду, добавляет: «I don't know why you bought it». Я пришел домой и внимательно, почесав затылок, стал рассматривать покупку. Изящество оказалось не случайным — по ободку ручки мельчайшим шрифтом еле заметна маркировка: «Sterling. Tiffany & Со», изделие одной из самых ценимых американских фирм. Это оказалась своеобразная и практически полезная вещь — увеличительная полоса для чтения. Если положить прозрачный полуцилиндр — линзу — на текст книги, то она целиком охватывает несколько строк, что создает большие 
удобства, чем использование лупы. Но вы, конечно, запомнили одну из исходных заповедей: не в пользе главное.
Вернувшись к фотографии фрагмента moving sale вы можете увидеть слева пивную кружку, которую я там купил за очередной доллар. Широко распространенный в Германии тип баварских пивных кружек: серый фон кружки, сочный синий рисунок, простая литая крышка. Подобные пол-литровые кружки изготавливались в Баварии издавна, делались они и в Западной Германии, изготавливаются и сейчас в единой стране. На картуше в середине надпись готическим шрифтом: «Aus dem Sinn die Sorgen, denke nicht an Morgen», которую можно понять примерно так: «Выкинь заботы из головы, не думай о завтрашнем дне». В лос-анджелесском антикварном магазине на подобной кружке, я бы сказал, очень похожей даже по всем дополнительным штампам, с сомнительной временной атрибутацией стояла цена $169,99 (ох уж эта американская нелюбовь к круглым цифрам!).
Недавно из «экспедиции» принес замызганный колокольчик. Проблески белого металла давали о себе знать только в отдельных точках внутренней поверхности. Можно, конечно, поэтично принять это за патину, но более справедливо применить какое-то другое, менее антикварное определение. Несколько прикосновений щеточки с чистящей пастой — и колокольчик громко заявляет о себе. Изящная, со вкусом выточенная ручка (илл. 11 и 12). На боковой поверхности не броско выгравировано: «1850— 1875». Двадцатипятилетие какого-то события, удаленного от нас на полтора века. На внутренней поверхности однозначное свидетельство материала — «Sterling». Приятный голос колокольчика так и указывает его место на деловом столе, да давно уже нет камердинеров и прислуги.
На холодильнике около входной двери стоит гонг на деревянном штативе. На основании лежит деревянный молоток, извлекающий нежный звук из массивного тела гонга (илл. 13). Похожим, более слабым звучанием откликается гонг на закрытие входной двери под действием пружины амортизатора. Невольно вспоминаются валдайские колокольчики, подвешенные на дугах почтовых дилижансов.
Очередной доллар — маленький пейзаж маслом в изящной рамке из бамбука (илл. 14). Подпись: «Julue Henderson». Интернет позволяет выяснить — австралийская художница, пейзажист. Мне нравится.
С детства мне запали в память в доме моих родственников две парные стройные (высокие и тонкие) четырех- I гранные вазы с вечно одинаковыми искусственными цветами. Цветы казались излишеством, создавали диссонанс ■ в сочетании с красотой самих ваз. Значительно позже я узнал, что это типичные формы стиля Art Deco, в России отнесенного к стилю модерн. Еще позже на каком-то GS : я позволил себе за ту же стандартную цену в один доллар купить такую вазу. Лиха беда начало. Сейчас два десятка ; таких ваз разных размеров и цветов теснят друг друга на j полке над письменным столом (илл. 15). Как-то, увидев нагромождение этих ваз в полутьме сумерек на столе, мне : показалось, что я попал в Downtown — эти джунгли, как : обличительно писал Горький.
В московской квартире, в Коломенском, в коридоре стоял узкий шкаф, застекленные полки которого украшали сотни самоцветных камней. Простенок же от пола до : потолка был затянут рыболовной сетью, на свободном поле размещались маленькие полочки, на которых стояли i кораллы и раковины. Любовь к камням — болезнь, редко проходящая. Некоторые из самых любимых камней из той коллекции догнали меня в Калифорнии. Но в основ- | ном — появились новые. Красивая большая панель халцедона (примерно 18x35 см) — 5 долларов, как шутя говорим, оценивая грошовые покупки, — переплатил (не доллар же!). Много другого: популярные в Америке ограничители для поддержания книг и папок (Book ends), раковины, кораллы, камни..
Очень люблю малые скульптурные формы из металла, особенно грубо сваренные из гаек, профилей, болтов, — яркое напоминание о моде 50—60-х. Они примитивны, и они эффектны (илл. 16). Радуют глаз порой и изделия больших форм. Вот, например, как бы самой природой выращенная мощная ветвь подсвечника весом почти в полпуда (илл. 17).
Бывают неоправдавшиеся надежды. Кажется, вот сейчас клюнет что-то особо ценное. Даже себе трудно признаться в невероятной надежде. Странная композиция из выполненной в желтом металле стрекозы и множественных слоев разноцветной бумажной подложки (илл. 18). Приятно смотрится, хотя по сути — безделушка. Но внизу элегантнейшая подпись, дополненная таинственным глазом слева. Подпись, кажется, читается 
как «Миро». Кто не знает это имя — великий Хуан Миро (1893—1983). Я совершенно не помнил, как подписывал свои работы Хуан Миро. Но вдруг совпадет? Каков риск — $3? Даже при шансе один на миллион не страшно. Вы уже догадались: испуг надежды продержался до подхода к книжной полке... Пшик! Но сколько эмоций! Момент прошел. Но впечатление от истории остается. Да и какого мастера эта подпись? Конечно, подлинник такого уровня — это уже совсем фантастично для находок на GS. Но фантастика и случайность не поддаются расписанию. Кто знает, может, в следующую субботу?
