Драгоценные панагии из Троице-Сергиевой Лавры

В Богословском энциклопедическом словаре, написано: «Панагия — часть просфоры, изъятая на проскомидии в честь Божией Матери. Она находится в особом ящичке, который называется панагиаром, и при чине возношения переносится в монастырях в трапезную для вкушения одной части до пищи трапезной, а другой — после пищи этой. Позднее панагией назывался сам панагиар или ящичек с изображением на одной стороне — Спасителя или Троицы, а на другой — Божией Матери. Панагией назывался и нагрудный знак, внутри которого хранились иногда частицы мощей. Теперь панагия — небольшая круглая икона Божией Матери, которая, как знак, архиерейского достоинства, носится епископами на груди».

В средневековый период в России панагию, как и крест, носили и духовные, и светские лица. Небольшие иконки-панагии были в наборах женских украшений. Известный историк XIX века И.Е.Забелин, рассматривая традиционный состав женской драгоценной «ларечной кузни», перечислял нашейные украшения: цепочки, ожерелья, монисты. Монистами когда-то назывались особые ожерелья, у которых на гайтане (шнурке) подвешивались небольшие иконы, кресты и панагии. По обычаю ими одаривали новорожденных, целым монистом или отдельными панагиями на свадьбах матери благословляли новобрачных.

Средневековые панагии сохранились в основном благодаря вкладам в монастыри в качестве привесов к чудотворным святыням. Ими украшали и домашние иконы (как правило, богородичные), которые позже дарили в обители. Например, на чудотворной новгородской иконе «Богоматерь Знамение» в начале XVII века одновременно находились: панагия золотая, 2 панагии серебряные, а также 126 крестов и панагий каменных.

Из рукописных источников мы знаем, что средневековые панагии различны по форме, материалу, отделке, изобразительной структуре. Описания формы встречаются не так уж часто, однако известно, что панагии бывают круглые, четвероугольные, иногда — складные. Упоминаются и «воротные» (подвесные на вороте, на шее) панагии, ничем не отличающиеся от небольших иконок.

Панагии, иконки, складни изготавливали из камня, кости, дерева, оправляли гладким серебром или золотом, украшали сканым узорочьем, чеканкой, литьем, гравировкой, чернью, эмалями. Пример — два чрезвычайно похожих упоминания в Описи Троице-Сергиева монастыря 1641 года: «Понагея под хрусталем образ архангела Михаила обложена серебром около хрусталя низано мелким жемчюгом в окладе по полем два жемчюжка да три камышка»; «Икона невелика, серебряная сканная на ней под хрусталем написан архангел у иконы три жемчужка да два камышка». Размеры же вещей, как правило, не оговаривались, лишь изредка подчеркивалось, что панагия или иконка «невелика».

При попытке очертить круг сюжетов на всех наперсных подвесах возникает множество вопросов. В равной степени на них изображали не только персонажей высшего иерархического ряда, но разнообразных патрональных святых заказчиков и владельцев. И, как ни странно, изучая панагии, невольно отмечаешь, что нет на них превалирования богородичной темы, которая как бы и определила название подвески — «всесвятая» (так слово «панагия» переводится с греческого).

Весь образный ряд на средневековых панагиях и «воротных» иконках скорее отражает идею персональной

защиты, сообщает вещам качество священных оберегов.

Так, к числу семейных панагий относится небольшая золотая панагия (илл. 2) рубежа XVI—XVII веков, подаренная царевичем Феодором Борисовичем Годуновым Троице-Сергиеву монастырю к чудотворному образу «Троица Ветхозаветная» письма Андрея Рублева. На ее лицевой стороне среди драгоценных самоцветов, в центре, укреплена византийская камея XI века с поясным изображением Христа на голубом сапфирине. Особый интерес представляет оборотная сторона с фигурами святых Марии Магдалины и Ксении Римлянки, являвшихся патрональными святыми царицы Марии и царевны Ксении Годуновых. Изобразительный ряд свидетельствует о том, что содержательная сторона продиктована заказчиком — царским семейством.

