Известно, что Франция сыграла большую роль в творческом становлении «мирискуссников». «Открытие» этой западноевропейской страны в 1890-е годы такими русскими художниками, как К.Я.Сомов, А.С.Бакст, А.Н.Бенуа, Е.Е.Лансере, получило широкий отклик в литературе. Одним из самых ярких моментов в этом постижении французской культуры и природы представляется работа «мирискуссников» в Бретани, известная главным образом по удивительно красочным «Моим воспоминаниям» А.Н.Бенуа, выдержавшим несколько изданий. Другой значительный литературный источник — хранящиеся в архиве семьи дневники Е.Е., Лансере, имевшего исключительно ценную для современных исследователей привычку почти ежедневно дописывать свои впечатления.
В жизни прославленного мастера поездки, зачастую сопряженные с заказами на художественные произведения, занимали большое место. Во время путешествий или командировок, особенно в советский период, художник чувствовал себя свободнее, именно в них он создал свои лучшие произведения или эскизы к ним. Весьма впечатляет география этих поездок, большая часть которых пришлась, естественно, на дореволюционный период: Дальний Восток, Маньчжурия, Япония (летом 1902 года), Италия (март 1899, весна 1907 года), Кавказ (1904, 1912, 1915 годы), русские города - Псков (1903 год), Воронеж (1904 год) и др. Но путешествовать Лансере начал в июне 1893 года, когда вместе с архитектором Л.Н.Бенуа они посетили Рыбинск, Ярославль, Ростов и Москву. Уже в апреле—июне 1894 года, после выхода в свет «Повестей» Е.А.Лыткиной с пятью иллюстрациями Лансере (первый опыт в книжной графике), они с Леонтием Николаевичем осуществили интереснейшую поездку через Варшаву, Вену, Мюнхен и Швейцарию (здесь художника впервые порази ли горы) в Париж, где будущий мастер провел около Д дней. Возвращался он морем на корабле «Vesuv» из Руана с заходом в Гавр и Копенгаген. Эта поездка была особенно приятной, так как после переезда в Санкт-Петербург в 1886 году Е.Е.Лансере увлекся яхтами и кораблями.
С сентября 1895 по май 1896 года и с ноября 1896 по май 1898 года художник жил во Франции, куда также приехали А.Н.Бенуа, К.А.Сомов, А.П.Остроумова-Лебедева, А.Л.Обер. В свободное от учебы в «академиях» Callorossi и Julian время, иногда вместе с П.П.Кончаловским, Б.И.Эгизом, Б.Фогелем, Ю.К.Арцыбушевым (братом будущей жены) или дядей, А.Н.Бенуа, а иногда с Х.Фильдом (американский художник Humphrey Field — товарищ Лансере по мастерской Каллоросси), с которым они снимали чердак в доме № 12 по rue de Seine, он осматривал памятники архитектуры, посещал музеи Парижа и его пригороды. Особенно примечательным было путешествие, совершенное вместе с Фильдом, когда они в течение нескольких дней — с 8 по 18 марта 1897 года — пешком проделали путь в 225 км из Парижа в Блуа через Версаль, Шартр, Шатодён и Вандом. От него сохранились краткие, информативные дневниковые записи. Например:
«14. Dimanche. Chateaudun лучший средневековый замок, мною виденный. Целый день лил дождь. Романтизм J.P.Laurens и т.д. Почти не реставрирован.
14—15. Cloyes. Городок, ничего интересного. На площади визжали и гремели карусели.
15.Lundi. Tretheval, где нас обокрали за завтрак; на горе башни в руинах. Мало интересного. Дорога от Tretheval до Vendome одна из самых живописных. Был разлив, солнце, весна..».
