г. Москва, ул. Большая Никитская, д. 37 стр. 1
Обращаясь к литературной классике и мифам, Лев Жегин (1892—1969) создавал произведения небольших, часто миниатюрных размеров. Но они обладают особым масштабом, высокой степенью образного напряжения. Вглядываясь в эти работы, обнаруживаешь, что мировосприятие художника соединяло, казалось бы, абсолютно разные темы.
Вероятно, ближе к концу 1930-х годов Жегин создал несколько миниатюрных «Прометеев». Терзаемый коршуном Прометей — вечная тема «мучительного». Вместе с тем, как можно предположить, в ней символически осознавалась мучительность пути художника в жизненной ситуации тех лет. Мифологический создатель людей Прометей — древний символ Художника, которого постигла кара за «образотворчество» (пользуемся выражением из поэмы Августа Шлегеля «Прометей»). Экспрессивный бег линий в сжатом пространстве отличает несколько «Прометеев» Жегина, выполненных в технике продавливания по фольге. Они пронзительно лаконичны. Другой «Прометей» (рисунок) объят огненным светом, в котором видится преодолевающее муку начало.
Интересно, что в связи с Прометеем Жегин вспоминает о теме воскрешения, возобновляя образную линию, близкую Василию Чекрыгину. Прометей издавна трактовался как духовный огонь, дарующий «забвенье смерти» («Скованный Прометей» Эсхила и «Горгия» Платона). Не случайно композиционным прототипом выполненного цветными карандашами и акварелью «Прометея» .jpg)
послужил холст Чекрыгина «Воскрешение» (собрание Костяки, ранее был у Жегина).
Одновременно с «Прометеем» художник работал над образом импровизатора из «Египетских ночей» Пушкина. Творчество — «порядка интуиции — следовательно, чудо», — писал Жегин Николаю Харджиеву. В рисунке 1937 года запечатлен момент, когда импровизатор 
«чувствует приближение бога». Его охваченная светом экстатичная фигура очень похожа на Прометея. Даже интервал между ним и коршуном аналогичен по рисунку интервалу между импровизатором и арфой. Динамичная косая штриховка, напоминающая лучи, связывает импровизатора с сидящей девочкой. Волны света, намеченные карандашными растушевками, уходят в полный внимания зал, словно воспламеняя его «искрой с неба».
Перекличка двух этих образов, полярных в своей основе (мука и чудо, которое «не может быть трудным»), имеет глубокий смысл. Религиозный философ Борис Вышеславцев видел «прозрение рая» как в пушкинской легкости, так и в мучительности Достоевского. Именно здесь — найденная Жегиным точка сближения Прометея и пушкинского импровизатора. Мучительность бытия столь же волновала художника, как и необъяснимая легкость чуда. Религиозность сознания объединяет эти пути. Работы Жегина трудно рассматривать просто как непосредственную иллюстрацию. Это емкие образы-символы, в которых чувствуется и тень «общей бытийной трагедии», и способность духа к преодолению ее.
Сергей КОЧКИН
Иллюстрации предоставлены автором.
Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 24 (январь-февраль 2005), стр.30
Новый год 