К этому же иконному образу «Троицы Ветхозаветной» царевич Феодор Борисович приложил еще две панагии из золота, осыпанные драгоценностями (не сохранились), на оборотной стороне которых были наведены чернью святые Борис и Глеб, Феодор Стратилат. А это значит, что образы небесных покровителей всей царской семьи нашли место на драгоценных подарках, преподнесенных монастырю наследником престола.

На золотой панагии того же времени, которая была собственностью патриарха Филарета (илл. 3), в центре лицевой стороны, на зеленоватой яшме вырезан Богородичный образ, что соответствовало званию — Всесвятая. На оборотной же стороне — изображение в рост святой Марии Магдалины, означающей заказной характер драгоценной вещи. Таким образом, на предметах личного благочестия высшего российского сословия в первую очередь просматриваются охранительные функции, апелляция к небесным защитникам.

В середине XVII века в Троице-Сергиевом монастыре самой богатой была панагия звездчатой формы, «осыпанная» алмазами (илл. 4), которую к иконе «Успение Богоматери» в местном ряду иконостаса Троицкого собора привесил келарь Александр Булатников. Названная в документах панагией, она, собственно, являлась драгоценной подвеской европейской работы, а в России (?) на нее укрепили небольшую пластинку с образом Спаса Нерукотворного.

При изготовлении панагий в основном использовали недорогие материалы и серебро. (Золотых панагий с драгоценными резными камнями, как правило, византийскими камеями, в монастыре насчитывалось не так много, и происходили они из элитарной среды). Подобные панагии «прикладывали» к иконам Троицкого собора не только светские лица, но и монашеские чины: новгородский архиепископ Серапион, архимандрит Дионисий Забниновский, игумен Серапион Курцов и другие. Специальных же панагий, служивших отличительными знаками духовных иерархов, в средневековый период, очевидно, не существовало. По крайней мере, письменных свидетельств о таковых нет.

Наибольшее число иконок-панагий поступило в Троице-Сергиев монастырь во второй половине XVII века. Ими были буквально «завешены» иконостасные образа в соборах. Однако после правительственного указа 1722 года привесы переносили в ризницу, а вновь поступавшие после короткого пребывания на иконах также отправляли в ризницу на хранение.

С середины XVIII века описания вещей в монастырских учетных документах стали подробнее, была также осуществлена их систематизация. Именно в тот период попытались обособить маленькие панагии от «воротных» иконок. Обе разновидности привесов встречаются в разделе «Панагии», но, в отличие от прежних документов, порой — с измененными названиями. Неоднократны указания подобного типа: «Панагия (что в прежней описи названа иконою) уголчатая серебреная, с мощами Иоанна Златоустаго», или: «Панагия крестообразная с мощами» (а по прежней описи — икона).

Как и в средневековый период, формы икон и панагий не имели приоритетного значения, упоминаются такие разновидности, как круглые, овальные, киотцами, крестообразные, угольчатые, прямоугольные. У тех и других были одинаковые оглавия с отверстиями для шнура или цепочки. Изобразительный ряд в обоих случаях многообразен. Но можно с уверенностью сказать, что в XVIII веке при переименовании иконки в панагию учитывалось только наличие мощей. В XIX столетии все без исключения малые наперсные образки были переименованы панагиями.

Составитель «Новой скрижали» архиепископ Вениамин, ссылаясь на богословские трактаты Симеона Салунского (XIV в.), определял панагию и крест как енколпии. Енколпий же трактовал следующим образом: «Енколпий происходит от греческого — недро, и есть нанедренник, или драгоценный ковчежец, со вложенными в него мощами святых, который ‘Носится на недре или персях. Посему тот же енколпий называется иногда панагия — весь святый, когда на этом нанедреннике изображается образ Пресвятые Богородицы». Ученый иерарх XIX века делал акцент, в первую очередь, на качество панагии как мощевика: «Крест или енколпий, висящий у архиерея на груди, означает печать и исповедание веры». Таким образом, становятся понятными атрибуции XVIII века, рассмотренные выше.