Наконец, с июня до конца сентября 1897 года Евгений Евгеньевич Лансере провел в Бретани. Идею пожить в этом удаленном уголке Франции поддержали новые знакомые А.Н.Бенуа — художники Люсьен Симон, Рене Менар, Андре Доше, Шарль Коте, жившие летом на берегу Бискайского залива около Кемпера. Некоторое время Лансере сомневался. «Меня сильно занимает теперь вопрос, где мне быть летом — дома или с Шурой в Бретани? Хотелось бы быть дома.., не очень хотелось бы поддаваться влиянию Шуры (хотя я его теперь очень люблю), и, главное, нужно экономить деньги... С другой стороны, в Бретани я буду больше работать, увижу Бретань, океан, Коля мог бы приехать», — записал он 5 апреля. Сомнения отпали в связи с творческими задачами художника. «Вот что я, думаю, должен теперь делать в искусстве: раньше всего и как можно больше, и с большею любовью и старанием этюды с натуры (academies, nature morte, etudes de paysages etc.), и только между прочим, и когда (и это главное) только мне действительно захочется делать композиции, не задаваясь делать картины и стараясь лишь выразить то, что хотел, не думая о выставках, о Шуре и т.д.», — писал он на Пасху 18 апреля в 5 часов дня. В то время Лансере особенно остро интересовал поиск живописных средств, в связи с чем 15 мая он, как обычно, самокритично писал: «Умею еще рисовать наизусть,.. могу искренно искать и иногда находить позу людей, их выражение, искренно прочувствовать их чувства. И это было бы достаточно, если бы у меня было бы хоть на грош таланта, умения «живописно» (не pittoresque, a picturalement), посредством живописных средств их выразить. Я не вижу и не чувствую краску. Не умею верно скопировать с натуры и главное: отсутствие понимания краски... Я сейчас же разочаровываюсь из-за неумелости в технике и непонимания краски. Я рисовальщик, а не живописец, но хочу-то я быть вторым!» Акварельные опыты бретонского лета помогают раскрыть живописное дарование художника, о чем он впоследствии на пленэрах любил вспоминать.
Выбрав по рекомендации извозчика летнюю резиденцию в селе Primel-Tregastel, в 25 км от Morlaix, на берегу пролива Ла-Манш, в доме семьи Тальбот, Лансере полностью отдался творчеству, забыв о жизни столиц. Он создавал акварельные пейзажи, рисовал средневековые улочки и замки, рыб и рептилий, птиц и растения. Впервые после начала ведения дневника в 1893 году он за три месяца не сделал ни одной записи. Только в сентябре возобновил их.
«France. Finistere (Morlaix). Plougasnou. Tregastel. Maison Talbot.
Кажется, 2 сентября (нового) 1897 г. четверг 6 ч. вечера.
Переехали мы сюда в июне, и все лето я не заглянул сюда; скорее всего, не было времени, т.е. не было сильной потребности. Да и теперь задумываюсь над каждым словом. Но так уже не хотелось совсем бросать дневник, и к тому же какая-то усталость, лень к работе, особенно дома.
Под окном на лужке молотят, т.е. в данную минуту машина стоит, мечут омёты соломы, слышны голоса и смех парней; но рядом гудит другая машина; но вот и эта загудела. За лужком, теперь совершенно заглушенный, подымается прилив. По небу быстро идут большие, хорошо оттененные и теперь озолоченные спускающимся солнцем облака. Над морем чисто, а на горизонте, над уходящим берегом, не то уходящий дождь, не то туман. Целый день, и вот уже вторую неделю, дует сильный западный ветер, не пропускающий дня без дождя. У «Пупонов» (семья, в которой сначала остановились Лансере, А.Н.Бенуа, его жена Анна Карловна (Атя), их дочь Анна (Потаташка) и няня Аннушка; через две недели к ним на два месяца присоединились супруги Оберы, а в августе их на два дня посетил С.П.Дягилев, чтобы обсудить планы создания художественного объединения — авт.) прозвонили к обеду. Внизу через этаж, слышно, ходит Атя; Шура сидит в комнате рядом. Потаташка с Аннушкой на молотьбе. Оберы уехали третьего дня в Париж, Шура и Атя едут через неделю, я же думаю остаться еще с недельку. Фор (президент Франции в 1895— 1899 годах — авт.) вернулся третьего дня в Париж из поездки в Петербург. Вчера получил открытое письмо от мамочки и два номера газеты с описанием встречи.
Меня манят облака, и я хоть на минутку хочу выбежать на улицу; но Атя уже зовет кушать».
Осмотрев и зарисовав близкие достопримечательности (замок Тромлен, церкви в St.Pol-de-Leon, в 12 км от Примеля по заливу Морле), в августе и сентябре Е.Е.Лансере совершил несколько интересных поездок по Бретани и Нормандии. Первую, вместе с А.Н.Бенуа, — через городок Morlaix в села Guimiliau с одним из лучших по сохранности бретонских «кальвариев» (воспроизведение Голгофы с Распятием, главным образом у дорог или на кладбищах) и St.Thegonnec. Вторую, более продолжительную, и тоже с А.Н.Бенуа, — через Dinan, Dol-de-Bretagne с романскими домами и Le Mont-St-Michel со знаменитым монастырем, в котором оба путешественника ощутили особое родство с католической культурой, в нормандский город Coutances с готическим собором, так понравившимся Бенуа, что в следующем году он вернулся в этот район Нормандии. На обратном пути они отклонились на юг и, посмотрев Fougeres, Vitre, Rennes, Ploermel, замок в Josselin, «друидические» камни в Сатае и Carhaix-Plouguer, возвратились в ставший уже родным Примель.
