Эпоха просвещенного интерьера. Стиль «ботаника»

Ко второй половине ХVIII века на смену эпохе великих географических открытий пришла эпоха великой систематизации и классификации всего, что было обнаружено на открытых континентах и островах, в морях и океанах. Тем не менее, несмотря на обилие обрушившегося нового материала, европейская наука пошла по совершенно разумному пути. Естествознание занялось в первую очередь приведением в упорядоченную систему того, что можно увидеть, просто перешагнув через порог собственного дома. В книгах и атласах по ботанике и зоологии, начиная с 20-х годов ХVIII века, стал накапливаться огромный иллюстративный материал, изложенный в сухой, строгой, «научной» манере. Изображения животных и птиц, например, крайне редко помещали на фоне неких абстрактных пейзажей, а размещали в поле страницы с таким расчетом, чтобы вместить в формат как можно больше образцовых единиц. Это диктовалось тем, что в процессе изучения и классификации животного и растительного миров объекты, которые должны были быть описаны для получения полной картины окружающего мира, исчислялись уже даже не сотнями, а тысячами, и в ходе исследования их количество постоянно увеличивалось. Печатные издания просто не смогли бы вместить такое множество иллюстраций, будь они такими же, как в книгах ХVII — начала ХVIII века. Да и по времени, учитывая технологию граверного дела, издание одной книги Могло растянуться на многие десятилетия, что порой и случалось. Эта новая лаконичная манера изображения, тем не менее, не сказалась на качестве иллюстраций, поскольку занимались этим многотрудным делом художники-граверы. И именно они как художники даже в жестких рамках поставленных издателем задач добивались высокого уровня и графического, и композиционного исполнения. Вообще вопрос о том, что чему способствовало: развитие науки — развитию энциклопедического направления книгопечатания с присущими ему многотомностью и иллюстративностью или, наоборот, — отнюдь не праздный. Один из самых известных трудов эпохи просвещения — «Histoire naturelle generale et particuliere» под редакцией Ж.-Л.-Л. де Бюффона, издававшийся в 36 томах с 1749 по 1788 год, снискал популярность как раз благодаря огромному количеству гравюр отменного качества. Книжные иллюстрации ХVIII— первой половины ХIХ века, с точки зрения декоративности, настолько самодостаточны, что, начиная уже с конца ХVIII века, их стали рассматривать как вполне самостоятельную область графики, предназначенную больше для украшения интерьера, нежели для целей науки. Их можно увидеть и в музейных, и современных интерьерах, спросе на них стабилен и велик до такой степени, что нынешние издатели, чтобы удовлетворить его, выпускают огромное количество постеров различного формата с репродукциями отдельных страниц из всевозможных атласов. Такая популярность привела к тому, что большая часть книг по естествознанию к нашему времени лишилась своего визуального ряда, сохранив, правда, вполне приличные переплеты, которые тоже неплохи для украшения интерьера. Арифметика тут предельно проста: средняя книга с гравюрами, стоимостью в 100—200 у.е., — удовольствие дорогое, и потому тяжела для реализации, а средняя книжная гравюра — очень демократична и доступна по цене — от 10 до 30 у.е. Надергав десятка три иллюстраций, их можно довольно легко и быстро распродать, выручив на этом сумму несколько большую, нежели за полноценную книгу. И еще в активе остается блок в хорошем переплете, это тоже 20—40 у.е. Так, КПД одного тома может достигать 300% и более. 