В средневековый период (XIV— XVI вв.) в России был еще один тип панагий, не имевший аналогов в других христианских странах. Это довольно большие двустворчатые панагии, в которые вкладывалась богородичная просфора, бытовавшие в XIV—XVI веках (илл. 5). Их называли еще «путными», так как брали в дорогу, подвешивая на груди. У пяти таких панагий, сохранившихся в ризнице Троице-Сергиева монастыря, на внутренних сторонах створок присутствует изображение Богоматери Знамение (Воплощение) и Троицы Ветхозаветной. На лицевой наружной стороне — Вознесение Христово (в трех случаях), а также — Распятие, Господь Вседержитель на престоле.

Оборотная сторона могла быть гладкой, орнаментированной или с образами избранных святых. К этому же кругу относятся «путные» панагии XIV—XV веков из московского Симонова монастыря (Государственный Русский музей), Спасо-Каменского монастыря (Вологодский музей), Кирилло-Белозерского монастыря (Музеи Московского Кремля) и другие.

Изобразительная система на «путных» панагиях «расшифровывает» смысл христианского учения о воплощении Спасителя в земной ипостаси, его страданиях за грехи человечества и величии его славы (Троица — Богоматерь Воплощение — Распятие — Вознесение, Спас на престоле). Подкрепляем сказанное цитатой из Симеона Салунского: «Помолившись о Божием наследии и о людях, архиерей отпускает дары, возвещая при этом о вознесении Спасителя и о славе его во всей вселенной, как бы беседуя со Спасителем говорит: ты снишел к нам, восшел на небеса, и вознесшись, славою исполнил всю землю».

Створки указанных панагий — выпуклые, изображение внутри — гравированное, довольно вместительное пространство рассчитано на вложение святого хлеба. «Путные» панагии, однако, не были символами священства (об этом нет никаких письменных свидетельств), не являлись они и знаками архиерейского достоинства. Но все же бытование этих вещей скорее всего связано с иноческой жизнью, с трудностями передвижения монашествовавших по малонаселенной России, поэтому путники могли подкрепиться в дороге освященным богородичным хлебом, как перед трапезой в монастыре. Принадлежность панагий духовному синклиту, зафиксированная в рукописных источниках, свидетельствует лишь о бедности российской жизни в целом, а также о наличии изделий из драгоценных металлов лишь у привилегированной части населения.

В монастырском сообществе, очевидно, возникла и форма «малой» двустворчатой панагии (илл. 6), внутрь которой невозможно было вложить просфору как из-за ее размера, так из-за наполненности внутреннего пространства рельефной резьбой. Их сохранилось довольно много, и почти всегда на них изображали Троицу Ветхозаветную, Богоматерь Знамение (Воплощение), Распятие, значительно реже добавляли фигуры избранных святых. На объемном оглавии, как правило, изображался образ Спаса Нерукотворного в литом, чеканном или гравированном виде (в порядке исключения — Троица Ветхозаветная, херувим, крест). На этих небольших нагрудных складнях круглой формы представлены образы, впоследствии типичные для архиерейских панагий Нового времени. В XVI веке «малые» панагии изготавливали в основном из дерева, кости, реже — из камня и оправляли в узорное серебро. В этой же образной системе находится и ряд резных прямоугольных складеньков, тоже отнесенных к панагиям в лаврских описях XIX века.

Итак, в средневековой России бытовали три типа подвесных образков, называемых панагиями, но ни один из них не имел значения архиерейской наперсной панагии, возникновение которой, видимо, связано с претензиями патриарха Никона в середине XVII века на главенство над российской паствой. На портретах патриарх Никон, а позднее — патриарх Адриан изображены в парадных одеяниях, с типичными для Средневековья панагиями-образками.