К сожалению, эти поездки не отражены в дневниках Лансере и реконструируются только по датированным графическим работам художника и по «Моим воспоминаниям» Бенуа. Абсолютно противоположными, в связи с удивительной красотой самого описываемого места (что, в отличие от восхищавшегося архитектурными памятниками Бенуа, интересовало Лансере в ту пору в первую очередь) и связанными с ним романтическими переживаниями молодого художника, оказались две поездки к скалам в Ploumanach около Perros-Guirec, в 50 км на восток от Примеля.
В своем письме маме 8 сентября он описывал Ploumanach: «Это пологий, спускающийся к морю полуостров с обвалами, котловинами, образующими массу бухт, островов и мысов. Но по мере приближения к морю из земли все больше и больше вылезают и, наконец, совсем сидят снаружи громадные, действительно чудовищно громадные, безформенные безобразные глыбы камней; то они навалены в ужасном безпорядке, то как будто нарочно поставлены в ряд или друг на дружку. К морю они спускаются грудами и исчезают в воде. Камень мягкий (т.е., конечно, не на ощупь!), и поэтому он не трескается, не ломается, а обсыпается и часто принимает дикие формы. То точно гигантские мозги с их извилинами, то точно какой-то кашалот. Повсюду сквозит свет под этими громадными массами, держащимися на нескольких точках. Много качающихся камней. Но всего лучше и то, что всего труднее изобразить: это общее впечатление от прогулки по этой местности. Идешь, и ты все время окружен толпами чего-то, чудищ, из-за которых выглядывают еще другие и другие, и куда ни глянешь, повсюду из земли, из воды, между домами поднимаются эти безформенные ужасные камни.
Это какой-то ужасный кошмар. А иногда между всеми этими безобразиями вдруг из воды подымаются стройные утесы, точно замок или правильный купол индийской пагоды. И все это, действительно, громадно, вот что удивительно. Здесь древние люди как бы вдохновились для своих первых памятников, менгиров, дольменов».
Через несколько дней Лансере опять поехал в Плуманак, но на этот раз со своим дядей А.Н.Бенуа и его женой. 22 сентября художник вспоминал: «В Плуманаке мне было ужасно тяжело и грустно снова видеть те места, и я очень жалел и жалею, что поехал с Шурой. Снова видеть те места, где я провел чудные минуты в ея обществе. (Речь идет о мадемуазель Марте Хеннинг, в которую Лансере был влюблен — ред.) После того Шура и Атя уехали, и этот факт определил мое положение». Уехав 12 сентября в воскресенье в Париж, Бенуа часто вспоминал скалы Плуманака и возвращался к ним дважды — в 1905 и 1939 годах.
Последние две недели своего пребывания в Бретани Лансере много времени проводит с семьей Хеннингов, о чем говорят его дневниковые записи за 22 сентября.
«Во вторник я был приглашен МаПагсГами ехать в экипаже в St.Michel-en-Greve через Lanmeur и Plestin. День был тихий и целый день во мгле. Утро в тумане, нежно и красиво, к полдню туман поднялся в большие, мягкие, узорчатые облака с красными оттенками, стало еще красивее.»
Более лаконично Лансере описал свои впечатления в письме А.Н.Бенуа: «Morlaix. 18 IX в Paris: 15, rue Casimir Perier. Monsieur Alexandre Benois.
Дорогой Шура.
Остаюсь на Primel’e еще с неделю, если не больше, завтра же еду в Росков и не один, а с Henning’aMH. Вообще дела плохи: каждый вечер прогулки при луне, то в скалы, то на кладбище, рисуем вместе. Мадам убийственно любезна, просто не знаю, куда деться, но в Росков ехать навязался сам. Зато прилива абсолютно не было, так-таки и не было. Зато ефекты облаков, куда твой Менар! Был в S.Michel, Plestin и Lanmeur’e с Henning’aMH же и было «чудно хорошо»...