Эта своеобразная декоративность книжной гравюры была по достоинству оценена и художниками по росписи фарфора. Почти полувековое копирование китайских образцов к середине ХVIII века привело к тому, что спрос на них упал. Рынок требовал вещей новых пластических и живописных форм, соответствовавших новой моде, что называется, и на голове, и в голове. Обнаружившаяся у высших слоев общества несколько показная склонность к разного рода наукам и знаниям должна была подкрепляться соответствующим джентльменским набором предметов, подтверждавших, что их хозяин идет в ногу с просвещенной эпохой. Перво-наперво следовало обзавестись приличной библиотекой с трудами по истории, естествознанию, экономике и другим серьезным предметам. Библиотеку полагалось держать в кабинете, где не лишними были также небольшие коллекции минералов, разного рода научных приборов, чучел экзотических птиц и чего-нибудь еще волнующе-непонятного. В конце ХVIII века в мебельном производстве было спроектировано и «внедрено в последующие эпохи и стили» множество разновидностей предметов мебели, предназначенных для всякого рода «научных» занятий, главным образом — для чтения и письма: бюро, секретеры, парты, конторки, пюпитры и т. д. Книжные шкафы, стеллажи и прочая функциональная кабинетная мебель тоже не были обойдены вниманием. В остальных помещениях научные склонности хозяина так же ненавязчиво, но заметно, должны были обнаружить себя в декоре повседневных вещей. Роспись фарфоровых предметов различного назначения взяла на себя довольно значительную часть поставленных задач. Декоративные вазы, тарелки и блюда, фарфоровые пласты и медальоны, вмонтированные В мебель и каминные часы, парадные и обиходные сервизы, туалетные и письменные приборы были довольно многочисленной и заметной составляющей убранства интерьеров. 

На первых порах, начиная с конца 40-х годов ХVIII века, заводчики и художники-фарфористы не смогли до конца понять и прочувствовать требования времени. Старательно переносимые на фарфор образцы книжной графики как бы растворялись в огромном количестве других декоративных элементов, ставших неотъемлемой частью стиля рококо, переживавшего в ту пору свой звездный час. Изображения растений и птиц, которые были сознательно выбраны из всего многообразия фауны, при ближайшем рассмотрении обнаруживают все черты своих прообразов со страниц ботанических и зоологических атласов, за исключением лишь применявшейся для раскраски насыщенной цветовой гаммы. Налицо — чисто гравюрные статичность и сухость абрисов и тщательная прорисовка мельчайших деталей не столько на живописном уровне, сколько на свойственном графике светотеневом, достигавшимся порой простым наложением локального красочного пигмента на заранее прорисованную черной, коричневой или пурпурной краской основу, предельно точно скопированную с гравюрного листа. Тем не менее, несмотря на эту старательность и аккуратность по отношению к первоисточнику, изображения и растений, и птиц не были центром композиции, а являли собой лишь один из декоративных элементов, создававших общее впечатление от предмета, Помещенные в зеркале тарелок и блюдец, в рельефных или живописных картушах, они воспринимались зрителем не иначе, как составная часть пестрого, нарядного декора. На самом деле, требуемый подход к подаче материала не мог быть удовлетворен немедленно в силу вполне объективной причины: и цветы, и птицы, и животные были представлены на копируемых китайских образцах на исключительно условном, аллегорическом, чисто декоративном и эстетском, в хорошем смысле слова, уровне. После полувековой работы в русле подобного отношения к окружающей действительности переход на свое — родное, европейское — был отнюдь не прост. Стебли растений невольно изгибались в линии, не свойственные природному естеству, природный рационализм форм и поз, по многолетней привычке, трансформировался в угоду достижения гармонии предмета в целом. Избирательность в отношении пернатых основывается на простом рациональном подходе к решению производственных задач. В самом деле, позы, принимаемые млекопитающими, значительно более разнообразны, динамичны и характерны. Животное может сидеть, лежать, бежать, идти, прыгать, валяться на спине, заниматься охотой, собственным туалетом, брачными играми и т, п., в то время как динамика птицы вписывается приблизительно в два состояния: порхание или полет и стояние или сидение на земле или на ветке. Любая из этих двух поз любого представителя этого класса теплокровных может быть легко воспроизведена художником по одним и тем же привычным схемам. Незначительные правки длины перьев, клюва и лап не представляют большой технической сложности, декоративный эффект достигается, главным образом, за счет окраски оперения. Да и в качестве фона или «земли» вполне достаточно либо естественного белого фона поверхности, либо небрежно изображенных ветки, сука. Напомним, что в ХVIII веке естествознание было озабочено наведением порядка, в первую очередь, в отношении европейских флоры и фауны. Вследствие этого подавляющее большинство книжных гравюр изображало растения, птиц и животных, росших и обитавших в странах Старого света. И если говорить о пернатых, то именно самые распространенные, простые и известные всем нам с детства их представители стали вдруг объектом внимания одной из самых рафинированных сфер декоративно-прикладного искусства. Порой бывает довольно забавно видеть в роскошных, помпезных, многоцветных картушах обыкновенных чижей, воробьев, щеглов, славок, пенок и т.д. — в общем-то, довольно невзрачных птиц Средней и Восточной Европы. Но требования моды — закон для производителя, и художники, еще вчера тщательно выписывавшие тончайшие галантные, батальные, охотничьи и портовые сцены, с полной серьезностью старательно принялись увековечивать заурядных пташек. 