Немалую роль в этом вопросе сыграла и ориентация россиян на Западную Европу, с ее традициями наградных и геральдических знаков. А чуть позже (в правление наследников царя Алексея Михайловича) оформление панагии как епископского знака ускорилось в связи с массовой презентацией орденов и миниатюрных «царских персон» светским лицам. Крупнейший исследователь русской средневековой эстетики доктор философских наук В.В.Бычков пишет, что во второй половине XVII века «несколько столетий питавшие культуру символы стали дробиться на множество мелких символико-аллегорических образов, эмблем, условных знаков, рассчитанных на герменевтическую эрудицию, интеллектуальную гимнастику, а не на сверхразумное проникновение в глубь символа, в иные духовные измерения».

Знаки отличий стали настолько актуальными, что на иконах последней четверти XVII века вселенских и российских святителей изображали в панагиях, чего никогда не случалось прежде. К таковым относятся: митрополит Алексей (Г.Зиновьев. Москва. 1690-е гг.), Св. Николай Чудотворец (И. С. Башка. Ярославль. 1685 г.), царевич Димитрий (Средняя Русь. Конец XVII — начало XVIII в.), Св. Николай Можайский (Иркутск. 1720-е гг.) и другие. В подобных контекстах панагия впервые выступает как символ архиерейского величия. Наиболее показателен иконописный образ 1690 года «Царь Царем» работы муромского изографа А.И.Казанцева, на котором у Спасителя (в облике Великого Архиерея) на толстой фигурной цепи представлена большая панагия овальной формы. Подобное явление в иконописи было кратковременным — последняя треть XVII — первая треть XVIII века (с некоторой задержкой в провинции). На большинстве иконописных образов в центре нарисованной панагии находится не Богородица, а Господь Вседержитель, Крест-Распятие, монограмма Христа. Таким образом, можно предположить, что как явление архиерейская панагия в России оформилась в конце XVII века.

Уникальная коллекция архиерейских панагий Нового времени сохранилась в ризничном имуществе Троице-Сергиевой Лавры (ее настоятели со второй половины XVIII века имели чины епископов, архиепископов, митрополитов). Часть из них была им подарена к знаменательным датам, другие сделаны по заказу самих иерархов. Драгоценные подвесы поступали в лаврское «древлехранилище» (ризницу) от владельцев еще при их жизни либо после их кончины.

Из панагий, принадлежавших троицким иереям в чине архимандритов, в ризничном собрании сохранились три. Одна (илл. 7) принадлежала Лаврентию Хоцятовскому (1761 —1766) и была изготовлена к 10-летию принятия им монашеского пострига. Памятная дата выгравирована на крышке ковчежца вместе с инициалами «АБ» под короной, в окружении пальмовых ветвей. Другая (илл. 8) была собственностью архимандрита Антония Медведева (1831 —1877). На ее оборотной стороне выгравировано: «Мати Божия! Твоя от Твоих приносит Тебе грешный раб Твой Архимандрит Антоний Лавры наместник. 1851 года 5 майя». Этой панагией было отмечено 20-летие его наместнического правления Троице-Сергиевой Лаврой.

В первую очередь отметим, что архиерейские панагии представляют собой редчайшие ювелирные изделия, в основном из золота и драгоценных камней. Особой роскошью отличаются царские дары. Так, золотые панагии (илл.9, 10), усыпанные алмазами, — подарки императрицы Анны Иоанновны. Самая интересная из них — панагия (илл. 9) с дарственной надписью: «1734 г. декабря сию панагию пожаловала Ея Императорское Величество Государыня Анна Иоанновна духовника своего Троицкаго Сергиева монастыря архимандрита Варлаама». Драгоценная подвеска напоминает геральдический щиток европейского образца, в центре которого под янтарь вложена костяная пластина с резным изображением «Тайной вечери». На оборотной стороне панагии есть маленькая крышечка. Образованный таким образом ковчежец мог использоваться для хранения крошечной святыни, однако сведений об этом нет. Своеобразной святыней скорее была сама костяная пластинка со сценой из Страстного цикла.