Последние известные нам факты из жизни Лансере в Бретани относятся к поездкам 19 и 20 сентября. Вспоминая их, художник писал А.Н.Бенуа: «В S.Herbot очень интересная церковь и развалины замка, теперь ферма, — классически хорошо: деревья, луг, вода [?], башни, замок в руинах и под плющем колодец со старой яблоней, грязь, свиньи и старый бретонец с длинными волосами, одним словом, классично».
Вернувшись из Бретани в Париж, Лансере погрузился в работу над заказанными писательницей Е. Балабановой иллюстрациями к ее книге «Легенды о старинных замках Бретани». 15 октября он записал в дневнике: «Вот уже целую неделю, как я только и исключительно сижу над иллюстрациями, и еще ни одна не готова, даже еще ни одна не скомпонована окончательно. Более благодатный, мне подходящий, в моем стиле и т.д. сюжет трудно представить. Все хорошо, все в мою пользу: время, настроение, действующие лица легенд. Только что вернулся из Бретани, окружен документами эпохи, люблю и именно всегда сам компоновал сюжеты именно в этом роде; наконец, сами легенды (сочинение, текст) не особенно хороши, что очень приятно, давая возможность исполнить, развить, не следовать им рабски, постараться заинтересовать самому. И, наконец, это все-таки дело, заработок, ремесло. Наконец-то, хоть вид-то имею быть занятый, и работать из-за нужды, а не как дилетант, чего мне так стыдно. И вот, несмотря на все это, — что-то не вытанцовывается. Первым делом, все ужасно сладко, потом глупо, безобразно, дико; уж о технике не говорю, воображаю, что это будет! Будет действительно грустно, если ничего не выйдет».
«2 декабря. Вечером.
Заглянул вперед, где я ужасаюсь, что вот уже целая неделя, и еще ни одна иллюстрация не готова: теперь скоро два месяца, что почти только их и делаю, и еще, может быть, только 3 (и то!) готовы! В каком же ужасе я должен был бы быть теперь!!! Этот факт довольно поучителен».
Когда читаешь дневниковую запись за 28 октября, становится понятно, что дело отнюдь не в творческом бессилии, а в простой нехватке времени. «Сегодня уже у меня восторг, и я все время думаю о вещи, до сих пор меня очень мало интересовавшей: о велосипеде! Сегодня в первый раз я сел на него в Париже, купив у Фильда его старый за 125 фр. Сегодня утром ездили вместе в Булонский лес и S.Cloud. Вернулся в сущности не усталый, но ничего делать не мог, ничего не шло в голову, кроме велосипеда, так мне понравилось ехать на нем. Утро тоже было просто очаровательное; холодное, с туманом, а наверху безоблачное небо; желтые листья, свежесть воздуха, теплая одежда, быстрота езды, движение физическое мускулов, все почти что потрясло меня.
Поэтому в 41/2 ч. поехал делать кроки специально только, чтобы проехаться на велосипеде. Обедал у Шуры, вечер у Сомова, который показывал «скурильности». Но что мне нравится — это его вещи, то, что он делает, его стиль (я видел 2—3 не совсем удачных акварели) и его рисунки (кроки) у Коларосси. С наслаждением «прокатил» домой и застал, к своей великой досаде, приглашение к Henning’aM на завтра: положительно не хотят меня выпустить из сетей Melle Marthe! А потом и расстраивает мои планы: я в 5 у дантиста, обедаю у Ати, думал все сделать на велосипеде; теперь как ехать в моем смокинге на велосипеде, да и времени нет. Идет Фильд».
10 января 1898 года: «Я жду то время, когда разделаюсь с иллюстрациями, чтобы совсем изменить свою жизнь: писать в академии и дома, ходить в музеи и библиотеки, методично изучая средние века и специально XII—XIII в. Одним словом проекты все теже и очень милые. А иллюстрациями нельзя сказать, чтобы я тяготился; они меня все еще очень интересуют, и только как-то совестно так долго над ними сидеть». Уже на следующий день: «Сегодня отослал свои иллюстрации, и мне грустно, и жалко, и странно, точно после отъезда близкого друга... И забыл их застраховать. Неужели потеряются? И как раз теперь мне все их расхвалили так, что я и сам стал доволен и стал ими дорожить».
Действительно, сделанные в основном по натурным зарисовкам, иллюстрации стали лучшим завершением бретонской эпопеи мастера и началом признания его как графика. Этими иллюстрациями Евгений Лансере дебютировал на первой выставке «Мира искусства».
Павел ПАВЛИНОВ
Иллюстрации предоставлены автором.
Журнал «Антиквариат, предметы искусства и коллекционирования», № 24 (январь-февраль 2005), стр.74