Американцы — молодой народ. Вещи уже 1940—1950-х годов они воспринимают как старинные. Показывая такую вещь, продавец уважительно скажет: «It's antique, it's Retro». Наше сознание относит временную границу достойно-старого на конец XIX века или на время революции 1917 года. Но бывают случаи, когда о вещах, созданных совсем не в архаические времена, с полным правом можно сказать, что это редкость.
Особые неожиданности порой таят уже названные выше «Estate sales». Для проведения распродажи в таких случаях иногда приглашают специальную организацию- посредника, сотрудники которой обеспечивают оценку изделий, оформление покупок, порядок и т. д. Все идет в продажу: мебель, люстры, книги, ювелирные украшения, одежда, вплоть до семейных портретов. Это вполне обычно для состоятельного американца: люди покупают новый дом и переезжают, по нашим понятиям, как беженцы, — с минимальным количеством скарба. Все заново! Бывают, конечно, и более печальные причины таких торгов…
Одна из таких распродаж случилась в Голливуде, в бывшем доме балерины Тамары Тумановой, известной американской танцовщицы русского происхождения. После революции она с родителями оказалась в Париже, а затем уже известной балериной приехала в США, гастролировала по всему миру. Но время неумолимо. Бесплатно лежали стопочки программок ее гастрольных спектаклей и концертов. На распродаже — эскизы костюмов и постановок, сами костюмы, фарфор, хрусталь, серебро и, наконец, книги на английском, французском, русском языках... Я приобрел несколько предметов, расскажу только о двух книгах (илл. 19).
Первая из них: А. Черный, «Солдатская сказки», изд. ПАРАБОЛА, Парижъ, 1933, 271 стр. Обложка работы замечательного русского художника И.Я. Билибина. На строгой бумажной обложке в стиле Art Deco от руки написано: «N°13. Изъ книгъ Тамары Тумановой». Книга в идеальном состоянии, некоторые листы даже были не разрезаны. Сама подпись автора — А. Черный — непривычна. В действительности, Саше Черному, Александру Михайловичу Гликбергу, стало тесно в его псевдониме еще в России (есть письма, подписанные: «А. Черный — бывший Саша Черный»). Но во Франции, после обсуждения с Куприным, он стал окончательно пользоваться именем А. Черный. (Замечу, что на титульном листе этого издания автор (кажется, единственный раз из всех публикаций) указан как А.М. Черный!) Я мало знаком с прозой Саши Черного, но эта книга доставила колоссальное удовольствие простотой сюжетов при удивительном изяществе авторского русского языка. Для справки я обратился к одному из наиболее полных в СССР изданий Саши Черного в Большой серии «Библиотеки поэта», 1960 г., со вступительной статьей Корнея Чуковского и очерком Л. Евстигнеевой о творчестве А. Черного. Там указано, что последней книгой А. Черного была «Несерьезные рассказы», включавшая несколько солдатских сказок и изданная в Париже в 1932 году. В перечне изданных книг А. Черного, содержащем 48 наименований, найденного мной издания также нет. Это было первое посмертное издание, и оно впервые объединило все солдатские сказки А. Черного. Книга, по-видимому, из-за мизерного тиража оказалась малоизвестной даже исследователям творчества Саши Черного. Я был бы признателен читателям за дополнительные сведения об этом издании и современной стоимости этой книги.
Богатым связью с событиями середины XX века оказалось издание книги Сергея Лифаря по истории русского балета, приобретенная мной там же (Сергей Лифарь, История русского балета, Париж, 1945, 304 стр.). Книга издана по старой российской орфографии (из-за отсутствия в клавиатуре «ять» все в этом абзаце даю в современной орфографии). Обложка и рисунки выполнены художником В.П. Нешумовым. Работа была написана Лифарем до Второй мировой войны. Книга «была начата набором в 1940 г., но, по обстоятельствам времени, была приостановлена и закончена печатанием в 1945 г.». На форзаце рукописная дарственная надпись: «Дорогому другу моему, очаровательной Тамарочке, носительнице лучших традиций Русского Балета, которые она должна всегда «крепко держать в себе». Ее верный друг Мария Дельбари, тетуня, 1946 г. Париж». Книга дает анализ особенностей русского балета от XVII века до «Русского балета» Дягилева. Она проникнута глубоким уважением к традициям русского балета и их влиянию на мировой балет.
Поиск на GS — это открытая книга, название которой заранее невозможно прочитать. На последней неделе в районе западного Голливуда мне в руки попалась пожелтевшая картонная обложка размером в четверть листа с маленькими, частично вырезанными различными купонами внутри. На обложке надпись: «WAR RATION BOOK FOUR». После некоторого замешательства я понял, что держу в руках американские карточки 1944 года. Российским эмигрантам, пережившим войну с Германией, порой странно слышать, что большинство американцев слабо представляют основные события Второй мировой войны. В этот же момент мне стало стыдно за свое предвзятое мнение, что американцы не познали бытовых трудностей военного времени. Теперь в моей коллекции советских продуктовых карточек, лимитных книжек и других свидетельств военного лихолетья появилась американская карточка, да еще с надписью на ней адреса, соответствующего GS через 60 лет после событий («вот эта улица, вот этот дом»...).
Приближается суббота. Что на этот раз найдется: Фаберже или Тиффани?
Лазарь ФРЕДГЕЙМ
Иллюстрации предоставлены автором.
Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 75 (апрель 2010), стр.50