Ярким примером архиерейского знака является панагия (илл. 11), пожалованная Троице-Сергиеву монастырю императрицей Елизаветой Петровной в 1742 году по случаю ее восхождения на российский престол. Драгоценный подарок, для создания которого было использовано огромное количество бриллиантов и рубинов, видимо, сделан придворными ювелирами, готовившими для императрицы коронационные регалии.

Елизаветинская панагия, надо полагать, оказала влияние на видовую структуру в целом, а вот ее прототипом стали «жалованные» панагии петровского времени. В качестве характерного этапного примера можно привести двустороннюю панагию 1707 года, на которой эмалевые дробницы написаны известнейшим миниатюристом Григорием Муссикийским. Ее навершие исполнено в виде императорской короны, а на оборотной стороне помещен портрет Петра I. Таким образом, на знаке одновременно отображены черты и церковной принадлежности, и светского патронального покровительства.

На елизаветинской панагии параллели структурированы точнее: на самой панагии под навершием-короной с обеих сторон размещены образы Богоматери и Спаса Нерукотворного, а портрет императрицы находится на подвеске со стороны Богоматери, под образом же Спасителя — сияющие бриллианты. Показательна и запись во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря: «Великая государыня императрица... Елисавет Петровна... пожаловала вкладом... драгоценную панагию... и с своим высоким при той панагии изображением». Важно здесь именно указание «при той панагии» в виде подвески, в отличие от «персоны» Петра I, расположенной на самой вещи.

В 1867 году в ризничное собрание попала еще одна «жалованная» золотая панагия, усыпанная редчайшими бриллиантами, рубинами, сапфирами, изумрудами (не сохранилась). Ею был награжден настоятель Лавры московский митрополит Филарет Дроздов (1821 —1867) — «по случаю первой исповеди им Великия Княжны Марии Александровны» в 1861 году. Императрица Мария Александровна при этом «изъявила желание, чтобы панагия эта по смерти святителя осталась бы навсегда в Лавре». Еще более нарядной и драгоценной была наградная панагия (не сохранилась), которой император Александр II отметил наместника Лавры архимандрита Антония Медведева в 1856 году (по случаю его 25-летнего служения в должности наместника Лавры). Ее по традиции венчала корона с крестиком.

На долгие годы навершие в виде короны стало видовым атрибутом панагий. Корона подчеркивала в этом случае величие сана. Оглавие выполняли порой и в виде сияния, креста, крупного камня в оправе (илл. 12). Внизу панагии, как правило, приделывали одну или три подвижные подвески. Панагии были односторонними и двусторонними, часто имели внутренний ковчежец, подчеркивавший их значение как енколпионов. На оборотной стороне размещали дарственные и владельческие надписи, слова Священного Писания. Например, на «вновь переделанной» панагии 1787 года (илл. 13) — «назади образ отворяется, на затворе изображен вензель преосвященнаго митрополита Платона», на панагии 1795 года кроме вензеля выгравированы дата и вес золота (илл. 14).

На протяжении XVIII—XIX веков сакральный аспект архиерейского наперсного знака во многом был сосредоточен на изображении. Средниками панагий служили живописные эмалевые пластинки, а также резные камни современной работы или древние византийские камеи, извлеченные из средневековых изделий. Так, все сохранившиеся личные панагии митрополита Платона Левшина имеют каменные средники, но одна из них поистине уникальна (илл. 15). Она исполнена из агатовой пластинки с природным изображением Распятия и молящегося перед ним человека. Вокруг пластины устроено «сияние» из лучиков, унизанных бриллиантами и жемчужинами, а в корону из бриллиантов вставлены шесть крупнейших зерен редчайшего, абсолютно круглого жемчуга. На крышечке ковчежца, с оборотной стороны, выгравирована надпись на греческом языке: «Панагия из нерукотворного камня собственным иждивением митрополита Платона. 1784». Уникальная реликвия сопровождала митрополита много лет. В ней он не раз позировал для живописных полотен, с ней изображен на целом ряде гравюр.