Первопроходцами и застрельщиками новомодных веяний выступили, по традиции, майсенские умельцы. Вообще, Майсен — это, прежде всего, бизнес, искусство — лишь инструмент в достижении поставленных производственных задач. Будучи задуман как сугубо коммерческий проект, призванный любыми способами приносить солидный доход, Майсен всегда был готов подстроиться под вкусы любого покупателя, превалирующего на рынке в данный момент, какими бы экстравагантными его вкусы ни были. 

Несмотря на подобную, может быть, нелицеприятную субъективную оценку продукции этой мануфактуры, не могу не отметить и многих положительных качеств изделий завода того периода. Во-первых, качество, пусть во многом и формальное, механическое, — присутствует несомненно. Во-вторых, майсенских вещей второй половины ХVIII века очень много и сегодня, даже в России. Источников такого количества изделий этой саксонской мануфактуры два. Первый: Россия в течение почти двухсот лет — в ХVIII и ХIХ веках — была для Майсена одним из крупнейших рынков сбыта. В конце ХVIII века до 40% всей продукции поставляли в Россию. Второй: увеличению количества майсенского фарфора в СССР, а следовательно, сегодня — и в РФ, немало способствовал тот безвозмездный дар, который благодарный немецкий народ в порыве признательности сделал советской армии-освободительнице за избавление от коричневой чумы (видно, что дарили от чистого сердца — вещи все, как на подбор). В-третьих, количество и качество майсенского фарфора привели, с одной стороны, к своеобразной «девальвации» продукции этой мануфактуры, а с другой, перефразируя известную поговорку, «Что немцу здорово, то русскому смерть», — в Москве найдется не более десятка человек, уверенно ориентирующихся в многообразии ассортимента, стилей, времен и марок, Марки-то и сыграли с нашими доморощенными дилерами злую шутку. Привыкнув доверять разнообразным марочникам, как Священному Писанию, и внимательно изучая только оборотную сторону всех без исключения предметов, они тем самым наказывают себя дважды: в одном случае — назначая за современную вещь несусветную цену, в другом — продавая очень старую и раритетную по цене современной. Тем не менее покупка любого сервизного пред- мета середины ХVIII века может, благодаря уже упомянутым причинам, обойтись, зачастую, в 200—300 у.е. а иногда — всего в 20—30 тех же у.е. 