«Нерукотворные» камни со «священными» изображениями имели особый статус. Так, в 1836 году госпожа Эмилия Приклонская подарила Лавре старинную панагию «с самородным камнем», доставшуюся ей в наследство. На камне было изображено Рождество Христово. А в 1840 году наместник Лавры архимандрит Антоний Медведев писал настоятелю Филарету Дроздову: «В следствии приказания Вашего Высокопреосвященства привезена мною из Лавры драгоценная панагия в агате с нерукотворенным образом Распятия Господа нашего Иисуса Христа и перед ним молящегося и таковое же нерукотворенное изображение в сердолике Предвечного младенца и Богоматери имеющее вид образа Рождества Христова для приделания означеннаго сердоликоваго камня вместо крышки на внутреннею часть агатовой панагии». Однако крышечка для «усиления святости» не была переделана.

Оставшиеся фрагменты камней, после извлечения из них «нерукотворенных» изображений, использовали для украшения других церковных предметов. А митрополит Платон Левшин из такой частички приказал сделать для себя подвеску, которая в документах значилась как «панагия натурального камня», хотя на ней не было никаких изображений (илл. 16).

Указана в лаврских документах XVIII—XIX веков и «подвеска в виде панагии, золотая, на ней финифтью изображена одна персона, у подножия которой птица и два зверя» (не сохранилась). В разделе лаврских панагий Описи 1908 года записана также драгоценная подвеска (илл. 17) восточной работы без сюжетных изображений, которую в 1851 году подвесила к иконе Спаса в Троицком соборе княгиня Елизавета Багратион. Подобные подвесы, как и средневековые, относились к разряду личных вещей. Они во множестве продолжали поступать от частных лиц (илл. 18, 19, 20). К наиболее интересным относится небольшая восьмиугольная пластинка слоновой кости XVIII века с «Богоматерью Знамение» (илл. 21), с навершием из бриллиантов. Она поступила в Лавру в 1842 году от представительницы древнейшего рода Цициановых княжны Елизаветы Дмитриевны. На «малой» панагии есть изображение, соответствующее названию предмета, она также — ценный мощевик, хранящий «часть власов Божией Матери».

К «малым» личным панагиям, по традиции создававшимся и бытовавшим в Новое время, относится финифтяная пластиночка с ушком для цепочки - «Святое семейство» (илл. 22), поступившая от полковницы Барыковой, «панагия ентарная... надпись латынская» (илл. 23), «панагия финифтяная сердечком... на ней образ Благовещения» (илл. 24), «панагия круглая, малая, складная в виде медальона». К указанной группе примыкает и небольшая двусторонняя панагия с образами преподобных Сергия и Никона Радонежских (илл. 25), созданная непосредственно в Троице-Сергиевом монастыре в середине XVIII века, возможно, по заказу кого-то из монашествующих.

Среди драгоценных изделий XIX столетия следует выделить архиерейскую панагию (илл. 26), переданную в лаврскую ризницу в 1845 году московским митрополитом Филаретом Дроздовым. В центре золотой подвески, усыпанной бриллиантами, — крупный алый коралл на штыре. На одной стороне коралла вырезано изображение Богородицы с молитвенно сложенными руками, на другой — Спаса в терновом венце. (Камею разворачивали в соответствии с богородичными и господскими праздниками). Панагия вызывает интерес как редчайшее, мастерски исполненное ювелирное изделие. В то же время у двустороннего резного коралла был прообраз среди византийских камей, использовавшихся в русском церковном искусстве. В целом же архиерейский знак, увенчанный короной, выполнен в сложившихся типологических формах и напоминает «жалованные» царские панагии предыдущего столетия.

В XIX веке панагии создавали в «русском стиле», обращенном к отечественному Средневековью. Вещи из недрагоценных или малоценных материалов: дерева, кости, поделочных камней (илл. 27), стекла, перламутра (илл. 28) поступали вкладами в Гефсиманский Успенский скит, устроенный в 1842 году недалеко от Троице-Сергиевой Лавры. Особо ценились изделия афонских мастеров, такие, как круглые панагии (илл. 29, 30), покрытые виртуозной сквозной резьбой, оправленные в Лавре скромной полоской серебра.

В Новое время в лаврском собрании скопилось огромное число панагий — и «малых» личных, и архиерейских. Как правило, они хранились «без движения», поэтому нередко служили «материалом» для изготовления новых произведений церковного искусства. Так, две панагии целиком нашили на индитию 1795 года (илл. 31); камеи, вынутые из средневековых панагий, укрепили на митры, вмонтировали в цату, в дискос и другие изделия. Митрополит Филарет Дроздов в 1840 году пожертвовал свою панагию (илл. 32) на изготовление нового оклада Евангелия. Настоятель Лавры писал: «Думаю, что не нужно ничего более, как одеть оное в бархат и на бархат положить сей образ, или, если угодно, панагию».

Панагии нередко служили подарками. Так, в 1807 году Московский митрополит Платон Левшин презентовал золотую панагию (илл. 33) с образами апостолов Петра и Павла своему викарию архиепископу Августину Виноградскому, от которого она «по наследству перешла во владение его племянницы Александры Матвеевны, жены... священника Даниила Соловьева». В свою очередь, племянница «почла священным долгом в память обоих иерархов внести оную панагию в ризницу Свято-Троицкия Сергиевы Лавры».

Драгоценные архиерейские знаки использовались и в благотворительных целях. Например, по завещанию архиепископа Ярославского и Ростовского Нила в 1874 году на попечительство неимущих должны были пойти средства от продажи «двух его панагий и собольей шубы». Причем одной из этих панагий, «жалованной», украшенной алмазами, архиерей был удостоен в день коронации императора Александра Николаевича в 1856 году.

В последней Описи Троице-Сергиевой Лавры 1908 года перечислены 144 панагии. Как выяснилось, в число входили архиерейские панагии (илл. 1, 34, 35), личные панагии-образки духовных и светских лиц, а также средневековые нагрудные иконки и складеньки, понимаемые в начале XX столетия как панагии. Из них в 1920—1930-х годах 9 наиболее драгоценных экземпляров были изъяты в Гохран, 4 переданы в Оружейную палату Московского Кремля, 3 — в Третьяковскую галерею, 2 — сданы для продажи в антикварные магазины.

В 1928 году «директор Сергиевского музея А.Н.Свирин принял... предметы, происходящие из Сергиевского музея, доставленные в 1922 г. в Оружейную палату для разрешения вопроса о их музейном значении». Среди них была бриллиантовая панагия 1784 года с «самородным» камнем митрополита Платона (илл. 15), признанная художественной ценностью. Печальнее оказалась участь панагии с коралловым средником митрополита Филарета (илл. 26). Судя по документам, она «была признана надлежащей сдаче в Гохран для замены части камней страссами». В 1923 году она вернулась в музей со стеклами, заменившими 20 бриллиантов в ободке вокруг кораллового средника.

Сохранившееся до наших дней ризничное собрание панагий Троице-Сергиевой Лавры (более ста предметов) уникально. Входящие в него произведения — разновременны и разнообразны, это — редчайшие драгоценные и рядовые экземпляры. Полная и хронологически последовательная документация позволила впервые рассмотреть видовую общность подвесных панагий, а также выявить особенности понимания наперсного символа на протяжении пяти столетий.

Любовь ШИТОВА

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 27 (май 2005), стр.12