К концу ХVIII века была, наконец, достигнута гармония между запросами просвещенного общества и техническими возможностями фарфоровых мануфактур. Разделка бортов тарелок, блюдец и тулов чашек, чайников, ваз и прочих объемных предметов стала гораздо скромнее с точки зрения использования других элементов живописного орнаментального декора, который в данном случае свелся к роли рамы для живописного холста. Она придавала основному изображению композиционную завершенность, с одной стороны, оттеняя и выделяя основной сюжет, с другой, — ни в коей мере не отвлекая зрителя от внимательного его изучения. Во времена позднего классицизма разделка бортов и тулов предметов выполнялась зачастую одним локальным цветовым тоном, с тонкими золотыми отводками или ненавязчивыми классическими орнаментами по краю предмета и по контуру живописного изображения, создавая иллюзию паспарту. Это было более чем уместно для сюжетов, копировавших книжные гравюры. Родственные связи с атласами подчеркивали и появившиеся на оборотных сторонах надписи, иногда — на латыни, пояснявшие изображения на тулове или в зеркале. Набравшиеся за 20—30 лет некоторого опыта художники-анималисты значительно расширили и тематику фарфоровой миниатюры, добавив к уже набившим оскомину европейским пернатым млекопитающих, моллюсков, тропических птиц, и обогатили основной сюжет тщательно проработанным задним планом, являвшим теперь весьма реалистично написанный экзотический пейзаж, иногда со стаффажем. Такой прорыв стал возможен благодаря тому, что к концу ХVIII века исследование европейской флоры и фауны было в основном закончено, пришла очередь заморских территорий. Наработанная за сто лет методология и выпестованные за то же время кадры профессиональных художников-анималистов и мастеров ландшафтной живописи позволяли экспедициям, в состав которых обязательно входил художник, привозить в Европу из обследованных территорий огромное количество изобразительного материала. А поскольку техника гравюры и литографии тоже не стояла на месте, собранный материал находил свое отображение во все более совершенных, с точки зрения технологий передачи формы и цвета, новейших атласах. Они-то во многом и вдохновляли мастеров, трудившихся в области декоративно-прикладного искусства.

Говоря о рынке фарфоровых изделий на тему флоры и фауны конца ХVIII — начала ХIХ века, следует сразу расставить все точки над iв том, что касается вопросов ценообразования. Художественный уровень предметов, о которых шла речь, достаточно высок, иногда очень высок. Демонстрировать подобный уровень в то время могли только лучшие европейские фарфоровые заводы. Предметы по мотивам иллюстраций из книг и атласов по естественной истории и географии изначально становились коллекционными и дорогими, поскольку были ориентированы прежде всего на высшие слои общества, самые обеспеченные и имущие. Таковыми они остаются и по сию пору. Рассчитывать купить подобный образец искусства живописи по фарфору в хорошем состоянии (а только хорошее состояние приемлемо в данном случае, так как значительная потертость живописи совершенно разрушает общую композицию) менее чем за 1500— 2000 у.е. — практически нереально. Бывают, конечно, и чудеса, но, как правило, не более 1-2 за всю жизнь, а жизнь коротка. Так имеет ли смысл ждать? В последнее время, в связи с оскудением отечественного рынка, отдельные предприимчивые граждане взялись удовлетворить спрос европейским привозным товаром. Встречаются среди него и отдельные предметы, и целые сервизы по зоологическим мотивам. Однако при ближайшем рассмотрении все эти «сокровища», за которые и цена назначается, как за сокровища, оказываются не чем иным, как современными репликами. А в случае маркировки такими общеизвестными марками, как Вена, Севр и др., — это просто «фальшаки» крайне похабного исполнения. «Там» они потому и продаются относительно дешево, цены же на настоящие, что называется, «первого разбора» вещи во всем мире высоки. Более того, популярность зоологической темы в разных областях антиквариата настолько велика, а цены на нее настолько привлекательны, что это порой толкает наших сограждан на откровенно криминальные поступки. Еще свежа в памяти история с кражей в одной из библиотек Санкт-Петербурга уникального цветного атласа «Птицы Америки», который в лучших традициях детективного жанра был хитроумным способом переправлен в Англию, заявлен в продажу через аукционный дом Sotheby’s, но в последний момент снят с торгов и благополучно возвращен на родину. Остается надеяться, что наш внутренний покупатель уже достаточно «подрос» для того, чтобы не покупаться на обманчивый блеск дешевой позолоты и кричаще яркие синтетические краски, и не позволит втянуть себя в сомнительные во всех отношениях сделки. 

Игорь БУШИН 

Фарфор — из частных коллекций. Москва. Фото Игоря НАРИЖНОГО.  

Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 16 (апрель 2004), стр.63